Страница 8 из 15
Я фыркаю, отходя от шока.
– Я не буду спать с тобой за деньги.
– Почему нет?
– Потому что я не проститутка.
– Конечно, нет. Но ты молода и красива, я привлекателен и богат. И вот вопрос: почему мы с тобой до сих пор не трахнулись?
Это сильный аргумент.
Подождите. О нет, это не так. Это плохой аргумент. Плохой, грязный, дикий!
Николасу, кажется, нравится наблюдать за моим смущением и агонией.
И, боже мой, я действительно обдумываю это. Я анализирую и прокручиваю в памяти его слова, снова и снова, вплоть до мельчайших подробностей. Но шутки в сторону, я не тот тип девушек, которые пойдут на что-либо подобное в реальной жизни.
– Нет.
– Нет? – он выглядит по-настоящему шокированным и разочарованным.
– Нет, – повторяю я. – Это будет неправильно.
Он потирает большим пальцем нижнюю губу, оценивая меня. Кстати, насчет оценивания, у него красивые пальцы. Длинные, прямые с чистыми ухоженными ногтями. В моей голове звучит голос доктора Сьюза: «Ох, по каким же местам могли бы пройтись эти пальцы».
Господи, со мной что-то не так.
– У тебя есть парень?
– Нет.
– Ты лесбиянка?
– Нет.
– Тогда это будет самая правильная вещь, которую ты когда-либо сделаешь.
Я поднимаю подбородок и скрещиваю руки на груди в защитном жесте.
– Мое достоинство не продается.
Николас наклоняется вперед, поедая меня глазами.
– Моему члену не нужно твое достоинство, милая. Напротив, я хочу поместить его как можно глубже в тебя.
– У тебя на все есть ответ?
– Вот мой ответ на это – двадцать тысяч долларов.
Черт возьми! Моя нижняя челюсть сейчас находится где-то в районе пола.
Эти великолепные глубокие глаза пристально смотрят в мои, завлекая поддаться искушению.
– Ты не пожалеешь об этом, клянусь.
И сейчас мысли о деньгах, о таком огромном количестве наличных, затмевают мысли о сексе. Я думаю о том, куда бы я могла потратить все эти деньги – починить водонагреватель, внести ипотечный платеж, отложить финансы на второй семестр Элли. Боже, это так заманчиво.
Но когда деньги закончатся, а это произойдет быстро, мое отражение в зеркале никуда не денется.
И я буду смотреть на него ежедневно.
– Я думаю, мы оба ошиблись, – говорю я, пожимая плечами. – У некоторых вещей нет цены, и они не продаются, вообще.
Саймон хлопает в ладоши.
– Отлично, солнышко. Оптимизм снова побеждает. Этот пирог изумительный, кстати, ты вроде говорила, что печешь их сама, да? Тебе нужно написать кулинарную книгу.
Я не отвечаю ему. Николас все еще удерживает мой взгляд, и я не могу ничего поделать.
– Или, может, я пытаюсь купить неправильную вещь. Иногда корову нельзя продать, но молоко будет стоить свою цену.
Хорошо, теперь видно, что он действительно пьян, потому что сказанное не имеет никакого смысла.
– Что ты хочешь этим сказать?
Он смеется.
– Что насчет поцелуя?
Мое дыхание вырывается из легких с громким свистом. И то, что он говорит после, заставляет меня вдохнуть поглубже.
– Если в скором времени я не попробую твои губы на вкус, то сойду с ума.
Я никогда не задумывалась о своих губах. Они красивые, наверное, от природы пухлые и розовые, я увлажняю их бальзамом с малиновым вкусом, иногда с маслом ши, пару раз в день.
– Пять тысяч долларов.
Я бы поцеловала его и бесплатно. Но есть что-то захватывающее, почти лестное, в ненормальном, извращенном смысле, то, как именно он делает эти предложения. Потому что он хочет этого достаточно сильно, чтобы заплатить.
– Пять тысяч долларов? За поцелуй?
– Так я и сказал.
– С языком?
– Без него это уже не настоящий поцелуй.
Я колеблюсь всего несколько мгновений. Но этого оказывается достаточно для Николаса, чтобы все испортить.
– Просто скажи «да», детка. Очевидно, что ты нуждаешься в деньгах.
