Страница 21 из 24
Пока Ильхам белил у Асима стену, другие партийцы, комсомольцы, руководители и активисты по призыву парткома, не упуская ни единой мелочи, вели разъяснительную работу; они заходили в каждый дом и говорили с каждым. Они приветливо улыбались, их хотелось слушать; их участие и понимание, приветливая открытость и спокойная рассудительность рассеяли скопившиеся у кого-то в умах и на сердце темные тучи, согрели каждое доброе, но немного загрубевшее или слабое мягкое сердце; они воздвигли самую обыкновенную – но вместе с тем необходимую и успокаивающую – дамбу уверенности, отгородившую простую повседневную жизнь от мутных потоков злой лжи.
Турсун-бейвей вела работу особыми методами. По разнарядке ей было поручено мобилизовать нескольких женщин, не выходивших на работу без причины. В середине дня она собрала семь или восемь девчушек возраста восьми-девяти лет, четко объяснила задачу, быстро с ними прорепетировала. А потом повязала голову платком, закатала рукава, набрала воздуха в грудь и во главе отряда чистеньких аккуратненьких детишек выступила в поход. Обходя один за другим порученные ей дома, она вместе с малышками подметала и приводила в порядок двор. Сам объект проработки – хозяйка двора, не выходившая на работу и не имевшая на то веской причины – удивлялась, благодарила, боялась, как бы дети чего-нибудь не сломали, и сопровождала все это громкими возгласами. В этот момент малышки выстраивались в шеренгу и под руководством запевалы начинали громко декламировать: «Мамочка в поле не вышла – так разве годится? Нет работы – нет кукурузы, нет и пшеницы!» Потом все хором слаженно продолжали: «Мамочка добрая, мамочка милая! Ты же такая трудолюбивая! Выходи скорей работать! Выходи скорей работать! Выходи скорей!..»
Хотя девочек было не много, кричали они так, что уши закладывало.
Если объект проработки был достаточно молод, то «мамочку» заменяли на «сестрицу». Турсун-бейвей знала, что чем больше не любят эти женщины выходить на работы, тем меньше им хочется, чтобы их называли «тетушками» и «бабушками». А если вдруг малышек было недостаточно, то в дело вступала и сама Турсунай, повторяя еще разок, ясно и четко. Малышки могли, конечно, и подзабыть что-то, и сбиться, но Турсунай была рядом и тут же, из зрительного зала, так сказать, – в котором зачастую кроме нее никого не было – подсказывала нужные слова. Детишки повторяли свои речевки раз за разом, пока слушательница не принимала на себя обязательство в кратчайшие сроки, через день или максимум два, выйти в поле на работы.
Абдулла в этот день против обыкновения появился у моста. Через главный канал, идущий вдоль шоссе, построили мост для дороги в сторону села; мост был деревянный, и перила на нем с обеих сторон сделали очень широкими, прямо как две длинные скамейки – чтобы людям было где посидеть. Когда в Синьцзяне строят мост в сельской местности, то обязательно учитывают две его функции: транспортную, с которой и так все понятно, и функцию места для отдыха. Праздно шатающаяся молодежь мужского пола обожает здесь собираться, сидеть на перилах и отдыхать. Можно греться на солнышке, подставлять себя ветерку, наслаждаться прохладой, «дышать свежим воздухом», курить, слушать журчание текущей воды. Но главное – смотреть на проходящих по мосту пешеходов, в том числе – и в особенности – на девушек и молодых женщин. Парни обсуждают их от головы до пяток, сопровождая это взрывами хохота. По правде говоря, большинство этих парней никакие не хулиганы, их шутки нельзя назвать непристойными (настоящие хулиганы не собираются в таких местах ради шуток), это всего лишь безалаберные ребята, которым недостает политической сознательности и организованности, им всего лишь нравится щеголять своей бойкостью.
В соответствии с решениями, принятыми утром на летучке, Абдулла шел сюда – с некоторой неохотой, однако едва сдерживал смех. Он громко позвал:
– Парни, идите сюда! Я вам рассказ почитаю!
