Страница 6 из 8
Но иногда необходимо, чтобы собеседник просветил вас более глубоко. Собеседник может рассказать вам о переменных в той или иной сфере. И велик шанс, что вы понятия не имели о том, что такие переменные существуют.
Недавно я разговаривал с социальной работницей о том, как она проводит беседу с клиентами, и она рассказала, что всегда ищет более общий контекст. Она много лет проработала в отделении реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Ей было недостаточно информации только о том, что не так с малышом. Она всегда хотела понимать контекст, в котором растет ребенок. По ее словам, не зная контекста, она не могла предложить эффективный план помощи семье. За годы работы с родителями ей открылось существование всевозможных тревожных убеждений, которые она не может просто списать со счетов.
«Нередко мама или папа уверены, что малыш оказался в реанимации потому, что они что-то не то сделали в прошлом, а теперь за это наказаны, – говорит она. – Не представляете, как часто я слышу фразу “Это все из-за меня”».
Если бы эта социальная работница не обладала такой информацией, ее план помощи семье был бы куда менее действенным. Смысл («для чего») ее интервью в том, чтобы пойти дальше состояния ребенка здесь и сейчас и окунуться в реальную жизнь семьи.
4. Описать важность или последствия какого-либо события. Кого оно затронуло? Кому оно было выгодно? Кто заплатит самую большую цену? Кто победитель? И кто проигравший?
Отвечая на эти вопросы, лучше всего помнить о следующих участниках события: очевидцы, эксперты и те, кто готов дать свои объяснения. Очевидцы могут предложить вам живую картину произошедшего; эксперты – официальную версию и достоверные обоснования; «объясняющие» могут рассказать предысторию и предоставить необходимый контекст.
Когда я готовил материал про стрельбу в школе в Сан-Диего, мне удалось поговорить со всеми тремя категориями: с полицейскими и врачами Красного креста (эксперты); с соседями мальчика, расстрелявшего других учеников, школьными психологами и учителями («объясняющие»), и с теми, кого произошедшее затронуло сильнее всего, то есть другими учениками (очевидцы).
К сожалению, стрельба в школе становится не таким уж редким явлением. Но за каждым из эпизодов стоит важная история, освещающая тот аспект жизни, к которому мы не хотим привыкать (по крайней мере, я надеюсь, что к такому мы никогда не привыкнем). Так как же нам писать подобные истории, делиться подробностями и оставаться человечными? Ответ прост: нельзя предлагать легких ответов, клише и избитых аргументов. Разговаривая с экспертами, очевидцами и теми, кто предлагает свои объяснения, мы на самом деле пытаемся понять себя и собственную природу.
Абсолютно всем интервьюерам рано или поздно открывается истина: все мы автоматически чего-то ожидаем от собеседников. Этого невозможно избежать. Даже ученые делают предположения, начиная эксперимент. Хорошие ученые обращают внимание на то, корректными ли были их первоначальные допущения, и перестраивают ход исследования соответствующим образом. Хорошие интервьюеры обязаны оценить границы своих предубеждений до начала интервью и быть готовыми отказаться от них или по крайней мере перестроить их в ходе интервью. Вернусь к своему интервью с Диззи Гиллеспи. Я тогда автоматически решил, что сам его приезд в наш город достаточно необычен, чтобы редактор газеты дал мне задание с ним поговорить. Я предположил, что у меня получится хороший материал только потому, что его героем станет человек с узнаваемым именем. И на том, как говорится, спасибо. Редактор согласился. Но затем мне нужно было нырнуть поглубже и понять, почему я хотел взять у него интервью.
Почему мы хотим взять интервью у знаменитостей? Чего мы ожидаем от них? Какой оригинальный вопрос мы можем задать, чтобы не повториться в тысячный раз? Что можем предложить, что не предлагалось раньше? О чем спросить, чтобы лишний раз не закреплять клише и мифы? (Журнал People, я к вам обращаюсь!)
Мир был бы гораздо лучше, если бы репортеры задавали себе подобные вопросы, прежде чем заново пересказывать то, что все мы слышали уже миллион раз.
