Страница 40 из 42
– О, Господи, командор, – вскричал он, падая на колени рядом с креслом. – О, Господи!
– Что еще, приятель? – я успокаивающе положил руку на плечевую пластину брони, тут же об этом пожалев.
– Там Смерть... – зарыдал юнец, попытался утереть слезы грязными кулаками, но только добавил шарма в и без того богатую боевую раскраску. Моей руке тоже досталось...
– Она там везде... Красные, как черти, выскакивают, словно из-под земли и их нельзя убить. Они, как драконы... Десяток их валится замертво, а сотня встает...
– Он несколько преувеличивает, – покрутив рукой у виска, пришлось объяснять пилотам, пялящимся на лейтенанта с выражениями ужаса и сострадания на лицах. – Скорее всего, контузия.
– Где Танкелевич? Где Миха? – тихо спросил я, прежде слегка встряхнув бьющегося в истерике сосунка.
– Безденежных мертв! – снова принялся орать Ван Ку, брызгая на меня пеной с губ. – Снаряд попал ему прямо в живот. Его кишками перемазан целый квартал этого проклятого города! Он так хотел стать маршалом Франции...
– Где мой банк, скотина!? – я сорвался на крик и даже несколько раз ударил по щекам молодого ублюдка. Меня не оставляло ощущение, что участвую в каком-то цирковом представлении. – Где Танкелевич? Ты бросил их? Спасал задницу?
– И-ик, – всхлипнул Ван Ку, глаза закатились, и он рухнул под ноги без чувств.
– Твой отец мало тебя порол в детстве, – тихо, так чтобы это мог услышать только полудохлый лейтенант, проговорил я. – Старый полицейский так просил тебе помочь. Ты его опозорил!
– Уберите этот навоз! – громко приказал я, вставая. – И разбудите лежебок. Мы отправляемся вниз!
Меня верно поняли. Лежебоками на «Капитаньи» сразу стали называть закованных в бронекостюмы командос, которым тяжело было передвигаться из-за повышенной гравитации по переходам исполинского крейсера. Старая гвардия, кряхтя и матерясь, принялась грузиться в челноки. Я, обеспокоенный судьбой моего банка и Игора, тоже надел доспехи и уселся в противоперегрузочное кресло маленького кораблика.
– Данные визуального наблюдения и радиоперехвата, – сунул в руки целый ворох бумаг офицер связи и выскочил. За его спиной люк с лязгом захлопнулся, и я в последний раз в жизни отправился на свидание с Землей.
Я платил офицерам, чтобы они хорошо делали работу. Пока челнок, издеваясь над желудками пассажиров, совершал замысловатые маневры ухода от ракет ПВО, я тщательно изучил документы, снимки и расшифровки переговоров командиров комми. Обладай такими данными регулярная армия, выбить красных из Нью-Йорка не составило бы большого труда. Только вот правительство уже эвакуировалось на Марс и «цитадель демократии» ни кто оборонять не собирался.
Золото нужно любой власти. Золото – это и есть сама власть! Даже при их вожделенном коммунизме, где, как они заявляли, единственной ценностью является труд, золото все равно оставалось весьма и весьма ценным металлом. Поэтому комми одной из главных своих задач посчитали захват золотого запаса Содружества. Тысячи тонн желтого металла к тому времени сосредоточенные в подземных сейфах банка.
Из данных визуального наблюдения явствовало, что район города, где располагался центральный офис Всеземного Федерального банка был, словно бочка с соленым тунцом, набит боевой техникой. Посланный мною отряд попал под перекрестный огонь тысяч орудий. Понеся большие потери, люди были вынуждены укрыться в развалинах небоскреба. В других районах города спутники признаков идущих боев или сосредоточений войск красных не обнаружили.
Мы приземлились на площади, где под землей сходились несколько линий метрополитена. Я решил воспользоваться этим способом передвижения и выйти на поверхность в незащищенном тылу врага. По сути закованная в броню армия, числом без малого в три тысячи хорошо подготовленных и прекрасно вооруженных бойцов, должна была стать для комми настоящим сюрпризом.
