Страница 2 из 10
На миг замерла у недавно оборудованной детской и, постучав, спросила:
— Саша, я могу зайти?
Он сам открыл мне дверь. Тоненький, как тростинка. Со светлыми волосами до плеч, светлой кожей и огромными глазами мальчик напоминал маленького принца из сказки. Вот только худоба его была болезненной, кожа бледной от недостаточного ухода, да и тёмные подглазины много о чём говорили.
Я растянула подрагивающие губы в улыбке. Сердце сжималось от боли за ребёнка:
— Хочешь какао? Ира добавила твои любимые зефирки.
Он кивнул и, оставив дверь открытой, вернулся к столу. Усевшись на стул, взял в руки карандаш и наклонился над рисунком.
Я поставила кружку рядом и спросила:
— Это кот? — Разглядывая картинку, добавила: — Очень похоже.
— Это лошадь! — обиженно буркнул он.
— У, — протянула я и погладила мальчика по голове: — Это очень ласковая лошадь с мягкими копытами. Папе очень понравится такой подарок…
— Я рисую дедушке, — возразил Саша и поднял на меня глаза: — Он обещал научить меня кататься верхом, сразу как разрешит врач.
— Обещал, значит, научит, — подтвердила я. — Дедушка зря слов на ветер не бросает. Хочешь, я почитаю тебе про лошадок?
Саша тут же бросил карандаш и, пересев на кровать, выжидательно посмотрел на меня. Он почти не разговаривал, мало ел и боялся мужчин… Лишь моему отцу каким-то загадочным образом удалось отвоевать уголок в сердце ребёнка.
Но мальчик всё равно никого близко не подпускал. А первым делом, когда его привезли, потребовал отдельную комнату. У меня было ощущение, что это была мечта — своя собственная комната. Поэтому я попросила всех спрашивать разрешения у мальчика, прежде чем туда зайти. Чтобы никто не врывался в мечту Сашки, не топтал его чистую душу. Чтобы у сына был уголок безопасности.
Да. У сына. Я теперь жена Берегового, а Саша его сын, а, значит, и мой.
— А можно, — прервал он меня, — я почитаю? — Кивнул на мой живот: — Ей.
Я улыбнулась и протянула книжку. Буквы там большие, справится. Мы с Лёшей очень удивились, когда узнали, что малыш уже читает. Умненький.
Саша медленно, спотыкаясь, принялся важно читать по слогам, а я тихонько гладила его по волосам и молча благодарила за любовь к нерождённой ещё девочке.
В дверь постучали, и я вопросительно посмотрела на Сашу.
— Войдите, — важно разрешил он.
Заглянула Ира:
— Врач приехал. Что сказать?
Я сжала ладошку мальчика и поднялась:
— Мы спустимся. — Ира кивнула и закрыла дверь, а я повернулась к Саше и спросила с улыбкой: — Я попросила, чтобы прислали тётю-доктора. Ты же поговоришь с ней?
— Я не боюсь, — раскусил меня ребёнок. — Пошли.
Но руки моей не выпускал до тех пор, пока доктор, вывалив на нас неприятные вести, не ушла. Я устало присела на стул и посмотрела в окно. Заметив приближающийся чёрный джип, сказала Саше:
— Твой папа вернулся.
Мальчик бросил играть с Рыжуней, которую Лютый по моей просьбе привёз сюда, поднялся и заявил:
— Я пошёл рисовать!
И убежал наверх. Я лишь вздохнула. Как же помочь Саше наладить отношения с отцом? Мальчик не только не признаёт его, но даже откровенно боится.
Поднялась и пошла встречать мужа. Лютый, сняв пальто, обнял меня и, обдав запахом бензина и сырой земли, невесомо прикоснулся губами к моим. Опустился на корточки и, положив ладони на живот, который по сравнению с лапищами мужа смотрелся не таким огромным, поцеловал его.
Дочка пихнула его ладонь изнутри меня, и Лёша устало улыбнулся.
— Ты в порядке? — заволновалась я.
Лютый молча поднялся и прошёл к столу. Налив стакан воды, залпом осушил его. Я вздохнула:
— Врач приходил. Диагноз подтвердили, у Саши астма. Но… — всмотрелась в лицо мужа. — Расскажи. Я же вижу, что ты встревожен.
Он обвил меня руками, осторожно сжал в объятиях и шепнул:
— Всё будет хорошо.
Завибрировал в кармане телефон. Я достала его и, глянув на номер, похолодела.
