Ом Свасти

– Правительство передает банку эквивалент десяти процентов валового продукта государства в золотых слитках в залог... – начал, усмехнувшись, дер Хаастен.

– Ага, – хмыкнул я в ответ. – А проценты по кредиту?

Толстяк пожал плечами.

– Значит так, – твердо заявил я. – Мои потомки должны получить эти проценты. Я голосую за предоставление кредита, при условии...

Танкелевич принялся быстро набирать текст в компьютер.

– ... Если договор будет изменен. Через сто лет и один день после предоставления кредита, в случае его не возврата, проценты должны будут удваиваться ежедневно... Либо банку передаются все права на все межпланетные и межзвездные перелеты на сто лет. Либо до полного погашения кредита банк освобождается от всех налогов!

– О! – выдохнул управляющий, но продолжил оформлять документ. Потом я заверил текст подписью и снимком рисунка сетчатки глаза.

– Все? – устало спросил я, когда Игор закрыл свой чудо-ящик.

– Я еще должен передать предложения Совета касающиеся Вас лично, – уважительно сказал управляющий и выразительно взглянул на юриста. Тот поспешно откланялся и скрылся за кустами.

– Совет имеет возможность оказать помощь в решении Ваших проблем некоторыми... другими способами...

– Хорошее начало, – поощрил я Игора. В душе шевельнулись новые надежды.

– Мы предлагаем либо.. помощь в Вашем переезде на одну из звездных земных колоний. Разумеется инкогнито... В этом случае, придется передать ваши акции в управление Совету.

– А другой вариант?

– Совет имеет возможность помочь в существенном продвижении по службе и... на срок действия вашего армейского контракта, препятствовать прекращению жизнедеятельности вашего организма.

– Это, каким, интересно, образом? – ехидно осведомился я.

– Именно таким, сеньор де Кастро, какой уже был однажды в отношении Вас применен.

Я выпил еще водки, поел икры, кивнул и на следующий же день отправился на юг Англии в офицерскую школу.

Танкелевич правильно меня понял. Едва увидел ворота офицерской школы, куда меня занесло, почувствовал себя настолько хорошо, что обида на это вонючее правительство отошла на второй план.

Офицерская школа находилась в небольшом английском городке Ху и носила тоже название, что и город. Тихий, спокойный, старый городок с именем, переводившимся на интерлинк, как «кто?», до войны жил своей тихой провинциальной жизнью. Жители, в большинстве своем, ездили на работу в Большой Лондон, а в том особняке, где я «учился» на офицера, до войны был пансионат для старых дев.

Когда увидел надпись на полукруглой арке над воротами – «Пансионат „Последний салон“», сказал себе: «не верь ни одному человеку в этом дурдоме». Ибо, у наспех построенной будки контрольно-пропускного пункта, прямо в пыли, заботливо подвинутый в тень, храпел во все горло и пускал носом пузыри смертельно пьяный курсант.

Парень, с которым нам выпало вместе попасть в эту школу, растолкал пьяного, дабы задать ему всего один вопрос:

– Эй, сопляк. Как пройти к начальнику училища? Где он находится?

– В задницу! – уверенно заявил пьяный и тут же снова отрубился.

– Страшная тайна Ху, – засмеялся я. Парень, с которым мы вместе приехали, Арт Ронич, зашел в будку КПП и вскоре вернулся с полупустой емкостью виски и снятым со стены планом расположения зданий школы. Мне этот парень понравился.

– Тут без этого дела, – Ронич хлопнул ладонью по бутыли, – в плане не разобраться.

– Придется воспользоваться, – согласился я и решительно отхлебнул. Пойло оказалось совсем не плохим.

– О, уже начинаю соображать! – ткнув пальцем в план, пять минут спустя, заявил Ронич.

– Дай мне, – авторитетно воскликнул я, отбрасывая пустую бутылку.

Общими усилиями, спустя час и еще одну бутылку найденную в припаркованой у административного здания машине, мы наконец-то нашли нужную дверь. На табличке вверху была надпись: «полковник Иниску», а чуть ниже подписано от руки – «задница».

Мельком глянув на сияющую, будто это он автор надписи, рожу Ронича, я решительно постучал. Не услышав ответа, постучал еще.

