В больнице для умалишенных

Через час в двери номера осторожно постучались. Заслышав этот стук, Ваня мгновенно вскочил, и к нему столь же внезапно возвратилась его бодрость, как внезапно же, час тому назад, произошел упадок сил.

– Mon oncle! vous m'excuserez si je ne m'occupe plus de vous! Parole d'ho

На этот возглас вошел прекраснейший и честнейший еврей, по фамилии Гольденшвейн, который, как я после узнал, тоже содержался в больнице умалишенных и был помешан на возрождении еврейской нации. Возрождение это, по мнению его, могло осуществиться лишь тогда: 1) когда евреи прекратят печатание объявлений о распродаже настоящих голландских и билефельдских полотен; 2) когда они перестанут взимать так называемые «жидовские» проценты, и 3) когда, захватив в свои руки все банкирские операции, сняв на аренду все кабаки, овладев всеми железнодорожными предприятиями и окончательно опутав мужика, они докажут изумленному миру, что может совершить скромная нация, которая находит небезвыгодным считать себя угнетенною Здесь я должен оговориться. В одном из органов еврейской журналистики достопочтенный т. Хволос напечатал письмо к г. Некрасову, в котором: 1) убеждает его оградить угнетенную еврейскую нацию от неприличных выходок автора «Дневника провинциала в Петербурге», и 2) высказывает догадку, что автор этих выходок, судя по «развязности приемов и тона», есть не кто иной, как Щедрин. Упрек этот несказанно огорчил меня. Я так высоко ценил литературную деятельность г. Хволоса, что даже был убежден, что ни одно объявление о распродаже полотен не принадлежит перу его. И вот этот-то высокочтимый деятель обвиняет меня в «развязности», то есть в таком качестве, к которому я сам всегда относился неодобрительно! Оказывается, однако ж, что г. Хволос, бросая в меня своим обвинением, сам поступает с развязностью поистине прискорбною. Оказывается, что он, читая «Дневник», не понял самого главного: что я веду «Дневник» от третьего лица, которого мнения суть выражение мнений толпы, а отнюдь не моих личных. Быть может, г. Хволос думает, что я и у поручика Хватова ночевал, и в международном статистическом конгрессе (в гостинице Шухардина) участвовал, и был судим в Отель дю-Нор по обвинению в политическом преступлении? Если это так, то мне остается только уверить его, что ничего подобного со мною не случилось и что все описываемое в «Дневнике» относится исключительно к тому вымышленному лицу, от имени которого он ведется. Затем, я могу дать г. Хволосу еще следующий полезный совет: прежде нежели обвинять другого в развязности, нужно самому быть как можно менее развязным и ни в каком случае не выступать с обвинениями, не выяснив себе наперед их предмета. Н. Щедрин..

При входе ростовщика Ваня подмигнул мне одним глазом, как бы говоря: vous allez voir si je suis expeditif! сейчас увидите, ловок ли я!

– Ну, Брошка (уменьшительное от Иерухима)! вексельная бумага при тебе?

Гольденшвейн только воздел руками в ответ, как бы безмолвно протестуя против самого предположения об отсутствии в его кармане вексельной бумаги.

– Пятьдесят?

– О вей мир! сорок! Как мозно пятдесят! И бумазка пятдесят рублей нехоросая, фальсивая бумазка!

– Вот, mon oncle, судите сами! можно ли поступать с ними иначе, как a la maniere austriaque! по-австрийски! Я ему в пятьдесят тысяч вексель пишу, а он из пятидесяти рублей десять отжилить хочет!

– Ваня! но это безумство! дать вексель в пятьдесят тысяч и получить за него сорок рублей! Mais vous compromettez ainsi la fortune, qu'en qualite du dernier des Potzeloueif, vous devez transmettre a vos enfants! Но вы компрометируете таким образом состояние, которое в качестве последнего Поцелуева должны передать своим детям! Остановись, душа моя!

– Не беспокойтесь, mon oncle! Он знает que c'est ma maniere d'emprunter это моя манера занимать деньги… Я ему уж полтора миллиона таким образом должен. Ну, черт с тобой, жид! Давай деньги!

– А деньги зе в конторе! Иван Карлыц зе их отобрал! Ваня позвонил; на зов явился сторож.

– Mon oncle! Это тот самый курьер, который ломал со мною походы в Мадрид! Прокофьев! помнишь, как мы с тобой из Гишпании улепетывали?

– Точно так, ваше превосходительство!

– А что, небось, брат, струсил, как из ружьев-то настоящим манером попаливать начали?

– Точно так, ваше превосходительство!

– А я так не струсил. Ну, хорошо; беги теперь к Карлу Иванычу и скажи ему, чтоб списал сорок рублей со счета Брошки и записал в мой! Et maintenant, l'affaire est baclee! Je suis plus riche de quarante roubles, et le juif est plus pauvre de la meme somme – la est tout le secret de l'operation! А теперь дело сделано! Я стал богаче на сорок рублей, а еврей беднее на такую же сумму – в этом весь секрет операции! – продолжал Ваня, обращаясь ко мне.

Затем он взял из рук почтенного еврея лист вексельной бумаги и совершенно отчетливо написал: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь уплатить христопродавцу Брошке, или кому он прикажет, пятьдесят тысяч рублей, сроком от нижеписанного числа, когда мне то заблагорассудится. Fait a St.-Petersbourg, ce 19 Janvier Составлено в С.-Петербурге, 19 января., в год от разорения Иерусалима 50001. К сему заемному письму Aliene chronique Jean de Potzeloueff Хронический сумасшедший Иван Поцелуев. руку приложил».

– Ce n'est pas plus long que ca! Вот и все! – сказал он мне, показывая вексель.

– Ну, а теперь, Брошка, – брысь! Бери вексель в зубы, и чтоб духу твоего не пахло! Ainsi, vous co

– Однако мне уж время проездку делать! надеюсь, mon oncle, что вы не откажетесь присутствовать при этом?

Мы прошли в большую залу, где была устроена гимнастика. Больные отчасти прогуливались в саду, а отчасти разбрелись по нумерам, и потому зала была пуста. Только один субъект, в куртке, в рейтузах, в кавалерийской фуражке без козырька и в грязновато-белых замшевых перчатках на руках, прохаживался взад и вперед по комнате, заложивши одну руку за спину. Это был меланхолик, юнкер Потапенко, добровольно принявший на себя роль ординарца при Ване. Он ожидал нас и при нашем появлении вытянулся и сделал рукою под козырек.

– Тесноват немного у нас манеж, – сказал мне Ваня, указывая на залу, серьезная проездка просто немыслима, а между тем требуют, чтоб солдат исполнял почти все то, что исполняется в цирке. Оттого-то все и идет у нас так себе, clopin-clopant кое-как… Благих намерений пропасть, а исполнение – швах. Просто жалость смотреть на лошадей, как они путаются. On ne veut pas comprendre que la bete doit avoir de l'espace devant elle! Не хотят понять, что лошадям нужно пространство! Грустно. Людей у нас нет, mon oncle! таких людей, которые могли бы понять! А впрочем, что же тут толковать! ведь мы с вами людей не сделаем! Позвольте-ка мне лучше рекомендовать моего коня жеребец Исполнительный! А-с? каков круп?!