Не... спаситель мира?!

Ого, значит, мне не показалось на счет ресниц!

Электронная помощница научного сотрудника, выслушав спич, замерла на секунду, а потом молча повернулась на каблуке — и вышла из зала.

— Спасибо, — устало поблагодарил меня руководитель нашей маленькой экспедиции. — Не знаю, что на Тину нашло. В последние несколько дней она ведет себя страннее обычного. Но тесты проходит.

В подтверждении слов Михаил продемонстрировал мне экран своего ПКУ с зелеными отметками.

— С другой стороны, менять помощника — все проклянешь. Они когда новые — дурные-предурные, все приходится объяснять… Так что лучше буду как все, терпеть.

— Вы отдали Тине распоряжение «приглядывать» за тем, как ведутся работы над моим шасси, — опять вмешалась Зэта. — Это не типовая задача, скорее всего поведенческий сбой как-то связан с этим фактом.

— С-спасибо. За информацию, — в этот раз благодарность досталась по адресу, синте. Впрочем, Михаил, конечно, не понял, что именно она имела в виду, а я-то сразу вспомнил её первые шаги в новом теле. И феноменальную реакцию инженеров — тех самых, что до последнего проводка и гайки корпус Зэты ранее изучили. Занятно, что Тину именно на этом моменте переклинило. Занятно и очень показательно…

…И абсолютно бесполезно для нас на данный момент. Всё, экспедиция началась — время сосредоточится на главном.

Глава 19 без правок

Северо-восточный филиал встретил нас ярким солнце и морозом всего в минус пятнадцать. Субъективно даже казалось, что тут теплее, чем в оставленном несколько часов назад Лобочевском. К сожалению, рассмотреть островок из закаленного стекла и высокопрочного бетона в бескрайнем море тайги у меня толком и не получилось: вездеход-двухзвенник до нужного нам Л-14 нашелся буквально сразу же и уходил в рейс он спустя всего час после посадки нашего транспортно-пассажирского ведомственного борта. Пока нам выделили место в пассажирском кунге, пока навьючили на внешний багажник на крыше наш нехитрый скарб — времени на экскурсию не осталось.

Зэту, кстати говоря, сначала попытались отправить кататься на крыше вместе с вещами, признанными недостойными грузового отсека (или туда не влезшими). Но Михаил так и не успел вмешаться, запрещая перевозить мультиизмерительный комплекс вместе с мощным вычислительным модулем вне защищенного от внешних воздействий объема — синта справилась сама.

Простодушно улыбнувшись командиру двухзвенника (да-да, именно командиру — не путать с водителем!), моя девушка сообщила, что с радостью примет задачу внешнего охранения во время движения и скромно попросила модифицированную под элекроподжиг «сайгу». И тут же добавила, что если передача оружия никак не возможна, то она прямо сейчас сделает рогатину из подручных материалов сама — ведь безопасность людей, движущихся сквозь дикую тайгу, прежде всего!

Судя по лицу командира, видение, как чужой андроид насаживает на пику медведя-шатуна, случайно попавшуюся на пути рысь или росомаху поразило мужика в самое сердце. Или, скорее, то место организма, которое у него отвечает за любовь к составлению развернутых отчетов о нештатных ситуациях на пути следования. Короче, синту мне едва ли в руки не всучили, и очень ласково попросили не отпускать от себя. Совсем. Пока не доедем.

Асфальтовых эстакад в аномальной зоне никогда не строили — до открытия тут трех порталов относительно (по меркам необжитой тайги) недалеко друг от друга, эти десятки тысяч квадратных километров кедровников, бурелома и дикого зверья и человека-то, что называется, только по большим праздникам и видели. Сейчас через лес пробили и продолжали поддерживать просеки (в словосочетании «северные джунгли» не так много шутки, как может показаться), а грунтовые дороги и броды летом могла одолеть и легковая машина, немного адаптированная к бездорожью. Вот зимой и в межсезонье двухзвенники реально решали, оставаясь единственным доступным средством передвижения на дальние расстояния.

