Страница 46 из 49
Меня разбудили очень рано, ещё на заре. Две толстые медсестры выволокли меня из постели, не дав досмотреть конец такого приятного и долгожданного сна, в котором не было ни лечебницы, ни противного доктора, ни своры его помощников.
Меня впихнули в ванную и приказали хорошенько вымыться. Я открыла горячую воду и постаралась найти хотя бы один позитивный момент в происходящем – не смогла. Это было слишком, это всё было чесчур: убийство Петра Алексеевича и Станислава, издевательства над одарёнными, смерть мамы…
Когда в кране зажурчала вода, Вирджиния села напротив душевой кабинки и стала пристально наблюдать за мной – так, будто я могла не справиться с таким простым и привычным заданием, как купание под душем. От её взгляда хотелось прикрыться, казалось, что она пожирает меня своими противными маленькими глазками, в которых не было ни грамма сочувствия.
Когда я намылилась, покрыв всё тело сетью мелких пузырьков, надсмотрщица встала со стула, отдёрнула шторку и протянула мне небольшой станок с двумя лезвиями.
- Сделай депиляцию на лобке, там не должно быть ни одной волосины, поняла? И учти – попробуешь порезать себя или напасть на кого-то – я свяжу тебя верёвками и сделаю всё сама. Без мыла. Ты всё поняла?
Я вяло кивнула и потянулась за станком.
Это было противно и очень унизительно – делать то, что мне велели, под пристальным взглядом Вирджинии. Но я удалила все волосы, стараясь не поворачиваться и не смотреть в глаза мерзкой надзирательнице, которая то и дело пожигала меня взглядом, будто нашептывая:
«Давай, детка, ошибись – один порез – и я сделаю эту процедуру самой дерьмовой депиляцией в твоей короткой жизни».
После купания, меня одели в чистую ночнушку, нацепили на голову противную белую шапочку и приказали идти в операционную.
Операционная… Это слово пугало меня до дрожжи в коленках, до желтых точек перед глазами, до судорог в немеющих ногах. Но сопротивляться было поздно – я заключила сделку с дьяволом: моей покорностью оплачена жизнь Лары, а значит, я должна была идти до конца.
- Разденьтесь, ложитесь на кушетку, раздвиньте ноги.
Прозвучал жесткий мужской голос за спиной и я поняла, что Стивенсон здесь, а значит всё случится прямо сейчас. Стены вокруг давили, свет огромных хирургических ламп заставлял жмуриться и морщиться от яркости осветительных приборов. Я, холодеющими руками, стащила с себя одежду и легла на белую простынь.
- Кто будет отцом? – Спросила, осипшим голосом.
Короткий смешок и пронизывающий ужасом ответ:
- Я.
В этот момент я искренне пожалела, что всё ещё нахожусь в сознании, что мои руки способны двигаться, что я всё ещё жива. Нет… я бы стерпела всё – тюрьму, каторгу, пытки, чтобы никогда не увидеть бездушную машину, что лишит меня девственности, и трубку, что сделает меня инкубатором, носящем в себе детей, его детей…
С чего всё началось? С какого момента моя жизнь стремительно понеслась в бездну? После разрушения пластиковой статуи? После встречи с рыжим пиромантом? А, может, ещё раньше? В тот день, когда мать родила меня, лёжа в такой же стерильно чистой операционной…
Наверное, мои чувства слишком явно отразились на лице, потому что Стивенсон иронично спросил:
- Что, не нравится кандидат на отцовство? Ну, извини, в следующий раз обязательно спрошу твоё мнение. С этими словами доктор рукою вдавил мои бёдра в кушетку, развёл ноги и жестом дал понять, чтобы я не пыталась сопротивляться.
Кажется, я забыла как дышать. Сердце билось о ребра так, что казалось, вот- вот проломит грудную клетку и вырвется наружу. Я закрыла глаза, мечтая о том, чтобы провалиться на месте, и тут же почувствовала, как простынь подо мною заходила ходуном. Раздался треск разбитого стекла, кажется, несколько инструментов, из арсенала профессора, всё-таки пробили брешь в окне.
Я попыталась сдержаться, подавить энергию, бушевавшую в венах – но это уже было не возможно, потому, что липкий страх и отвращение поглотили меня целиком, превратив моё тело в оголённый проводник для телекинеза.
- Ассистент, придержите её, - Скомандовал Стивенсон кому-то за моей спиной.
И, в этот момент, со стороны улицы послышались чужие голоса. Окно покрылось паутинкой мелких трещин, а затем полностью обрушилось вниз, окатывая санитаров и медиков грудой битого стекла. Прошла секунда, а затем, за стеклянными обломками обнаружилась группа людей, штурмующих железную решетку, висевшую на окне.
Стивенсон грубо выругался, а затем схватился за револьвер, который висел у него на поясе, передёрнул затвор и начал стрелять в людей, по ту сторону от стены.
Дальше всё смешалось воедино – крики санитаров, дым и вонь от оплавленной решетки, красные от пламени руки пиромантов, оглушающий вой сирены и ругань военных, вбежавших в операционную с автоматами в руках.
Но, из всего этого хаоса, я смогла выхватить лишь одно лицо – искревлённое гневом, перепачканное в саже лицо Кира, который сейчас походил на устрашающего Бога Войны или жуткого демона прямиком из ада. Но для меня этот рыжий бес был красивей и притягательней любого марвеловского супергероя. Он жив, он здесь, а значит – всё остальное уже не имеет никакого значения. Мне хотелось одновременно кричать и плакать, рвать верёвки и уничтожать всё, что нас разделяло.
Всё пространство комнаты заволокло копотью и дымом. В воздухе, словно стая мерзких москитов, свистели пули. Одна из них угодила в плечо парня, что был слева от Кира, вторая ужалила Лесса, что находился справа от него, третья предназначалась рыжему.
- Нееет, - Крикнула я.
И пули на несколько мгновений зависли в воздухе, как мухи в фруктовом желе. Этой незначительной заминки хватило для того, чтобы ребята уклонились от первой атаки и обрушили злосчастную решетку на пол.
Дальнейший ход схватки был предрешен. В считанные мгновенья оружие в руках военных оплавилось, некоторых солдат пригвоздило к стене воздушной волной и стерильно-белые стены операционной обагрились разводами крови. Стивенсон, корчась от боли, кулём повалился вниз, прямо в лужу собственной кроваво-алой жижи. Кажется, он всё ещё не верил в происходящее и пытался выкрикивать какие-то бессмысленно гневные фразы, пока кто-то из одарённых не огрел его куском железной арматуры по голове.