Нью-Йорк встретил меня грязью. После почти стерильных помещений Буллиальда поверхность планеты показалась донельзя мерзостной. Неприятное чувство, словно ладони обволокло чем-то маслянистым, чем-то нечистым, не покидало с того самого момента, как я первым выскочил под низкое дождевое небо «цитадели».
Сотрясая мостовую на самом дне железобетонных ущелий мегаполиса, мы спустились в кишащее людьми подземелье. Я отдал приказ не стрелять, но не стал бы наказывать ослушавшегося солдата. Слишком уж бестолково, раздражающе валил народ к прибывающим с небольшими промежутками поездам.
Ньюйоркцы попросту сошли с ума. Многомиллионная армия кровожадных захватчиков входила в город, а миллионы горожан тупо, как стадо баранов, стремились на Континентальный стадион на финальную игру по флайболу. Ирония судьбы – финальная игра в финале государства....
Словно не было войны. Словно после окончания финала все пойдет по старому. Словно игра важнее жизни...
Нам пришлось применять силу, чтобы оттеснить вопящую от ярости орду болельщиков в сторону и загрузиться. И я подумал, что красные сильно рискуют, если попытаются прервать игру. Толпа просто разорвет щуплых азиатов на куски... или Нью-Йорк потеряет несколько миллионов жителей.
Фанатам флайбола пришлось подождать. Словно волны, состоящие из концентрированного безумия, толпы накатывали и разбивались о бронированные грудные пластины стоящих плечом к плечу командос. Пластилитовые трубы поездов, удерживаемые на станции в нарушение всех расписаний, проседали над рельсом, когда тяжелые гоплиты входили и пытались рассесться на узеньких сидениях.
Наконец последний состав дрогнул, тягач поднатужился и стронул трубу с места. Станция, где мы оттеснили фанатов, не была конечной и в вагонах оказались люди севшие раньше. Я садиться не стал и всю дорогу на меня, снизу вверх пялилась какая-то маленькая сухонькая старушка.
Труба летела мимо заполненных людьми перронов. Пистолет, приставленный к затылку оператора поезда, придавал составу дополнительную скорость. Немногочисленные пассажиры, которым довелось попасть в одни с нами вагоны, тихо злились, но открыто выражать недовольство не решались.
– Вы бы еще, молодой человек, на лошади сюда въехали, – вдруг укоризненно выговорила старуха.
– Ты ее хоть раз в жизни видела? – засмеялся я. – Мымра, ты, наверное, даже в Зоопарке ни разу не была!
– Хам! – закричала старушка. Солдаты заржали, поезд остановился. Если бы пришлось перед боем что-то говорить своим солдатам, я вряд ли сумел найти лучшие слова для поднятия их настроения.
От выхода до развалин было не более пятисот метров, но все это пространство было плотно забито. Горбатые панцеры, тягачи с ажурными фермами ракетных установок, грузовики, штурмовики, полевые кухни и санчасти. Суетливо мельтешащие среди серо-зеленых стальных монстров серо-зеленые люди с оружием. Мы вышли из-под земли и еще пару минут разглядывали излишне милиторизированный муравейник, прежде чем нас заметили.
Очаги растерянности возникали в толпе красных то тут, то там, пока вся эта армия не замерла с открытыми ртами. Тогда я подрегулировал микрофоны в шлеме и сказал так, что голос долетел даже до обгоревших развалин банка:
– Вы что? Решили их пересмотреть? Идите и убейте их. Будем потом смотреть на их трупы!
– Огонь! – запоздало выкрикнул какой-то красный командир, и площадь взорвалась. Огненные вихри пронеслись по беззащитным грузовикам, кухням и фургончикам медслужб. Бесполезные при большой скученности и суматохе панцеры крутили башнями и изредка стреляли, разрушая титанические здания нависающие над улицами. Тогда вздымались облака пыли, и оседающий небоскреб заваливал и моих солдат и комми.
Шквал гудящих пуль, словно брызги разлетался рикошетами от брони панцеров и моих солдат. Ни что, ни единое живое существо не имело шансов выжить в этом безумстве. Ряд за рядом, отряд за отрядом из подземелий метрополитена выходили все новые и новые солдаты, оттесняя красных к середине площади. Это уже не походило на бой, это было настоящее аутодафе. Последняя вспышка перед угасанием демократии, яростный предсмертный вопль умирающего мира.