Страница 3 из 21
– Салам, уважаемый брат Ясин! – поспешил первым поздороваться Майсум низким грудным голосом, приложив руки к груди.
– Салам, Майсум-ахун! – вежливо ответил Ясин. Когда он заговорил, обнажились белоснежные зубы, все целые, без изъяна – признак строгого соблюдения подобающего для верующих образа жизни: не курить, не пить вина, не есть нечистое, неразрешенное религией. В соответствии с положенным ритуалом они обстоятельно расспросили друг друга о делах, о здоровье, поинтересовались, все ли благополучно и здоровы ли домашние.
– Редко видимся, уважаемый брат Ясин. Вы идете на праздничный джума-намаз? – по-прежнему негромко сказал Майсум, держась очень скромно – так подобает выражать свое почтение старейшим. Сказано это было очень душевно.
– Нет, у вас в бригаде надо починить арбу – позвали меня помочь.
– Да-да, я совсем забыл. Вы так рано вышли! Кузнец и плотник еще не пришли, прошу в мою контору – отдохните немного!
«Контора» Майсума располагалась во дворе мастерских, у самого входа – узкая, сырая, темная, она вся была заставлена ведрами с краской, картонными коробками и деревянными ящиками. На стене висели счета, таблицы прихода и расхода – все говорило об опыте и скрупулезности хозяина этого «кабинета». Майсум переставил единственный стул, на котором обычно сидел, ведя подсчеты, и пригласил Ясина садиться, а сам скромно присел на поставленные друг на друга два ящика.
– Я уже больше года в мастерских и впервые стал свидетелем вашего уважаемого появления; ваше сияние озарило этот скромный угол – это для меня, недостойного, редкое счастье.
– Ну и как? Привыкаете к сельской жизни? – сдерживая улыбку, спросил Ясин. Даже самый строгий и чинный муэдзин, видя, как почтительно держит себя Майсум, и слыша такие льстивые слова, не смог бы не улыбнуться.
– Ну конечно, конечно! Ведь говорил же Маркс, что настоящий мужчина может ко всему привыкнуть. И Председатель Мао говорил: «Деревня – это просторная земля под небом». Для человека еда – самое святое, самое великое. Пророк Мухаммед в свое время тоже был крестьянином… – Майсум хорошо понимал характер старика: он с благоговением относится к пророку и в то же время искренне поддерживает партию и народное правительство, с любовью и уважением относится к вождю революции.
– Так, так, верно, – кивал старик.
– В деревне хорошо, к жизни в деревне тоже привык, все нравится; вот только много происходит такого, к чему не привыкнешь! – Майсум осторожно направил разговор в новое русло. – Вот взять, к примеру, сегодняшнее утро: Нияз-ахун пришел ко мне и долго-долго жаловался – у него, бедного, корову отобрали.
– Что случилось?
– Его корова случайно забрела на пшеничное поле, и начальник бригады Ильхам конфисковал ее в счет долга.
– О… – реакция Ясина была прохладной.
– Кувахан плакала. Увы, человек слаб, а жизнь так тяжела и трудна. Нет коровы – нет молока, не попить чаю с молоком, не сбить из него масла, а без масла нет ни масляных пирамидок, ни блинов. А ведь они собирались еще продавать немного, чтоб мелочь была на расходы: соли там купить или чаю… Что еще может женщина, кроме как плакать! – исполненный глубокого сочувствия Майсум непрестанно вздыхал – даже глаза покраснели.
– Нияз-ахун – бестолковый человек, неинтересный… – плотник Ясин нахмурился. Он никогда не говорил о человеке плохо за спиной – «неинтересный» и «бестолковый» в его словаре были уже очень резкими словами.
– Да-да, конечно, – поспешил согласиться Майсум. – У Нияза действительно есть недостатки; Маркс еще давно говорил, что у всего сущего в мироздании есть недостатки. Сущее и изъяны – это как однояйцевые близнецы. Не понимаете? Ну вот, например, наша планета тоже не лишена недостатков – на полюсах холодно, а на экваторе жара. И в этих счетах тоже есть изъян, – он встал, взял со стола счеты и показал Ясину. – Посмотрите: в этом ряду не хватает одной костяшки; что уж говорить о несчастном роде людском! Только благодаря недостаткам и существует этот мир! О-о! это философия…
Ясин кое-как знал письменность, с большим трудом читал новые и старые книги. У него не было в свое время возможности учиться и не было достаточных способностей, чтобы самому много читать. Была тяга и интерес к книгам и учению – он обожал «книжный аромат», – но за свой долгий век так и не овладел настоящими знаниями. Поэтому он с огромным уважением относился к книжной учености. Ему очень нравилось слушать, как другие излагают разные пустые и глубокомысленные теории, и чем меньше он понимал, тем больше ему нравилось их слушать. Еще он уважал священников, врачей, интеллигентов и руководящие кадры. Как муэдзин, он стремился к истине, положительно относился к религии, готов был служить религиозным идеалам, философии и культуре. В этом была основа для его сближения с Майсумом.
