Страница 36 из 308
Наверное, я навсегда останусь деревенской девочкой и буду с ужасом взирать на спящих на улице нищих, подпирающих спиной мусорные баки, и в нерешительности толкаться подле перегораживающего узкий тротуар вонючего грязного старика… Наверное, старика, хоть его лицо кто-то заботливо прикрыл газетой. И это на людной улице. Господи ты боже мой, насмотришься на такое, и проблемы с отсутствием утренней пробежки кажутся такой глупостью…
Аманда шла медленно и молчала. О чем мы могли говорить? Мы успели обсудить свои финансы, когда при въезде в город дали попрошайке пять баксов. На перекрёстке их собралось несколько человек. Они прохаживались вдоль машин, стоящих на светофоре. Окно мы закрыть не успели, и нам действительно стало страшно. Больше страшно, чем противно. Аманда прошептала, что если мы не дадим им сейчас денег, они проклянут её ребёнка, как делали в средние века нищие старухи… Свихнуться здесь можно и не будучи беременной. Ездим в город за культурой, а в довесок получаем фунт говна!
Наконец мы вышли на перекрёсток Маркета и Кастро, где уже, похоже, несколько минут трамвай вежливо пропускал разряженную галдящую толпу, которая не желала заканчиваться. Костюмы некоторых парней состояли из тёмной футболки с надписью: “Натурал!” Аманда не удержалась и спросила одного, не страшно идти ли в такой футболке в район геев? На что тот со смехом ответил, что только в таких футболках и надо ходить!
Стемнело и стало красиво. Городская грязь исчезла, осталось лишь раскрашенное огнями фонарей и вывесок безумие старого города. Тёмно-жёлтые зебры-переходы особенно ярко выделялись в свете фонарей, который играл в листве деревьев, делая их неестественно зелёными. Я смотрела на народ. Впереди шёл парень без костюма, зато нёс под мышкой чуа-чау, украшенную бантом в виде подсолнуха. Перед ним бежала невеста, но когда она обернулась и приподняла фату, я поняла, что то был жених. Вместе с народом увеличилось и количество полицейских. Копы держались стайками и весело улыбались, помогая регулировать движение, когда слишком много народа желало перейти улицу в одном месте.
Народ спешил сфотографироваться с парнями, разодетыми как бляди с Пляс-Пигаль – они были действительно хороши в коротких чёрных платьицах с корсетами, сапогах-ботфортах, париках, с накладными ресницами и ярко-красной помадой. А мне лично захотелось сфотографироваться с такого же вида пятидесятилетними мужиками, костюм которых дополняли их естественные огромные бороды. Но я не посмела достать телефон, чтобы вновь не показаться Аманде ханжой, воспринимающей прогулку по Кастро, как поход в зверинец.
Я старалась вообще не улыбаться. Даже мальчикам, разодетым девочками, хотя они настойчиво махали платочками с балкона. Я уставилась на импровизированную эстраду, где кто-то кривлялся в образе Леди Гаги… Потом нас обошли высокие ребята с круглыми задницами, весь костюм которых составляла надетая на голое тело футбольная защита.
– О, Хот Куки! – завизжала мне в ухо Аманда, и я обалдела от такого сравнения. – Я уже отсюда запах выпечки чувствую. Идём!
Я выдохнула и отругала свой извращённый мозг. Мы протиснулись к витрине, содержание которой хотелось проглотить за раз. Уставшая девушка за прилавком выжидающе поглядела на нас, и Аманда стала тыкать в каждое печенье и набрала целый кулёк. Я же открыто пялилась на висящие за спиной девушки красные бикини мужского размера и на стену, увешенную фотографиями мускулистых парней в этих самых экспонатах.
– Заметила, что девушек на фотках почти нет? – спросила Аманда, когда мы вернулись на улицу. – Просто геи не так стесняются своей ориентации, как лесбиянки.
– А продавщица была девушкой?
К счастью, Аманда успела откусить половину первого печенья, и я воспользовалась естественной паузой, чтобы затушевать свой вопрос:
– Мне кажется, что девушки вообще не выставляют чувства напоказ. Им не надо в парней для этого переодеваться! Да и со времён Ив-Сен Лорана брюки на женщине не вызывают удивления. Я совершенно не понимаю необходимости парней переодеваться в женское платье? Мне не смешно.
– Им самим смешно. У них праздник. Им вообще плевать, что о них думают такие, как ты!
Слишком быстро Аманда справилась с печеньем. Я промолчала. К чему развивать тему дальше? Она уже давно поставила на мне клеймо. И всё же я не пялилась ни на кого с таким ужасом, как случайно забрёдшая сюда пара стариков, в чью молодость такого просто не могло быть.
– Аманда, – я не знала, зачем это сказала. – А ты сама смогла бы поцеловать девушку при всех. Вон как тот парень, подаривший только что другому цветы?
Аманда смахнула с губ крошки от печенья и шагнула ко мне.
– Да спокойно!
Её руки обвились вокруг моей шеи, а сладкие от печенья губы коснулись моих губ. Это не был лёгкий поцелуй приветствия. Это был настоящий поцелуй, на который тело тут же отозвалось, не дожидаясь стимула от мозга, впавшего в ступор. Руки сами легли на талию Аманды, но как только я почувствовала затянутым платьем животом её голый, вылезший из-под футболки, бугорок, захотела отстраниться, но Аманда держала меня слишком крепко. Её пальцы проскользнули под мои искусственные волосы, разрывая их подобно гребешку. В ответ я принялась наглаживать её втянутый позвоночник. Язык Аманды скользнул по термопластику, и это стало концом сказки. Она отстранила лицо, продолжая удерживать меня за шею, и сказала как-то совсем томно:
– Я говорила тебе, что со вставной челюстью противно целоваться.
Я ничего не ответила, да и не смогла бы – ответ потонул бы в шквале аплодисментов, которые были адресованы, оказывается, нам. Громче всех аплодировали выстроившиеся вдоль лимузина диснеевские бородатые феи. Аманда раскланялась на все четыре стороны и потащила меня дальше.