Страница 22 из 53
Внезапно натяжение лески ослабло, а существо исчезло. Я остался один посреди реки, скорчившись в пляшущем на волнах каноэ. Когда волнение улеглось, я сел и принялся сматывать - леску. Мне пришлось изрядно покрутить катушку, прежде чем поводок с крючками перевалился наконец через борт и устроился на своем месте у конца удилища. Я очень удивился при виде снасти - мне казалось, что леска оборвалась и чудовище удрало, унося ее с собой. Но теперь стало очевидно, что тварь попросту исчезла, - крючки должны были глубоко впиться в ее плоть и могли освободиться лишь в том единственном случае, если существо растворилось без следа.
Каноэ свободно плыло по течению; я нагнулся и подобрал гребок. Всходила луна, и река в ее сиянии превратилась в дорогу из бегущего серебра. Я спокойно сидел с гребком в руках и думал, что же теперь делать. Инстинкт требовал убраться с реки, схватиться за гребок и погнать лодку к берегу, прежде чем из глубин не вынырнет новое чудовище. Но по зрелом размышлении я пришел к убеждению, что второго монстра не будет, - вся эта история с чудовищем могла найти себе объяснение лишь в том случае, если была очередным звеном в цепи, начало которой было положено змеиным логовом и трупом Джастина Болларда. Иной мир из гипотезы моего старого друга разыграл неудачный гамбит, но повторять его заново не станет, это не соответствовало бы их образу действий, а раз так - река для меня сейчас является самым безопасным местом в мире.
Резкий, пронзительный писк нарушил ход моих мыслей, и я обернулся в поисках источника звука. Футах в восьми от меня на планшире скорчился крохотный уродец. Он гротескно напоминал человека, но при этом был покрыт густым мехом, а за планшир цеплялся двумя лапами наподобие совиных. У него была заостренная голова, причем из макушки рос пучок волос, падавших во все стороны, образуя нечто вроде конической шляпы, на манер тех, что носят жители некоторых азиатских стран. По обеим сторонам головы выдавались кувшиноподобные уши, а глаза раскаленными угольями сверкали из-под свисавших спутанных волос.
Пока я рассматривал странного уродца, писк его стал приобретать некоторый смысл.
- Три - волшебное число! - насмешливо проговорил он высоким и резким голоском. - Три - волшебное число! Три - волшебное число!
В горле у меня встал комок, и я замахнулся гребком. Лопасть плашмя хлопнула уродца, подбросила - и он высоко взвился в воздух, словно мяч от удара бейсбольной биты. Писк перешел в обиженный визг, а я неотрывно следил, как существо летело над водой, достигло наконец высшей точки своей параболической траектории и устремилось вниз. На полпути оно лопнуло, словно мыльный пузырь, - и в следующий момент исчезло.
Я снова принялся работать гребком. Глядя на огни прибрежного города, я думал, что больше обманывать себя уже нельзя. Чем скорее я доберусь до телефона и позвоню Филипу, тем лучше.
Возможно, в чем-то мой старый друг и ошибался в своей рукописи, но происходило нечто чертовски странное.
11
Город был мал, и мне не удалось найти ни одной телефонной будки. Я вообще не был уверен, что это город, хотя, если память меня не подводила, я оказался в Вудмане. Я пытался представить себе карту этих мест, но все сведения о городке и его окрестностях прятались слишком глубоко в памяти, и я ни в чем не мог быть уверен. "Неважно, как называется город, - говорил я себе, - важно только найти, откуда позвонить. Филип в Вашингтоне, и он сообразит, как лучше всего поступить, - но даже если он не будет знать, что делать, я должен сообщить ему обо всем происходящем. Я в долгу перед ним за то, что он прислал копию записок своего дяди. Хотя если бы Филип этого не сделал, я не влип бы в эту историю."
На всем протяжении делового квартала открытым оставался лишь один бар. Сквозь его давно не мытые окна падал желтый свет, а легкий бриз со скрипом раскачивал вывеску с нарисованной кружкой пива, висевшую над тротуаром на металлическом кронштейне.
Я стоял на другой стороне улицы, набираясь храбрости, чтобы зайти в бар. Разумеется, не было ни малейшей гарантии, что там есть телефон, хотя, скорее всего, - должен быть. Я знал, что, переступая порог бара, подвергаю себя определенному риску: пайлот-нобский шериф вполне мог связаться со здешней полицией. Может, конечно, и нет, но все-таки риск существовал.
Каноэ оставалось на реке, привязанное к шаткому столбу, и у меня была полная возможность вернуться туда, сесть и оттолкнуться от берега. Никто бы ничего не знал, поскольку ни единая живая душа меня здесь не видела. За исключением этого бара весь город, положительно, вымер.
Но я должен был позвонить; сделать это было попросту необходимо. Следовало предупредить Филипа, хотя предостережение могло уже оказаться слишком запоздалым. Предупрежденный, он сумеет что-нибудь предпринять. Теперь я понимал, что всякий, ознакомившийся с заметками моего покойного старого друга, оказывается лицом к лицу с описанной в них опасностью.
Так я и стоял в нерешительности, а потом, почти не сознавая, что делаю, зашагал через улицу. Дойдя до тротуара, я остановился и уставился на поскрипывающую над головой вывеску - этот звук, казалось, вывел меня из прострации. Человеку, за которым охотились, не имело смысла заходить туда, рискуя нажить неприятности. Я прошел мимо бара, но на полпути к реке развернулся и направился обратно, понимая, насколько все это бессмысленно: так можно было всю ночь без толку маршировать взад и вперед.
Поднявшись по ступенькам, я толкнул дверь. В дальнем конце зала скрючился одинокий посетитель; бармен, облокотясь на стойку, уставился на дверь с таким видом, словно собирался всю ночь простоять так, ожидая клиентов. Больше здесь никого не было - на всех столиках красовались лишь перевернутые стулья.
Бармен не шелохнулся. Он словно бы не видел меня. Остановившись, я закрыл за собой дверь и прошел к стойке.
- Чего желаете, мистер? - поинтересовался бармен.
- Бурбон [американское кукурузное виски (или виски, не менее чем 51% сырья для производства которого было кукурузой)], - ответил я, не решившись попросить льда - похоже, в этом заведении подобные изыски были не в почете. - И мелочи - если у вас есть телефон.