Страница 4 из 8
– Твой мир, построенный на костях и крови?! – с омерзением выплюнула Ишка.
Прищурившись, она оценивала обстановку и даже одежду Старатоса, не забывая, что алхимические руны могут оказаться нанесены прямо на ткань, и неизвестно, где там просто рисунок, а где символ, покорно ожидающий, пока в него вольют силу. Ничего, внушающего отвращение или демонического, интерьер, обставленный скромно и со вкусом, даже привлекал Ишку. Неожиданно для неё самой Старатос начал казаться ей совершенно человечным, таким же, как все – при его бесспорно выдающихся и впечатляющих талантах. Он не изгой, не пришелец из далёких неведомых измерений, а простой смертный. Демонизировать его до положения верхновного зла – означает слишком предвзято и бинарно смотреть на мир.
– Ну, что вы, юная леди. Но вам, пожалуй, как и вашему другу Ричарду, не помешало бы вознестись над людскими болью и страданиями, увидев, путь к каким высотам они открывают. Ни в одной религии не достигают святости без мученичества. Они отдали свои жизни не зря.
***
Марион была неподдельно благодарна Старатосу за то, что он позволил ей дышать, выпустил в мир, обеспечил всем необходимым. Ничто не искореняло в ней это чистое и светлое чувство. Однако, его недоставало, чтобы погасить ненависть девочки к нему за всё остальное. За это вот управление её волей, принуждение, отсутствие внимания, когда она, как и всякий новорождённый, нуждалась в нём насущно. Старатос пренебрёг ею, и Марион не прощала его. Этот столп разума и кладезь премудрости, якобы служитель человечества, на деле не умел заботиться ни о ком и никогда, не брал ответственность, а, как мальчишка, хватал всё новые и новые игрушки, вертел их – и отбрасывал прочь, если они переставали ему нравиться.
По щекам девочки впервые за весь срок её существования потекли слёзы. Она не хотела выступать марионеткой Старатоса. Ей было больно и плохо от того, что он снова и снова топтал её душу, лучшие чувства. Да, конечно, она сама натворила ошибок, чего стоит одно это предательство… Но все её поступки – следствия его небрежности, его пренебрежения, его слепого устремления к цели, которая, как запретный плод, манила, но непременно погубит и его, и всех, кто окажется рядом. И ничего она не могла поделать, ничего. Состояние, в которое, не задумываясь, поверг её Старатос, доказывало – для него она была, есть и навсегда останется предметом, пусть и, как вещь, изготовленная им, вызывала некоторое сентиментальное расположение. Кукла, имущество, её парализованное тело свидетельство тому, что этот человек не знал сострадания и не видел в ней индивидуальность, что бы ни говорил.
– Ты лжёшь, – прошептала Марион еле слушающимися губами, которых она не чувствовала из-за онемения.
И ощутила тепло чьей-то руки в своей. Она чуть скосила взгляд и увидела злой взгляд и длинные рыжие патлы, собранные в хвост. Значит, Ричард.
В следующее мгновение он привлёк девочку к своей груди, словно бы укрывая объятиями от всего мира.
***
– Ты что, не видишь, как она плачет, а, мразь? – с рассудочной яростью процедил Ричард сквозь зубы. – Точно так же плачет каждый, к чьей жизни ты притрагиваешься, и будет рыдать весь мир, если позволить тебе добраться до него!
В сложенных лодочкой ладонях Ишки, от запястий до кончиков пальцев, вспыхнуло белоснежное сияние. Она плеснула его в Старатоса тем движением, каким брызжутся зачерпнутой водой при купании. Беатриче изящным жестом фокусника извлекла словно бы из воздуха очередную карту и метнула быстрее, чем можно было рассмотреть рисунок, что-то алое, зелёное и золотое. Два взрыва произошли почти одновременно, недостаточно сильных, да, вдобавок, ещё и безупречно узконаправленных, чтобы не повредить несущим стенам, но разорвать человеческое тело в клочья. Однако, Старатос вынырнул из облака дыма всего спустя секунду после того, как оно окружило его – чтобы нарваться на рубящий удар сверху вниз и наискосок, слева направо, от Карои. Алхимик никак не успел бы закрыться или увернуться – но ему и не понадобилось, меч прошёл сквозь него. Карои взревел и попытался разрубить Старатоса напополам в талии – разумеется, неудача повторилась.