Один минус числился за этими мощными плавающими вездеходами: они и по идеальной трассе редко разгонялись выше тридцати километров в час. А уж через заваленный снегом лес… Тут мог бы здорово помочь дирижабль или вертолет, но вот беда: полеты вглубь зоны или транзитом через неё строго запрещены. И не без причины, конечно же. О которых я в числе прочих интересностей узнал от попутчиков, охотно принявшихся впихивать в «свежие уши» весь запас накопившихся местных баек и небылиц.

Впрочем, сотрудников полевых лагерей, вынужденных мотаться туда-сюда по требованию техники безопасности — смена не более четырнадцати дней — понять можно легко. Окон в кунге нет, правда, есть камеры внешнего обзора и экран… который часами показывает медленно сдвигающиеся назад стволы деревьев. Встать и походить толком негде, выходить наружу без разрешения командира транспортёра тоже нельзя — остается тупить в ПКУ или болтать…

Почему основанный как наблюдательный пост Л-14, основанный лет этак сорок назад (что я только не запомнил после полутора суток выслушивания баек!), все еще носил название «полевого лагеря» я понял, едва нам позволили выбраться на укатанный гусеницами снег импровизированной площади между… н-да, контейнерами и бытовками. Тоже сделанными в форм-факторе контейнеров и когда-то сюда притащенные все теми же вездеходами.

Жилые помещения, лаборатории, административные и хозяйственные постройки — все это, словно из кубиков, было собрано из жилых и обычных контейнеров. Одно временное (ха-ха!) здание умудрились сделать аж трехэтажным! Причем было заметно, что лагерь рос, что называется, «естественным образом», без изначально разработанного плана — и потому никаких прямых улиц тут не наблюдалось. Зато над головой во все стороны тянулся хаос кабелей и проводов, опирающийся не только на покосившиеся деревянные столбы, но и магистрали трубопроводов разной толщины.

Даже мне сразу стало понятно, что любая попытка убрать слово «полевой» из описания этого места немедленно спровоцирует реакцию греющего в Лобачевском высокие кресла начальства. А именно, полетит приказ «привести все в порядок» и «прекратить бардак!» Для научного поселения, естественно росшего сорок лет и теперь существующего по принципу «ничего не трогай, пусть работает» подобная перестройка обещала надолго поставить крест не только на исследовательской, но и на любой другой деятельности. И не только в силу потому, что «легче снести и построить заново, чем сделать нормально из этого».

Л-14 «затыкал» собою самый… наверное, правильнее будет сказать — неприятный портал в кластере. Возникший там, где ранее располагалось известное только аборигенам «плохое место», пространственный пробой убил вокруг себя все живое на расстоянии трех сотен метров. Подходить ближе можно было и даже проводить рядом некоторое время — но не больше нескольких часов, иначе проблемы в организме исследователя начинали нарастать как снежный ком. Пока не прибивали человека нафиг.

И да, к порталу нужно было именно подходить. Потому что техника начинала отказывать уже на значительном отдалении. Сначала сложная и незащищенная, потом военная, лучше всего изолированная от внешней среды — а потом и самая простая. Например, запросто могло не выстрелить ружье — потому пилот аэросаней по совместительству оказался еще и лучником. А Зэте (формально мне, на самом деле) все же перепала вполне официально рогатина — напороться в мёртвой зоне на медведя редко кому удавалось, но прецеденты за сорок лет зафиксированы были.

Сам Л-14 располагался от нужной нам точки в 30 километрах — потому и понадобились сани. Летом же научные сотрудники вынуждены были пересаживаться на влекомые лошадьми телеги! Так что нам в какой-то мере повезло — снег в этой части Сибири уже полтора месяца как лёг. Или не повезло — потому что последний километр все-таки требовалось пройти пешком. Если наст нас не удержит — грудью и лопатой пробивая снежную целину, потому что я не очень себе мог представить, как на охотничьих лыжах двигаться с синтой в обнимку. Ведь к порталу, как-то нет-нет да и вызывающему сбои в электронике и в самом лагере, отчего в нем и использовались без модернизации выстраданные схемы, нам самим нужно было подойти вплотную.