Цифровой странник

Первый этаж дома занят мексиканцами. По словам Миши, они часто употребляют текилу и пиво и устраивают громкие вечеринки, но с русскими студентами не конфликтуют.

В гостиной пьют, больше всех агитирует Валера; Миша и Юра Длинный не отстают; кучерявый девятнадцатилетний Студент чаще заливисто смеётся, чем что-то говорит; а Женя на койке, подложив руки под голову, задумчиво разглядывает потолок. Ливня как будто не было, окна открыты нараспашку, уже почти полночь, но на улице очень жарко.

– Погнали купаться! – зовёт Юра Длинный.

От дома до Атлантического океана всего пять минут, нужно дойти до конца улицы и перейти дорогу.

– Официально купаться на пляже запрещено после того, как пляж покидают спасатели, сидящие вон на тех вышках, – показывает Миша, – но они уходят часов в шесть вечера.

На длинном тёмном пляже нет никого, кроме нас.

– Американцы послушные, никто и не купается, – продолжает Миша, – вообще, тут считается, что это опасно. Ты как, будешь?

– Ну да, конечно.

Первый раз в жизни передо мной огромный тёмно-синий океан. От волнения мурашки бегут по коже. Как же я могу отказаться?

– А то вон этот, – Миша показывает пальцем на Женю, – боится.

– Боишься купаться? – Я удивлённо смотрю на сибиряка.

– Не боюсь.

– А что же?

– Колено болит, – говорит Женя. Он действительно прихрамывает, а колено перевязано толстым бинтом. – И сейчас не время для меня купаться.

– Побежали, – зовёт Миша, – оставь его.

Все остальные уже несутся вперёд и громко кричат, предвкушая, как здорово броситься в воду. Океан – это свобода. Мы так далеко от дома и можем забыть обо всём – университете, родителях, друзьях! Я бегу следом за всеми, на ходу стягивая футболку. Позади остаётся только Женя.

– РОССИ-И-И-И-Я-Я! – орёт кто-то спереди.

– АМЕ-Е-ЕРИ-И-ИКА! – кричит Студент.

Мимо пробегает невысокий Максим.

– ТОЛЬЯТТИ-И-И! – кричит он.

Первые лучи солнца светят в окно. Я поворачиваюсь к стене, но ненадолго. Двадцать два часа в перелётах, ещё восемь в автобусе, я полночи пил и купался в океане – и снова не чувствую усталости. Спать больше не хочется, и я выхожу в гостиную.

– А во сколько нам ехать на работу? – спрашиваю у Жени, единственного, кто уже проснулся.

– К двенадцати.

Отличный график. У меня нет ничего на завтрак. В магазине в двух шагах и на улице сильный контраст: снаружи очень жарко, внутри очень холодно. Кондиционеры работают на полную. На сэндвиче с курицей ценник – доллар и девяносто девять центов. Я протягиваю товар и два доллара кассиру. Но тот говорит:

– Два доллара десять центов.

Я растерянно смотрю на него, потом достаю монетку:

– Ах да.

Налог не включён в стоимость, как и во многих Штатах в Америке. Странно, что в Нью-Йорке я не обратил на это внимания.

Студенты просыпаются. Многие из них, особенно Валера, Миша и Юра, выпили вчера гораздо больше, чем я, к тому же, как я понял после вчерашнего знакомства, употребление алкоголя здесь норма: бухают каждый день. Но никто из них так же, как и я, не чувствует усталости.

За рулём снова долговязый Юра. В отличие от Юры Студента, Юра Длинный – более взрослый, серьёзный и интеллигентный человек. Я начинаю понимать, почему второго Юру называют Студентом. Он выглядит легкомысленнее всех: приспускает шорты, слушает рэп и с восхищением относится к неграм, которые, кстати, составляют половину населения Норфолка.

По дороге на работу мы проезжаем почти весь город. Норфолк очень просторный, дома расположены на расстоянии от дороги и занимают большую часть всей застройки. Похоже на типичный американский город, который представляешь по кино и передачам: массив частных домов с гаражами и подстриженными лужайками. Огромная деревня.

На улице ясно, жарко, но терпимо: через пару дней акклиматизируюсь.

– А что у тебя с ногой? – спрашиваю я у Жени.

