Страница 257 из 308
Дни в молчании хуже дней в ругани. Я молча взяла на себя вину за отказ отца. Я могла отговорить Аманду от поездки в Салинас, если бы проявила хоть малость настойчивости, но я пустила всё на самотёк: мои жалкие вопли протеста не приравнивались даже к лилипутским шажкам. И Аманда имела полное право злиться. Я точно знала, что отец откажет, а она надеялась. Вернее даже ни на минуту не сомневалась, что милый Джим распахнёт перед ней двери своего дома.
Вина за содеянное легла на одно плечо и невысказанная обида Аманды — на другое, ещё сильнее сгорбив меня над компьютером. Её игнорирование лишь в одном было хорошо — Аманда не критиковала мою работу. Однако непрерывные часы перед экраном всё равно не переводились в качество проектов. В голове шумело от духоты и роя досадных мыслей. Я не находила слов для оправданий, как и Аманда — минуты их выслушать, потому что с головой ушла в рисование.
Она рисовала акварелью и развешивала будущие открытки сушиться на веревку, протянутую от дверцы верхнего кухонного шкафчика к жалюзям на балконной двери. Краски менялись, модель оставалась неизменной — она сама. Беря за основу рисунки, которые сфотографировала в студии и профессиональные портреты, сделанные Логаном, Аманда создавала лёгкие, словно парящие фейри, силуэты беременной женщины, сдабривая их то облаками, то морем, то детской вещичкой.
Готовые открытки превращались в поздравления с беременностью или оповещения будущего отца или родителей о грядущей смене статуса. Даже художественно обрезать углы не нужно и ленточки привязывать лишнее. Однако Аманда делала и эти, и множество других манипуляций прежде, чем выставить на продажу готовый продукт. И он пошёл, десяток открыток раскупили меньше, чем за три дня, и Аманда принялась за новые, а я… Я нашла повод помириться и надеялась на положительный исход дела.
Аманда больше не ждала меня к обеду. Эти дни мы ели врозь, занятые каждая своим делом. Аманда попыталась сгладить углы, заявив, что не может предсказать, что и когда в неё влезет. Настаивать на правде, только усугублять ситуацию, и я решила обедать в кафетерии. За эти месяцы правильного питания я позабыла вкус китайской и мексиканской еды и теперь набросилась на неё изголодавшимся зверем. Но ссора продолжала горчить на кончике языка, портя самое вкусное блюдо.
Я устроилась с цветными карандашами в пустой аудитории. Идея действительно казалась великолепной — создать открытку-анонс о рождении ребёнка. В голове продолжали крутиться колеса рожка для кормления, но я сумела победить учебное наваждение и нарисовать маленькую фейри на листке ромашки. Мальчики и девочки у народа из холмов очень похожи друг на друга. Вдруг Аманде станет не так обидно от статуса мамы мальчика?
— Ты издеваешься?! Или у тебя просто ума не хватило нарисовать другое?
Я не ждала похвалы, но такое презрение во взгляде явно не заслужила.
— Я только смирилась с мыслью о сыне, а ты лезешь со своими феечками в воздушных платьицах! Дура!
Аманда вырвала листок из моих дрожащих рук и швырнула на балкон.
— Я хотела сделать тебе приятное. Я хотела прекратить ссору, — проговорила я голосом робота, следя за полётом своего творения.
— Я с тобой не ссорилась, — ещё злее выдала Аманда. — Я не мешаю тебе учиться.
Листок не перелетел за перила, и я шагнула за ним на балкон.
— Брось в мусор! Я не хочу его видеть!
Я ещё не разогнулась и лишняя секунда спиной к Аманде помогла набраться храбрости и сказать:
— Раз тебе не нравится, другим понравится.
Толстая бумага выдержала пальцы и гнев Аманды.
— Собралась продавать открытки? — в её глазах горел непонятный мне вызов.
— А почему бы и нет! — выдала я неожиданно по-испански.
— А потому что не надо меня во всём копировать!
— Я тебя не копирую, — мой голос, к счастью, звучал спокойно.
— О, да! — не унималась Аманда. — Ты даже забеременеть хотела!
Я прикрыла глаза, не находя, что ответить, но Аманда и не ждала от меня ответа:
— И опять же обставила всё так, будто ты не при чём! Но ты никогда, никогда не поймёшь, что я испытала тогда с Майклом! Он не Стив!
— А я и не хочу понимать! — отрезала я, и сердцем, и головой желая прекратить пустую перебранку. — Лучше расскажи, что сказал врач!
Аманда ходила к врачу одна, хотя изначально назначила встречу на вторую половину дня, чтобы утром не срывать меня с лекций. И вечером сказала только, что с ребёнком всё хорошо. Я не настаивала на подробностях. И на сопровождении тоже, потому что всегда чувствовала себя в смотровом кабинете неловко. А если меня ещё и на роды не возьмут, я, возможно, стану прыгать от счастья. Без одного дня тридцать шесть недель. Ужас-то какой…
— Всё нормально, — повторила Аманда то, что я уже слышала, и тем же каменным голосом, не предвещавшим никакой откровенности. И вдруг, когда я почти ушла на кухню, добавила: — Только кальций стал образовываться в плаценте, что собственно тоже норма на данном сроке, но я больше не буду пить сливки, так что можешь забрать себе в кофе.
Мне в кофе? Разве я пью кофе? Разве я позволяю себе раздражать беременную запретным ароматом? Она что, рехнулась?
— Врач сказал, что меня не может мутить от витаминов. На таком сроке это возможно только во время раскрытия, а у меня на него и намёка нет. Говорит, надо гулять больше.
— Ну вот! А ты акварель нюхаешь! — нашла я, что вставить, понимая, что список болячек на этом не закончился. И раз Аманда раскрыла рот, то точно не закроет в ближайшие полчаса.
— А я и не хочу никакого прогресса. С удовольствием еще месяц отхожу. И даже два!
— Два не получится! — уж это даже я знала.
— И не надо, а то кожа совсем лопнет! Смотри, какой живот! — Аманда даже встала и выпучила его. Напрасно, больше не стал. Но можно нарисовать, коль так хочется! — А врач говорит, что ребёнок средним будет. Сейчас вон всего пять с половиной фунтов намерил. Говорит, хочешь подрастить, ешь виноград. А вот и буду!