Я ахаю, прежде чем успеваю себя остановить. Не думала, что какие-то несколько слов от совершенно незнакомого человека могут так ранить. Какого хрена!
Во мне бушует буря разнообразных эмоций, унижение от того, что мои проблемы кинули мне в лицо, разочарование, что этот мужчина, этот великолепный, соблазнительный мужчина, думает, что я нуждаюсь в благотворительности. В мгновение ока я окидываю взглядом кафе: потрескавшаяся краска, сломанный замок, изношенные стулья и потертые шторы, которые перестали выглядеть нормально еще годы назад.
– Ради всего святого, Николас, – с укором говорит Саймон.
Но он просто смотрит на меня в ожидании, эти наглые глаза светятся от предвкушения. Поэтому я даю ему то, что он так ждет.
– Руки под стол, – приказываю я.
Он улыбается шире, убирает свою фляжку в карман и делает то, что я ему сказала.
– Закрой глаза.
– Мне нравятся женщины, которые не боятся брать инициативу в свои руки.
– Заткнись.
Он сказал уже достаточно.
Я наклоняюсь, мои глаза все это время остаются открытыми, запоминаю каждую черточку его лица и чувствую теплое дыхание на своей щеке. Так близко, что я могу видеть тень щетины на его подбородке, и на секунду я представляю, как она будет царапать кожу моего живота, бедер и всего остального.
Затем в одно движение я поднимаю его тарелку и впечатываю яблочный пирог в его тупую, смазливую мордашку.
– Поцелуй это, мудак.
Я выпрямляюсь и кладу чек на стол.
– Ваш счет, деньги оставьте на столе. Дверь там, используйте ее, прежде чем я вернусь обратно с бейсбольной битой и покажу вам, почему меня называют Малышка Рут[11].
Я не оглядываюсь, когда иду в сторону кухни, но я слышу бормотание:
– Вкусный пирог.
И если я не знала этого раньше, теперь я точно уверена: мужики – козлы.
4
Николас
В замке Анторп есть стена, на которой представлены виды оружия, используемые королевской семьей на протяжении веков. Мечи, сабли, кинжалы, на некоторых даже сохранилась кровь. Одним из таких оружий является цеп, многие знают его как шар и цепь, дубинка в два фута с цепью и прицепленным к ней шаром с шипами. Эта громоздкая булава, очень редко использовавшаяся в бою из-за опасности, которую она представляет не только для владельца, но и для окружающих, была нашей гордостью. Когда ее использовали, она приносила смертельный ущерб, шипы пробивали доспехи врага, врезаясь в грудь и разбивая черепа.
Цеп – это первое о чем я думаю, когда продираю свои глаза, потому что чувствую себя так, будто один такой прилетел мне в голову. Яркий луч света проникает сквозь жалюзи в темную комнату, вызывая агонию в моих глазах. Я начинаю стонать, и в следующий момент дверь открывается, и затемненный силуэт Саймона вваливается из зала.
– Ты жив? Некоторое время я был не уверен.
– Спасибо за беспокойство, – выговариваю я.
Очень громко. Даже тихие слова раздаются в моей голове подобно шрапнели. Я пытаюсь снова, в этот раз мягче.
– Какого черта, ты позволил мне напиться прошлой ночью?
Саймон безжалостно смеется.
– Позволил? Да ты нажираешься с момента попойки в The Horny Goat. Водка безо льда. Варвар.
Никогда снова. Клянусь своей печенью, если она выдержит, я стану добрее, умнее с этого момента.
И тут я вспоминаю мероприятие вчера вечером по сбору средств для поддержки королевской благотворительности.
– Вел ли я себя по-идиотски на вчерашнем вечере?
– Нет, ты был очень сдержан. Тих и отчужден. Я оказался единственным, кто мог по тебе сказать, что ты был счастливчиком, потому что все еще стоял.
Отлично. По крайней мере, не придется волноваться об этом.
Я тру виски.
– Прошлой ночью мне приснился странный сон.
– Летающие розовые слоники и Фергус в балетной пачке? Это всегда меня беспокоило.
Я смеюсь – не самая умная вещь: боль отражается в моих костях.
– Нет, – говорю ему тихо. – Мне приснилась мама.
11
Ruthette – прозвище дано в честь известного американского бейсболиста-рекордсмена Джорджа Хермана «Бейб» Рута младшего.