Любимый цветок фараона

— Это тот, кто не в силах прочесть молитвы?

Нен-Нуфер стиснула губы. Она сама слышала недовольный ропот в толпе вельмож, да и все в храме, вплоть до рабов, с неделю обсуждали неудачу Пентаура. Но неужто во дворце не забыли до сих пор!

— Он самый, — кивнула она.

— Амени не прав дважды, что допускает до таинств неумех и что прячет от нас такую красоту, — царевич потянулся, чтобы вновь коснуться волос Нен-Нуфер, но тут же отдернул руку. — Я сказал лишнего. Забудь мои слова, жрица. А сейчас нам следует вернуться к отцу. Я собрал все твои дары.

Нен-Нуфер опустила глаза:

— Да простит меня царевич Райя, что я приношу дары фараону.

— Отчего ты просишь прощения? Кто может запретить тебе?! Ты имеешь такое же право приходить к нему, как и я. И ты делаешь это всяко больше моего, не давая ему заскучать. Ему повезло больше сына, он видит тебя без парика.

Царевич сжал ее плечи, и Нен-Нуфер опустила глаза, не в силах вынести его улыбки. Ладони Райи медленно скользнули по рукам и замерли на дрожащих от волнения пальцах.

— Сделай ко мне шаг, о мой прекрасный лотос. Я хочу увериться, что ты в состоянии идти без поддержки.

Под пронзительным и тревожным взглядом она не могла вытряхнуть сандалии, да и боль в рассеченных ногах затмевала боль в стопах, но Нен-Нуфер шла вперед, а Райя все отступал и отступал, не желая давать свободу ее пальцам.

Она глядела на толстые золотые браслеты, сжимающие запястья холеных рук, и от их блеска или боли на глазах наворачивались слезы. Волосы упали на лицо, и, чтобы избавиться от них, Нен-Нуфер вскинула голову. Никогда еще она не кричала с такой силой. От неожиданности Райя замер, и лишь это спасло его от неминуемой смерти. Еще шаг, и он полетел бы со отупений в темноту отцовской гробницы. Нен- Нуфер рванула руки, зная, что царевич не отпустит ее пальцы. Он сделал шаг от гибельной ступени. И еще один. Теперь Нен-Нуфер отступала, ведя за собой царственного возницу, и тот покорно шел. Священную тишину нарушало лишь их сбившееся дыхание и недовольное фырканье застоявшихся коней. Нен-Нуфер уперлась в колесо колесницы. Райя разжал пальцы, и руки его плетьми повисли вдоль тела, а ее так и остались висеть в раскалившемся воздухе.

— Ты дважды спасла меня, Нен-Нуфер. За твоей спиной стоит Великая Богиня. Уверен, Пентаур знал об этом. Никогда прежде мне не было так страшно, как нынче перед тобой.

Райя отвернулся, и Нен-Нуфер догадалась, что он борется с подступившими слезами.

— Я должен возвратить тебя в храм, покуда не причинил еще больше вреда. Я и так вызвал довольно гнева Великих Богов.

Райя протянул руку. Нен-Нуфер недоуменно проследила за его взглядом и в страхе затрясла головой.

— Жрица, ты вольна не доверять поводьям в этих руках, — царевич опустил глаза.

— И если ты отказываешься всходить на мою колесницу, я пойду подле тебя той дорогой, что ты пришла сюда.

Нен-Нуфер вновь затрясла головой, не в силах разлепить сомкнутые страхом губы.

— Доверься мне, — рукопожатие стало сильнее и вторая рука легла на ее отогретое солнцем плечо. — Зной становится невыносимым. Долгая дорога пойдет тебе лишь во вред, и ты намного дольше не сможешь радовать Богиню танцами. Доверься мне, мой прекрасный лотос.

Она сделала шаг к лошади, и Райя опустил ее руку на гриву — такую же колкую, что и его парик. Царевич улыбнулся, и Нен-Нуфер улыбнулась в ответ, а потом дотронулась до его щеки и смазала краску со словами:

— Я напугаю своим видом весь храм, а от тебя придет в ужас весь дворец, мой господин.

Он накрыл ее руку теплой ладонью и только сильнее прижал к своей щеке.

— Пусть пугаются. Я не стану умываться, дабы сохранить твое прикосновение.