– Задницы нет на месте, – предположил мой спутник. – Подождем?

– Придется, – вздохнул я.

Мы отошли к окну.

Я смотрел на замусоренный плац внизу и думал. Мне было как-то странно, непривычно хорошо. Словно я вернулся домой, в дом, где живут родители, где провел беззаботные годы детства. И лишь глупая, бестолковая суета радующейся возвращению родни немного раздражает... А я посматриваю на всех сверху вниз и снисходительно молчу.

Идиллию моей души испортил звук открывшейся двери кабинета начальника училища. Оттуда вышел совершенно трезвый, вытирающий кружевным платочком влажные губы человек в форме курсанта.

– Вы к Сержу? – глядя на нас и махнув рукой на дверь за спиной, томно выговорил он. – Не вздумайте строить ему глазки. Личики по расцарапаю!

Ронич издал какой-то булькающий звук и согнулся пополам. Через секунду из его широко раскрытого рта вырвалось лошадиное ржание.

– Пошел ты... противный, – наконец хрипло выговорил приятель и снова зашелся в припадке.

Я дал Арту время просмеяться и только потом постучал. Мне было не до смеха. Ощущение, словно я наконец-то дома безвозвратно ушло. Меня занесло в дыру наполненную алкашами, голубыми и еще Бог весть какими извращенцами. И от этих-то самых извращенцев можно было ждать чего угодно.

Из-за двери нам разрешили войти и мы не заставили себя ждать.

Полковник и помещение, в котором он, похоже, и жил, так сильно воняли гомосексуализмом, что тошно стало. Арт, который как-то сразу погрустнел, похоже чувствовал тоже самое. Поэтому сделали все возможное, чтобы не задерживаться в гнездышке многозвездного педика дольше, чем это было необходимо.

Закинув свои вещи в двухместную комнату, мы с Артом отправились искать столовую. И конечно же нашли по шуму голосов и стойкому запаху спиртного.

Пить уже не хотелось. Пьяные рожи раздражали. Еда оказалась поганой, как впрочем, всегда в армии. Настроение прыгало от плохого до очень плохого, размахивало топором и жаждало крови. Я поймал себя на мысли, что очень хочется кому-нибудь причинить боль. И в тоже время так и не смог разбудить в себе злость. И от этого стало жутко.

Сознание словно раздвоилось. В один и тот же миг во мне был я – наблюдающий за всем творившимся в столовой бедламом и анализирующий бушевавшие чувства. Другой я томился от желания пустить паре придурков кровь.

– Не нравится мне это место... – недовольно протянул Ронич. Потом метко заехал пятерней в морду подползающему к нашему столику на четвереньках курсанту и добавил:

– И твоя рожа мне тоже не нравится.

Смертельно пьяный незнакомец с громким хрустом завалился на пол и тут же уснул.

– Есть предложения? – выискивая среди сотни пьяниц хотя бы пару наглых глаз, сквозь зубы поинтересовался я.

– Нет... Не нравятся мне эти рожи! – еще раз посетовал Арт.

Мы уже были готовы отправиться на поиски приключений в гущу оргии, как неприятности сами к нам пожаловали.

– Что-то мне ваши хари не кажутся знакомыми, – подозрительно щуря рыбьи глаза, заявил здоровый, словно бык мужик. Вспоминая о нем, у меня так и стоят перед глазами его большие лошадиные зубы, мясистый нос, узкий гладкий лоб и бритая налысо башка.

– Попробуй догадаться с одиннадцати раз, с чего бы это тебе так казалось. Одиннадцать – это пальцы двух рук, плюс еще один... Ты знаешь, что такое плюс?

– Ты... это! – недовольно потирая толстенную шею, замычал незнакомец. – Нарываешься?

– Как ты догадался? – восторженно воскликнул Ронич и с выражением искреннего счастья на лице всадил пластиковую вилку в ляжку здоровяка.

Издалека наблюдавшие сцену знакомства собутыльники бугая, повскакивали с мест и, поддерживая друг друга, двинулись в нашу сторону. Наверное, они думали, что выглядят грозно. На самом же деле, это было просто смешно.

– Я знал, что мы здесь здорово повеселимся, – удовлетворенно уточнил я, пиная корчившегося на полу «парламентера».