– Фантом! – обвиняюще выкрикнул Карои, словно у них тут шла благородная придворная дуэль, а не подлинный бой, где все средства хороши.
– Нет! – торопливо сказал Ричард. – Это не иллюзия, он изменил своё состояние! Подвергать алхимическим трансформациям своё тело – тоже табу! Старатос, неужели ты пренебрёг ими всеми?!
– А не ты ли, Ричард, советовал мне начинать с себя? – кротко уточнил Старатос.
Ричард выдернул из-за пояса хрустальный флакончик с пурпурной жидкостью внутри и метнул его в отступника. Флакончик упал под ноги Старатосу, разлетелся вдребезги, и кислота выплеснулась на него. Ричард не был уверен, пригодится ли ему такое, но в этой маленькой бутылочке приготовил снадобье, способное разъесть даже чистую энергию или духовные эманации. В этом ему помогла Ишка и её дар использовать внутренние ресурсы воли и духа человека, а также Беатриче с её картами-фиксаторами. Им нужно было найти способ воплотить в вещественную, осязаемую форму изначально нематериальное – и после нескольких провалов, в результате одного из которых вся лаборатория едва не взлетела на воздух, задуманное получилось. Ричард изначально не собирался щадить Старатоса, поэтому применил смертоносное средство. Увы, но ему пришлось поражённо и неверяще смотреть, как тот попросту стряхивает отраву, будто досадную мелкую неприятность, с мантии, и тяжёлые капли с шипением впитываются в пол.
– Чем вы меня действительно всерьёз удивили – это что так долго собирались, – великосветским тоном хорошо воспитанного дворянина проговорил Старатос. – Я был готов к вам ещё несколько дней тому назад. Зря вы это затеяли, но, раз уж пришли – как гостеприимный хозяин я предлагаю вам сложить оружие и побеседовать за обедом. Только давайте без глупостей.
Взмахом руки он буквально вырвал Марион из рук Ричарда и поднял к самому потолку, девочка выглядела как объект сеанса гипноза.
– Не забудьте, она всё-таки моя. Никто из вас не вложил в неё столько. Голубая соль земли, зерно золотой ртути, толчёные кристаллы алой серы, квинтессенция звёздного света, чёрный цветок крови, капли ночного дождя… Я дробил и смешивал, я нагревал и охлаждал, я сочетал невозможное, пока не появилась – она. И каждая клеточка её организма – моё творение, как художник наносит штрихи, а скульптор отделяет лишнее от мраморной глыбы. Вы не имеете права на неё посягать, вы протянули руки к тому, что не предназначалось вам.
– Нет… – Марион слабо дёрнулась, напоминая тонкокрылую полупрозрачную бабочку, светлую и нежную, что трепыхалась, прилипнув всем тельцем к невесомым и мягким, как шёлк, но для неё непреодолимым тенётам паука.
– Да. Ты не можешь отрицать факт. Что бы я ни сделал с тобой, ты не можешь меня винить, потому что без моей фантазии и моих знаний ты бы никогда не появилась на свет. Если даже я действительно приношу в твою жизнь лишь разочарование и унижение – ты обязана помнить, что и хорошее в ней есть только благодаря мне.
Старатос говорил холодно и безучастно. Если к остальным он испытывал любопытство, снисходительную и немного насмешливую симпатию или даже некоторое уважение – то она для него, кажется, значила не больше, чем заводной болванчик, который ходит, кивает, двигает руками и говорит заложенными фразами. Замысловатый механизм может очень нравиться, и само его существование тешит самолюбие мастера, иногда, если получилось очень хорошо, с такими игрушками подолгу не расстаются и всюду берут их с собой… Но они всё равно не покидают ранг неодушевлённых предметов, их никто не считает за равных, и об их чувствах не переживают, так как не сомневаются – у вещей нет никаких чувств, даже у самообучающихся вещей.
Этого хватило, чтобы Ричард снова вышел из себя. Его зрачки сузились, и он пошёл на Старатоса, разминая руки как пианист, готовящийся выступать целый вечер. В его жилах кипела кровь, адреналин кипучей струёй бил в мозг, лишая хладнокровия, но придавая азарта сразить Старатоса любой ценой.