— Не будет.
Глава 3
Лютый
Через неделю после хорошей новости о том, что Саша жив, мы забрали его из интерната. Сын стал другим — вытянулся, волосы отросли, глаза стали больше, взгляд осмысленней, но и холоднее. Он воспринимал меня не как отца, а как чужого дядю. Первые дни совсем шарахался и убегал, не давался в руки, пугливо сжимался. И это безумно ранило.
Папой он меня больше не называл.
— Тетя Маша, — зайдя в кухню, я устало сел за стол, — Агате вот-вот рожать. Мы снег с крыш сняли, но мне не нравится, что трещины пошли, и потолок вздулся — может рухнуть. Вызвал ремонтников.
— Хорошо, я встречу, а Миша проследит за работой и переведет красавицу в безопасное место.
— Да, придется какое-то время дежурить около нее. Ветеринар волнуется, что сложные роды предстоят.
— Ангелине сказал? — заулыбалась тетя и всмотрелась в мое лицо. — Какой-то ты бледный. Кофе сделать? Есть запеканка. Твоя любимая.
Я поднялся.
— Не говорил еще Лине, не хочу лишний раз тревожить. Нет, спасибо. Я уже дома позавтракаю, — подошел к тете, поцеловал в щеку и поспешил к выходу, но она остановила:
— Ты обеспокоен чем-то еще.
— Ты была у Милы на кладбище после нашего возвращения?
— Забегала, чтобы снег убрать и проверить все ли в порядке. А что?
— Да ерунда, — отмахнулся я. Хотя тревога не оставляла, грызла, будто под ребрами завелись термиты. — Все, убежал.
— Как Саша? — добавила масла в огонь тетя.
— Все сложно, — я не обернулся. Стоял застывшей глыбой на пороге кухни и смотрел в пол. Будто это поможет.
— Больше терпения, сынок. Мальчик напуган, ему нужно привыкнуть к новому дому. Плюс здоровье слабое…
— Сын меня не помнит, — перебил я и опустил голову на грудь, сжал губы и слегка стукнул кулаком по косяку. — Вообще не помнит.
— Много времени прошло. Ему тоже было непросто все это пережить.
— Мы так и не узнали, что случилось. Сер… — я поперхнулся, — этот урод все еще молчит. И на суде молчал. Скотина.
— Леш, сейчас главное Лина и Саша, оставь расследование. Виновный наказан, не терзай себя и других.
— Ты права, но… — я потер кулаком грудь. Так свербило там. — У меня такое мерзкое ощущение последнее время, будто мы что-то упускаем.
— Езжай домой, а то Лина беспокоится, наверное.
Я кивнул и молча ушел. Оставив за спиной холодные мысли и темные сомнения. Тетя Маша правильно говорит, нужно учиться жить дальше.
За ночь, пока спасали конюшню от обвала, машину занесло снегом. Пришлось повозиться, чтобы хоть стекла освободить. Под руку попался кусочек картонки. Треугольник идеальной формы. Я перевернул его, счистил снежинки, что обжигали кожу холодом, и едва не упал от пронзившего шока. Фотография сына. Та самая, что я оставил на могиле Милы. Через столько дней внезапно оказалась на моем капоте? Разрезанная?
Я обернулся в ужасе. Никого вокруг. Только сосны поскрипывают и птицы воспевают на ветвях скорое приближение марта. А пока зверствует лютый, по-нашему — февраль.
Я изучил надрез на фото. Идеально по диагонали, будто лезвием.
Только одна тварь могла так сделать. Но он же мертв. Мертв!
Или снова обман и игра в марионетки? Сердцу стало тесно в груди. Оно заколотилось, прыгнуло вверх и заперло дыхание. Я согнулся и долго приходил в себя.
Такие вещи не случайны, фото сами по снегу не скользят и в воздухе не распадаются на части. Это человек сделал. Значит, над моей семьей нависла новая гроза.
Я прыгнул в машину и подгоняемый адреналином, вдавливал педаль в пол, чтобы добраться домой как можно быстрее.
Тестя встретил на улице, у крыльца. Кирсанов мрачно окинул меня взглядом, сдержанно кивнул и пошел к своей машине. Я поговорю с ним позже, нужно сначала все выяснить.
Когда я почти дошел до двери, зазвонил телефон.
— Алексей, — скрипучий голос Настиной соседки насторожил, — вы просили за девчонкой присматривать. Утром увезли ее куда-то. Двое громил. Она и пикнуть не успела.