Страница 6 из 12
Было решено информировать Москву, которая все равно узнала бы об этом. 12 марта эту информацию передали наркому иностранных дел Вячеславу Михайловичу Молотову. В тот же день он дал согласие на проведение этих переговоров, но попросил подключить к ним представителей СССР. И здесь нашла коса на камень. Упорное нежелание союзников видеть советских представителей на переговорах с генералом войск СС Карлом Вольфом воспринималось в Москве крайне негативно. Сталин и Молотов отметились серией гневных посланий, где содержались такие оценки, которые в Лондоне и в меньшей степени в Вашингтоне были расценены как оскорбительные обвинения в нарушении союзнических обязательств.
Всегдашние критики внешней политики Рузвельта, лидеры республиканцев – Герберт Гувер, Роберт Тафт, Артур Ванденберг и другие – все громче заявляли, что были правы, изначально протестуя против оказания американской помощи Советскому Союзу.
Не сильно от них отставало американское посольство в Москве, где сам посол Аверелл Гарриман, его заместитель Джордж Кеннан и представитель военного командования США Джон Дин подталкивали Государственный департамент и окружение президента к жесткому разговору с Москвой.
Аналитики из того, что сейчас принято называть «глубинным государством», уже выстраивали новое видение мировой ситуации, во многом альтернативное президентскому. В документе ОКНШ «Оценки советских послевоенных возможностей и намерений», датированном 11 января 1945 года, главной стратегической задачей США и Великобритании на послевоенный период называлось «предотвращение контроля над ресурсами и людской силой Европы и Азии со стороны поднимающейся державы – СССР (в случае если такая попытка будет предпринята)».
Не прошло и трех месяцев, как УСС подготовило доклад «Проблемы и цели политики Соединенных Штатов», где Советский Союз изображался уже почти состоявшимся «евразийским гегемоном», способным в силу имманентно присущих ему «экспансионистских устремлений» «стать для США самой зловещей угрозой из всех известных до сих пор»… СССР истощен войной, значительно уступает США по своему потенциалу и «в течение следующих 10–15 лет будет избегать еще одной крупной войны». Этот период предлагалось использовать как передышку для создания противовесов «советской экспансии» в Европе и Азии. В Европе это должен был быть «западноевропейско-средиземноморско-американский блок» с опорой на Великобританию, «сильную Францию» и западные зоны Германии.
В Азиатско-Тихоокеанском регионе считалось необходимым как минимум уравновесить советское влияние в Китае и Японии, как максимум (в зависимости от исхода войны с Японией) – получить «доминирование» над ней, а также укрепить военно-политические отношения с Австралией и Новой Зеландией, дабы «обеспечить себе прилегающие бастионы в юго-западной части Тихого океана» и создать пояс обороны в Западном полушарии за счет вовлечения стран Латинской Америки в «долгосрочный пакт безопасности». Эти планы удивительно точно предвосхитят основы американской стратегии в годы холодной войны. Рузвельт их не поддерживал.
В конце марта президент решил взять двухнедельный отпуск, чтобы поправить здоровье и избежать вашингтонских дрязг в ожидании новых побед на фронтах.
Рузвельт отбыл 29 марта в Уорм-Спрингс, где природа обходилась с ним особенно ласково, старательно упаковав накануне в багаж свою бесценную коллекцию марок. Приглашал с собой дочь Анну, но болезнь сына не позволила ей уехать с отцом. Поезд прибыл на станцию в два часа дня 30 марта, и вскоре президентский лимузин домчал его до гостеприимной виллы, которую нередко называли «малым Белым домом».
Компания у него в Уорм-Спрингс была преимущественно женская. «В доме отсутствовала Элеонора Рузвельт, занятая в различных общественных мероприятиях в Вашингтоне, о чем, как уже стало между ними принято, никто из них не жалел, – замечал биограф. – Они нуждались в таких паузах, чтобы отдохнуть от ставших уже привычными трений». Президент пригласил провести с ним время родственниц – Лауру Делано и Маргарет (Дейси) Сакли. Вскоре к компании присоединилась Люси Мерсер-Рузерфурд. Рузвельт давно, вскоре после бракосочетания с Элеонорой, влюбился в Люси, в ту пору личную секретаршу его супруги. Рузвельт даже подумывал о разводе с Элеонорой ради Люси, но все же решил сохранить семью и сберег тем самым свою политическую карьеру. Теперь он пожелал, чтобы Люси была рядом. А она захватила с собой свою подругу – художницу Елизавету Шуматову, которая намеревалась писать портрет президента, а тот согласился позировать. Кроме них, в Уорм-Спрингс обитали личные секретари Уильям Хассет и Грейс Талли, а также кардиолог Брюэнн.