Абдулла достал книжку и стал читать. Читал он очень хорошо, с интонациями и ритмом, ясно, звучно, эмоционально, так что все, кто коротал время у моста, собрались вокруг него. Сначала они недоумевали: зачем здесь вдруг оказался Абдулла? Парни боялись, что он начнет их воспитывать, может, даже ругать – а надо сказать, в словесной перепалке даже все вместе они Абдулле не соперники. Когда же он стал читать рассказ, они расслабились, хотя по-прежнему ничего не понимали. Абдулла читал о том, как Оуян Хай самоотверженно рисковал жизнью, спасая других. Дочитав, Абдулла обратился к своим слушателям:
– Парни, смотрите: он был такой же, как и мы; вот каким должен быть настоящий мужчина – за народ не побояться отдать последнюю каплю крови. А вы? Вы уже давно вышли из того возраста, когда детей кормят грудью, на ночь вам не ставят под кроватку горшочек, а на обед вы можете съесть полверблюда – но вы до сих пор у моста околачиваетесь! Почему не выходите в поле работать? Ну да, я знаю, вы скажете, что вчера выходили. Как же так можно! В самое горячее время для земледельца! Даже конь – если это хороший конь – рвется скакать на поле битвы, а не валяться в пыли на солнышке весь день. Разве не видите, не слышите, что ревизионисты, реакционные элементы, землевладельцы-негодяи пытаются разрушить наше светлое завтра, и разве ваша лень – не помощь им в их черном деле? Направьте вашу кипучую энергию на дело полезное – поля коммуны ждут вас!..
Самым старым в этой большой бригаде был Салам. Он и сам не знал, сколько ему лет; помнил только (ему рассказывали), что в тот день, когда он родился, дул сильный ветер и зеленые абрикосы начинали желтеть. Бабушка Цяопахан говорила, что была еще молодой девушкой, а Салам уже ходил с длинной бородой. В Седьмой бригаде Салам работал лесничим. Солнце еще не вставало, когда он уходил в лесную полосу на работу и оставался там до вечера. Он не только поливал деревья, рыхлил землю, белил стволы, но еще и следил – особенно в это время года, – чтобы чьи-нибудь ослы или козы не обгрызали кору с деревьев: в мае она сочная, в ней много витаминов, и если какой-нибудь безответственный хозяин не уследит за скотиной, то посадки могут серьезно пострадать. Он и за деревьями смотрел, и к прохожим присматривался. Салам знал всех местных жителей. Ему достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: этот вот спешит по делу, а вон тот просто так прогуливается. Он останавливал каждого, с кем, как он считал, следовало поговорить: рассказывал, что не надо верить сплетням, не надо поддаваться панике, а надо успеть как следует сделать все срочные сельскохозяйственные работы в весенний сезон, не пугаясь ревизионизма. Само слово «ревизионизм» было для него труднопроизносимым и малопонятным, как он ни старался им овладеть; а уж «Второй интернационал», «Каутский» и «социалистическая демократия» – это вообще было покрыто густым туманом. Но дед придумал способ победить нехорошее слово. Повторяя его и так и эдак, он переделал его на свой лад и всех уговаривал «не бояться развя-зиз-ма». Салам выговаривал это звучно и по слогам, чем вызывал веселый смех у слушателей. Старик и сам был доволен, что коверкает это опасное слово и делает его нестрашным, неопасным, а, стало быть, вносит свой немалый вклад в общую борьбу с этим явлением.
И еще Дауд, кузнец, и Санир, начальница женского комитета. И еще Жаим, замначальника бригады, и его жена Зайнаф… Они постоянно вели работу, разъясняли, уговаривали, спорили, доказывали. Они, с одной стороны, терпеливо вели агитацию, а с другой – прислушивались и присматривались к людям, чтобы понять их настроения, чтобы отыскать следы вражеской деятельности.
Но где же самый активный из всех активистов, где наш старый добрый Абдурахман? Погодите минуточку…
Рассказывая о том, какими обыкновенными, но важными делами занимался в этот день костяк бригады, мы, конечно, не должны забывать о Лисиди.
Бывший двор помещика Махмуда и его сына Ибрагима был просторным. После Освобождения на дворе прибавилось построек. Когда организовали коммуну, здесь разместилась целая бригада. У входа во двор рос огромный древний тополь, его мелкие круглые листья закрывали от солнца большой кусок земли, и летом тут проводили собрания – в тени свободно помещались человек сто и даже больше. На нижней ветке висела гильза от снаряда американского производства – ее привезла рабочая группа еще в год проведения земельной реформы, гильзу использовали вместо колокола. Не всем нравится использовать числительные в названиях мест (большая часть сельских жителей, например, считает, что Первый район, или Вторая коммуна, или Третья бригада – это слишком абстрактно, наперекор всему они используют названия неофициальные, но колоритные конкретные: «у тополя», «напротив белого магазина», «на краю канавы»), поэтому про Четвертую бригаду любили говорить: «под тополем» или «у той снарядной гильзы». Начальником Четвертой бригады был коммунист Уфур по прозвищу Фаньфань, Уфур-спорщик.