Справедливости ради нужно сказать, что заглянуть чуть глубже не всегда бывает просто. Когда известный человек прибывает в город, это событие обычно очень тщательно продумано, чтобы широкая общественность не дай бог не увидела хоть краем глаза нечто не входящее в рамки проработанного до мельчайших деталей образа.
Именно так оно и было, когда в город приехал знаменитый радиоведущий Вольфман Джек и мне дали задание взять у него интервью в номере отеля. Вольфмана Джека все знают по фильму «Американские граффити» (American Graffiti), и я с нетерпением ждал того момента, когда смогу поговорить с ним о рок-музыке и его карьере. Я даже надеялся, что уговорю его «повыть на луну», как он делает на радио. Если вы никогда не слышали его имени, просто посмотрите «Американские граффити», и вы увидите, каким кумиром он был в течение долгих лет.
Но, когда я прибыл в отель, его помощник проводил меня в комнату, в которой было как минимум десять других журналистов и фанатов (особой разницы между ними я не заметил). Мы прождали в гостиной его роскошного номера около часа, после чего знаменитый радиоведущий вышел из одной из спален, немного ссутулившись и притворяясь, что курит сигару на манер «Граучо» Маркса[6]. Никто из нас не рассмеялся (зрелище было скорее странноватое, чем забавное), и тогда он выпрямился и обозвал присутствовавших занудами. Дальше было только хуже. Он дал групповое интервью, в котором журналистам позволили задать по одному вопросу и получить автограф на открытке с изображением знаменитого радиоведущего. После чего, крайне раздраженный, он ушел.
Автограф, который он оставил мне, выглядел так: «Это тебе, Дин, ну блин!» – и свое имя чуть ниже.
Меня никто не дразнил «Дин, ну блин» со школы, класса так с третьего.
Ну, приехала звезда в город. Но на самом деле причины написать об этом событии просто не было. Не о чем было рассказать, никакой историей и не пахло. Вместо статьи мы поместили в газету его фото и длинную подпись под ним. Дин, ну блин. Тоже мне.
В случае с Гиллеспи я начал потихоньку паниковать, как только услышал, что он согласен на интервью. О чем новом можно у него спросить? Как спасти свое эго и не выглядеть полным идиотом? Мне не было и 30. Ему 60 с лишним. Я мало знал о джазе, а когда начал наводить справки, и вовсе узнал, что Гиллеспи придумал свой собственный стиль под названием «бибоп» (и поэтому назвал свою автобиографию To Be or Not to Bop). Все, кто когда-нибудь видел его на сцене, знали, что он играет на гнутой трубе, то есть ее раструб направлен вверх под углом 45 градусов, а также что он сильно раздувает щеки. Я чувствовал, что ни о том, ни о другом спрашивать не стоило, потому что об этом у него наверняка спрашивал каждый встречный и поперечный.
Вот такое продумывание хода интервью заранее и отличает полезное / интересное / осмысленное / важное интервью, в котором вы на самом деле вовлекаете человека в глубокий и значимый разговор, от рутинной тягомотины / «я все это уже сто раз слышал» / «зачем вы тратите мое время» – такое интервью с тем же успехом может взять даже наполовину обученный орангутан.
Как я уже говорил выше, интервью – один из способов рассказать историю. Хитрость в том, что в этом случае рассказывать историю приходится совместно с кем-то еще. У вас в голове может быть очень условная схема, скажем: «Я хочу написать историю о том, как человек узнает, что его усыновили, и решает найти биологических родителей». Или: «Хочу написать историю о том, как мечтаю дать сотруднику службы транспортной безопасности по морде». Этого будет достаточно, чтобы запустить процесс написания текста. Поэту может прийти в голову описывать темное небо над горизонтом или собственную непроглядную меланхолию. Писатель может исследовать, как Роберт Фрост, почему от какого-то эпизода его жизни у него в горле встал комок. Иногда все довольно просто.
6
Джулиус Генри «Граучо» Маркс (1890–1977) – американский комик, участник комик-труппы, известной как «Братья Маркс». Обычно изображал авантюриста и язвительного дельца. – Прим. перев.