– Упал с велосипеда.

– Ого! Как же так получилось?

– На работе, производственная травма.

– Производственная травма?

– Ты тоже на велосипеде сейчас поедешь, – говорит Студент, – всем сначала дают велосипед.

– Не всем, – поворачивается спереди Миша, – мне сразу машину дали. Сначала с кем-то поедешь.

«Гараж», как его называют студенты, это большая стоянка, где паркуются тридцать – сорок машин; рядом находится ангар, в котором располагаются крохотный офис, а также склад запчастей и холодильники с мороженым.

Майкл Грувер – белый американец среднего роста, коротко подстриженный, с округлым животом. Не думаю, что он большой любитель пива, скорее это от фастфуда. Людей, страдающих ожирением, за первые два дня в США я успел увидеть больше, чем за всю жизнь в России. Нас знакомит Юра Длинный.

– Поедешь в машине номер восемь, – говорит Майкл. – Там водитель из Сальвадора, его зовут Видаль. Он тебе всё покажет.

Развозной жёлто-синий грузовичок размером с маршрутку – это магазин с витриной. Сбоку на кузове нарисовано мороженое с ценами. Фруктовый лёд, рожки, детское эскимо в форме рожицы Бэтмена и Черепашек-ниндзя… И многое другое. Всего около сорока видов. Мороженое хранится в специальном продолговатом холодильнике, который работает от аккумулятора во время езды, а на ночь подключается к зарядному устройству в гараже. Над лобовым стеклом закреплена колонка в виде мегафона, из неё звучит музыка, привлекающая покупателей.

Водитель из Сальвадора не очень хорошо говорит по-английски.

– Лесго-лесго! – кричит Видаль.

И мы отправляемся в путь.

Я-то надеялся попрактиковать английский в США, но на все вопросы водитель качает головой. Зато можно попробовать выучить испанский.

– Инглес – лесго, эспаньол – бамонос, – объясняет Видаль, активно жестикулируя, – инглес – туморро, эспаньол – маньяна, инглес – фаве, эспаньол – падре.

Я записываю испанские слова в блокнот, а наш фургончик въезжает в спальный район. Видаль щёлкает тумблером над головой – включается музыка. Уже через пару минут мы останавливаемся: чернокожий маленький мальчик вместе с такой же девочкой, наверное брат с сестрой, подходят к машине. Им лет по пять, мальчик смотрит на меня и что-то мямлит себе под нос – я не понимаю ни слова.

– Что-что?

Маленькие дети открывают рты медленно, как рыбы. Может быть, они вообще только учатся говорить?

– Уан коттон кэнди, – подсказывает опытный Видаль.

– О'кей. – Я ищу мороженое в холодильнике.

Мы медленно катаемся по тихому кварталу. Торговля идёт активно, чернокожие дети радуются и кричат, услышав музыку мороженщика. Я почти ничего не понимаю, поэтому больше стараюсь разобрать то, что говорит Видаль, а не дети.

– Чика. – Видаль показывает пальцем на девушку. Сальвадорец возбуждён, как будто у него вечером свидание.

– Си, – киваю я, – чика.

Каждый раз, проезжая мимо девушек, Видаль кричит и машет руками от радости, как трёхлетний ребёнок.

Осваиваю новую профессию, которой не существует в России, – водитель-мороженщик! Моя задача – делать счастливыми маленьких чернокожих детишек, которые клянчат у родителей пару долларов и бегут покупать мороженое или колу. В конце дня я должен привозить как можно больше денег для босса Майкла. В гараже по утрам практикую испанский с мексиканцами, а они, смеясь, повторяют за мной русские слова. В блокноте уже около пятидесяти слов и две страницы фраз, которые диктуют мексиканцы, например: «Русские девушки – красивые», «Я люблю большие машины» и «Мне, пожалуйста, два пива».

Вечерами низкий столик гостиной обычно заставлен бутылками. После второго дня я не участвую в коллективных попойках. Валера и Миша – самые тренированные и могут пить больше всех, а мне, наоборот, очень быстро надоедает.

– Когда Женя первый раз сел за руль, – рассказывает Юра Длинный, пока мы болтаем утром, перед началом рабочего дня, – он не проехал и двух метров – сразу чуть не зацепил соседнюю машину.