Нен-Нуфер чувствовала, как дрожит на груди крохотная фигурка Исиды, и все равно не в силах была отдернуть руки, но Райя сам вдруг отпустил ее, чтобы в следующее мгновение сомкнуть руки вокруг талии. Скованный голодом желудок сжался в комок, дыхание замерло. Царевич оторвал ее от земли, их глаза вновь встретились, но Райя не разомкнул губ и поставил ее на колесницу так быстро, словно тело ее обожгло его. Нен-Нуфер судорожно вцепилась в бортик, но тут же вновь почувствовала на спине руку царевича. Когда он успел вскочить в колесницу и откуда в его руках окровавленная материя… Райя швырнул ткань под ноги и обернулся на миг к отцовской гробнице, чтобы удостовериться, что не оставил никаких следов.

— А теперь держись крепко.

Он натянул вожжи и хлестнул лошадей. Нен-Нуфер покачнулась, но рука с хлыстом успела остановить падение. Наверное, царевич правил умело, не хуже старшего брата, которому Божественный доверяет свою жизнь и жизнь Великой Царицы, но она весь путь держала глаза закрытыми, не смея шелохнуться. Сухой ветер царапал щеки. Пальцы болели от напряжения, хотя лошади бежали ровно, и колесница почти не подпрыгивала. И вдруг все замерло. Они, казалось, только оставили позади великие пирамиды, а перед ними уже выросли белые стены Мемфиса. Райя спрыгнул с колесницы.

— Ты помнишь, что должна хранить нашу встречу в тайне? — прошептал царевич, не позволяя Нен-Нуфер коснуться ногами пыльной дороги.

— Ты предлагаешь мне лгать, мой господин? — горящие глаза были мучительно близки, и она даже видела лучики морщинок, подчеркнутые расползшейся краской.

— Нет, я бы никогда не посмел просить такое от жрицы Хатор, — царевич будто опомнился и опустил Нен-Нуфер на землю. — Богам известно о моем проступке, но людям об этом знать необязательно. Неужто никто из вас никогда не оступается, ведь танцуете вы так, что у меня замирает сердце. Скажи, что ты просто упала. Ведь ты просто упала, ведь так, мой прекрасный лотос?

Нен-Нуфер с поклоном отступила от колесницы:

— Будь покоен, мой господин. Никто не узнает о нашей встрече. Оставайся с миром.

— Оставайся с миром, — как эхо повторил возница, возвращаясь в колесницу и, уже занеся хлыст, крикнул: —Да хранит тебя Великая Хатор!

Толпа расступилась, пропуская вельможу, а Нен-Нуфер поспешно отвернулась, чтобы поднятая копытами пыль не попала в глаза, но знакомой дорогой так и не пошла. Ее давно хватились в храме, и теперь точно придется лгать, чтобы выгородить царевича, но она не могла предать его веры. Ну что ей могут сделать за самовольный уход — оставить без ужина, но она, кажется, способна не есть до следующего утра, вот только бы воды испить, так невыносимо душно.

Ноги болели, горло саднило от жажды. Но сил идти вперед не было. Она уселась под пальмой и стала смотреть в сторону пирамид, надеясь, что Великая Богиня поможет ей, как спасла от смерти царевича, но его отец фараон Менес теперь Бог и не мог оставить сына, а кто она… Лишь назойливая девчонка, тревожащая его покой своими глупыми страхами.

Проглотив подступившие слезы, Нен-Нуфер поднялась на ноги, но не успела и шагу ступить из спасительной тени, как почувствовала на руке железную хватку.

— Нен-Нуфер, что ты делаешь здесь? За городскими воротами?

Богиня послала к ней одного из храмовых стражников. Его старшего сына недавно взяли в школу, и она помогала мальчику с первыми иероглифами. Должно быть, сейчас его отец возвращается в храм от своей семьи.

— Я ходила за похоронной процессией.

Нен-Нуфер не боялась лгать, ведь не могло быть, чтобы в таком большом городе никого не хоронили.

— Я упала, — тут она не лгала, и стражник даже присел у ее ног осмотреть ссадины. — Мне помогли, — Нен-Нуфер чувствовала, что заливается краской, будто у ее ног продолжал сидеть царевич Райя.

— Я донесу тебя до храма.

И, не спрашивая согласия, стражник подхватил ее на руки. Его пальцы впились в кожу, но легкое прикосновение царевича было намного крепче.

— Сколько раз говорила тебе, чтобы ты не смела одна отлучаться из храма, — напустилась на Нен-Нуфер наставница, когда та лежала на жесткой циновке, отдав тело на растерзание невольницам. Целительная мазь жгла сильнее вина. — Теперь ты не сможешь танцевать, и если даже к Великому празднику кожа затянется, то время будет упущено. Как, как ты предстанешь перед великой Тирией?