Увидев, что старый Ясин внимательно его слушает, Майсум приободрился и продолжал:
– А что такое крестьянин? Крестьянин – это мелкий производитель, он ежедневно и ежечасно порождает капитализм. Крестьянин – трудящийся и одновременно – частный собственник. Интересы крестьянства нельзя ущемлять. Ленин перед смертью разогнал все окружение, оставил одного Сталина и ему лично сказал: «Крестьянин – как маленькая птичка: если держать слишком слабо, она улетит. А если держать слишком крепко – можно и раздавить!» – Майсум раскрыл левую руку, сжал кулак и снова разжал.
– Как?! Ленин говорил, что крестьянин – это маленькая птичка? – Ясин был поражен: похожую метафору он слышал, но и предположить не мог, что это слова Ленина!
– Ну конечно, это же в книгах написано! Кстати, вы читаете по-русски?
Ясин сокрушенно покачал головой.
– А по-китайски?
Ясин снова едва слышно выдавил свое «нет».
– Тогда ничего не поделаешь – у меня есть собрание сочинений Ленина, но, к сожалению, не на уйгурском. Ну да ничего; Ленин действительно так сказал. Эти слова всем известны. Разве Нияз – не такая вот ощипанная, растерявшая свои перышки птичка? Поэтому, следуя заветам товарища Ленина, корову у Нияза не стоило отбирать. Начальник бригады Ильхам поступил слишком строго.
Ясин кивал – слова Майсума начали действовать.
– И по мусульманским обычаям тем более нельзя было так поступать. Какой бы ты ни был большой начальник, ты же все-таки уйгур – как можно отвернуться и забыть о земляческих чувствах! Это нехорошо, это жестоко! Вот вы скажите – а Кутлукжан, он какой человек?
– Кутлукжан-то? Да, он человек хороший.
– Вот видите! Как вы говорите, Кутлукжан – вот такой человек, – Майсум поднял большой палец, – а некоторые именно его и отодвигают от дел. Кто же? Не мне говорить. Вы сами понимаете. У нас есть возможность замолвить за него словечко. Говорят, в следующем месяце приедет рабочая группа по социалистическому воспитанию.
…Майсум проводил Ясина и почти сразу встретил Тайвайку, пригнавшего повозку с углем: весь с головы до ног в черной пыли – даже в бровях и бороде застряла угольная крошка. Поверх угля был настелен кусок войлока, тоже покрытый пылью, на нем восседал сам Тайвайку в угольно-черном блестящем кожаном пальто, хотя день был не холодный – похоже, стужа, въевшаяся в его тело, пока он ехал при звездах да в предрассветных сумерках загружал повозку, не до конца еще развеялась. Одни только сверкавшие белки глаз да розовые губы выдавали в нем живого человека.
– Тайвайку-ахун, откуда уголь?
– Из Чабучара.
– Вот почему такой хороший! Одни крупные куски!
– Там внизу помельче.
– Я покупаю эту повозку, плачу наличными.
– Нельзя – это для малообеспеченных.
– Хорошо-хорошо! Я ведь только пошутил; пою вам хвалебную песню за то, что вы привезли такой хороший уголь, – не более того. У меня дома угля пока предостаточно. Что, братишка, на сегодня ваш рабочий день, пожалуй, окончен?
– После обеда надо будет привести в порядок лошадь и повозку.
– Ну хорошо-хорошо, а с конюшни – приходите прямо ко мне домой…
– Благодарю вас, но…
– Какие «но»? Я ведь приглашаю вас от чистого сердца! Вечером, в пять часов, управитесь? Ну, тогда в шесть. Я буду вас ждать. Только обязательно приходите, нельзя не прийти! Договорились?