Страница 70 из 70
— Как мальчишки?
— Учатся, занимаются спортом. Как обычно, ты же знаешь. — Катя пододвигается еще ближе, на мгновение прижимается губами к костяшкам моих пальцев. — Дождем пахнет, чувствуешь?
Это наш условный сигнал.
Дожди здесь частые и теплые, а сейчас, в самый разгар зимы, цветут верески и температура не опускается ниже плюс двенадцати. Так что мы наденем резиновые сапоги, возьмем зонты, дождевики и корзину для пикника, и пойдем гулять.
Смешно, но за этот кусочек рая на земле, где мы с Золушкой нашли свое счастье, я должен поблагодарить человека, который собирался уничтожить мою жизнь.
Этот дом был в числе тех, которые Морозов переписал на Катю в своем длинном завещании.
Одно из того немного, что в конечном итоге не попало под арест всего нашего имущества, когда всплыла информация о том, что счета, которые я получил в наследство от отца и ради которых чуть не превратился в чудовище, принадлежали их с Морозовым совместному отмывочному холдингу.
Что не могло быть правдой.
Но каким-то образом Морозову удалось преподнести все так, будто он, а не мы с Катей, владели теми счетами после того, как погиб мой отец. Именно в этом был главный смысл завещания: протянуть связь между грязными деньгами, которые я всучил Кате, и его хрен знает откуда взявшимся следом. Чтобы все это выглядело так, будто у холдинга и всех его счетов и капиталов, был только один владелец — Морозов. А мы оказались невинными жертвами, которых он «пытался» использовать для отвода глаз.
Последняя статья убитой Малаховым Витковской всколыхнула это болото, и все завертелось.
За нас с Катей взялась налоговая и все заинтересованные структуры, дело получило огласку.
Опальные олигархи. Нечистые на руку деньгоделы.
Я много потерял, а оставшееся отдал Лизе без сожаления и даже с радостью.
У Кати не осталось ничего, кроме дома и небольшого счета в банке, который мы решили использовать в качестве Машиного фонда.
— Ты улыбаешься, — ловит она меня, потираясь щекой о мою ладонь.
— Думаю, что у нашей сказки не сказочный конец: Золушка получила бездомного Принца, а не замок и несметные сокровища.
— Одно несметное сокровище у меня точно есть. — Катя щекочет пальцем нашу дочь, и Маша — тот еще любитель посмеяться — громко и заразительно хохочет, предусмотрительно вынув и накрепко зажав в кулаке соску.
Ей год и три, и нас с Катей даже в голову не приходит проверять ее на «нормальность».
Именно так выглядит настоящая любовь: безусловное чувство, отсутствие желания переделать, сломать, переписать человека на белый лист без помарок.
— Ты ни о чем не жалеешь? — Катя время от времени задает этот вопрос. До сих пор боится, что я был рад богатой сытой жизни. — Если бы я тогда не получила собственный голос из прошлого, если бы не услышала историю своей жизни, то не попыталась бы от тебя сбежать, не упала бы с лестницы. У тебя до сих пор была бы хорошая милая добрая жена без грязного прошлого.
— У меня хорошая милая добрая жена, и у нас с ней много общего, в особенности — грязное прошлое. Я не жалею.
Место, где на моей коже остался влажный след ее губ и нечаянных слез, покалывает и болит, но мне уже не хочется одергивать руку.
Некоторые вещи будут неизменны: мои приступы паники, которые случаются без особой причины, наши долгие молчаливые вечера, боль от прикосновения голой кожи.
Мне понадобилось тридцать пять лет, чтобы понять простую истину — жить больно.
Но лучше каждый день ложиться в постель раненным и просыпаться с новыми шрамами, чтобы существовать в безопасном склепе.
— А знаешь, — Катя берет у меня Машу, мы поднимаемся и, прикасаясь друг к другу плечами, идем в дом, — наверное, именно так и закончилась история настоящей Золушки. Она ведь была совсем не про золотые сундуки.