Весна была в разгаре, и южное солнце грело по-летнему. Президент каждый день трудился и ездил по окрестностям. Он загорел, окреп, выспался. Кровяное давление скакало, но вернулся хороший аппетит, а вслед за ним и лучезарное настроение, активность и оптимизм. Врач делал заключение: «Его память о недавних и прошлых событиях безупречна, его поведение в отношении друзей и близких неизменно, и нет перемен в характере его речи». Возвращалось обычное состояние удовлетворения от работы. А ее было много, почта приходила оперативно и исправно.
Активность проявляли посольство и военная миссия США в Москве, чьи рекомендации становились все более жесткими. Гарриман запросил Госдепартамент и президента срочно отозвать его в Вашингтон для доклада о причинах «пугающего поворота в наших отношениях с Советским правительством после Крымской конференции».
В длинной аналитической депеше госсекретарю от 4 апреля Гарриман однозначно характеризовал советскую стратегию как направленную на большевизацию всей Европы: «Мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что советская программа направлена на утверждение тоталитаризма и отрицание личных свобод и демократии в нашем понимании… СССР выйдет из войны с самым большим после США золотым запасом, будет располагать значительным запасом ленд-лизовских материалов и оборудования для послевоенного восстановления, будет нещадно вывозить все, что можно, из оккупированных стран, контролировать в своих интересах внешнюю торговлю подчиненных ему стран… и в то же время – требовать от нас всей возможной помощи для продвижения своих политических целей в различных районах мира в ущерб нашим интересам… Если мы не хотим жить в мире, большая часть которого находится под советским господством, мы должны использовать свое экономическое влияние для защиты наших политических идеалов».
Однако Рузвельт был не склонен драматизировать ситуацию. Не внял он и настойчивой просьбе посла вызвать его в Вашингтон для личного доклада. По указанию президента руководство ОКНШ в те дни отклонило предложения Дина и Гарримана о мерах по ограничению военного сотрудничества с СССР, утверждая: «Поддержание единства союзников в ведении войны остается кардинальной и важнейшей задачей наших военных и политических отношений с Россией. Приведенные примеры отказов русских от сотрудничества при всем том, что их трудно понять и они вызывают раздражение, сами по себе являются сравнительно незначительными инцидентами. Они могут стать важными, только если приведут к ответным мерам с нашей стороны, за которыми последуют аналогичные шаги русских так – вплоть до нарушения, в конце концов, союзного единства».
Наибольшую эпистолярную плодовитость демонстрировал британский премьер Уинстон Черчилль, который все настойчивее требовал от Рузвельта ужесточить курс в отношении Москвы. Он уговаривал устроить Сталину разнос за Польшу и в связи с его возмущением «Кроссвордом». Заодно он обвинял американцев в преступной близорукости за то, что их военное командование во главе с Дуайтом Эйзенхауэром не желало опередить русских и взять Берлин первыми, мешая при этом британским войскам двигаться на восток более быстрыми темпами.
Рузвельт защищал Эйзенхауэра в письме Черчиллю от 4 апреля: «Перед английской армией ставятся весьма логичные, по моему мнению, задачи на северном фланге… Я сожалею еще больше, что в момент великой победы наших объединенных сил мы оказываемся втянутыми в подобные заслуживающие сожаления пререкания. Имеются разумные основания ожидать, что в результате осуществления нынешнего плана Эйзенхауэра великая германская армия будет в весьма близком будущем полностью раздроблена на изолированные группы сопротивления, в то время как наши войска в тактическом отношении останутся нетронутыми и смогут уничтожить все разрозненные части нацистской армии».