Страница 12 из 13
Евгений не обращал на него внимания, помешивая зайчатину с гречкой.
– Теперь этот санаторий заброшен? – спросила у него Эльвира. Разговор с Евгением действовал на нее успокаивающе.
– Вот именно, заброшен. Правда, разворовать его не успели – расположен слишком далеко от трассы, а раз и моста не стало, вряд ли кто из наших станет туда наведываться… В этой избушке был вроде как перевалочный пункт. Если кто-то приезжал после того, как санаторская машина уезжала, мог здесь переночевать. В свое время в избушке были даже раскладушки с матрасами, и постельное бельё…
Их разговор прервал восторженный вопль Артура.
– Кофеек!
Гремя банками, которые он выстраивал на столе, Артур продолжал приговаривать.
– Тунец, крабы – чтоб я так жил! Сгущенные сливки. Салаты. Ребята, что-что, а голодать мы не будем… Жека, может, мы никуда отсюда не пойдем? А что, еда есть, вода есть. Дичи настреляем.
Какое-то время все трое молчали, а потом заговорила Эльвира.
– Это я виновата, – сказала она, глядя куда-то за окно. – Если бы я не согласилась на такой вот медовый месяц – предложение-то было дурацкое,надо было лишь подумать, – как я теперь понимаю, и опасное, мы бы поехали туда, куда ездят нормальные люди…
– Туда, где бы у вас был номер для новобрачных, – подсказал Артур, как раз открывавший банку с кофе. – В какой-нибудь Тананариве.
– Да, и что в этом плохого?.. Моему мужу было всего двадцать пять лет. Единственный сын у родителей… Не представляю, как переживёт это его мать. Она такая… слабая здоровьем.
– Но вы же в этом не виноваты! – Евгений сочувственно взглянул на неё. – Он сам был большой мальчик. Да и родители могли бы, наверное, на него повлиять… Никогда не слышал о таком: проводить медовый месяц с риском для жизни!
– И в самом деле, – заговорил Артур, – выходит, все спокойно смотрели, как молодые собираются на такое опасное дело! У них, понятно, свадебная эйфория, но взрослые-то о чём думали?!
– А родители не знали, что мы собираемся сплавляться, – проговорила с заминкой Эльвира, только теперь понимая, как в самом деле и она виновата в случившемся. Наверное, всё же не сомневалась, что их предприятие опасное, раз никому о нём не сказала.
Что же теперь будет? Да её Остапенки со свету сживут! Хоть домой не возвращайся…
Наверное, скорее, от растерянности она задала вопрос, никак не вязавшийся с теми мыслями, которые сейчас бушевали в её голове.
– Скажите, а вы другого мешка не находили? Такого красного с белым.
– Не находили. А что там, спиртное?
Это конечно спросил Артур.
– Наши вещи. И документы.
– Документы можно восстановить, – сказал Артур, – а вот человека вернуть…
Эльвира, не выдержав, зарыдала, а Евгений укоризненно взглянул на брата и опять покрутил пальцем у виска.
Он подал девушке кружку с водой и смотрел, как она пьёт судорожными глотками.
– Давайте накрывать на стол, – сказал он. – Как говорили наши предки: сытое брюхо к ученью глухо. Надо понимать, и горе не так царапает сердце, когда желудок сыт.
– Ну, ты и накрутил! – опять вмешался Артур. – Сиденье в лесу тебе явно не пошло на пользу. Теперь о диссертации можно забыть, с такими-то замшелыми мозгами.
Что он говорит, какая диссертация, удивленно подняла голову Эльвира. Значит, они не охотники. Или точнее, не простые охотники?
Слово – диссертация уже отдавало цивилизацией. С цивилизованными людьми Эльвира знала, как себя вести, а братья поначалу её откровенно пугали – она их не понимала.
Девушка прислушалась к себе. Как странно ведёт себя горе, которое поселилось в ней! Вот только что Эльвира ничего не видела и не слышала от слёз, и вдруг, услышав слово – диссертация, она встрепенулась, как собака Павлова в ответ на условный сигнал, даже плакать перестала.
А когда перед нею поставили миску с зайчатиной, она думала, что не сможет проглотить и кусочка, но вместо этого всю миску и съела.
Правда, за столом почти не говорили, и только Артур всё восхищался тем, что может пить свой любимый кофе, и даже принимать отличный коньяк. Пусть им поминают некоего знакомого ей молодого человека, который не берёг свою жизнь…
После ужина Эльвира уже без напоминания помыла посуду, пока присоединившийся к брату Евгений пил кофе с коньяком.
– Короче, дело к ночи, – провозгласил Артур, взглянув на часы. Он сидел на лавке у стены и от удовольствия жмурился, как кот. Наевшийся долгожданной сметаны. – Спальных мест, как мадам видит, у нас немного. Точнее, и вовсе мало.
– Я могу спать на лавке, – осторожно предложила Эльвира. Она боялась того момента, когда зайдёт разговор о ночлеге, потому что ожидала обязательно неловкости, которую ей предстоит испытать из-за шуточек Артура.
Она не знала, что братья уже передумали разыгрывать приблудившуюся к ним девушку просто потому, что вовсе не были какими-то там моральными уродами и понимали, что у Эльвиры и так хватает стрессов, потому их шутки вряд ли воспринимались бы еюадекватно.
Евгений вообще с самого начала не слишком был расположен к такому поведению. Это его брат Артур считал, что они здесь слишком долго живут без женского общества, и раз судьба послала им такую неплохую – по физическим достоинствам девчушку – то почему бы не приколоться?
Вообще же, если вдуматься, Артур как раз теперь злился на себя: разве виновата их нечаянная гостья в том, что жизнь вдруг перестала гладить его мягкой лапкой, а ударила с размаху жесткой, да ещё и с острыми когтями.
Всегда легко шедший по жизни, любимчик женщин и фортуны, он вдруг будто получил от судьбы чёрную метку.
Та женщина, которую он уже три года считал своей, вдруг объявила ему, что выходит замуж за другого человека, и как он ни изощрялся, какие горы ей ни сулил, стояла на своем и только смеялась, глядя на его старания. Даже спела дурацкий романс, в котором были такие слова: «Не лукавьте, не лукавьте, ваша песня не нова!..»
А главное, ему и в жилетку-то оказалось некому плакаться, потому что у брата Евгения дела шли ничуть не лучше.
Если у Артура не ладилось на любовном фронте, то Евгений и вовсе остался без постоянной работы. Угораздило же его сцепиться с завкафедрой по поводу открытия, совершённого Евгением. К несчастью в своём открытии он столкнулся с молодым физиком, которому в отличие от маститого учёного до нобелевской премии оказалось рукой подать…
Евгений, в отличие от начинающих молодых учёных, пытался добиться такого положения, при котором его ум стал бы приносить дивиденды лично ему, а не стареющему учёному, который постепенно привык разделять лавры победителя вместе с молодыми физиками…
Наконец его заметил один из новых русских, предложивший использовать разработки Евгения в совместной фирме, чтобы не пришлось покупать лицензию и пользоваться изобретением молодого ученого бесплатно.
В общем, ученый вложил в дело мозги, а бизнесмен – деньги. Причем, последний не прогадал. Вложения окупились уже через три месяца.
Сначала прибыль делили пополам, а потом компаньона заела жаба. И он стал сначала потихоньку, потом всё наглее обманывать своего соучредителя.
Евгений, узнав об этом, просто повернулся и ушел. Точнее, он не просто ушёл. А взял половину оговоренной в договоре суммы.
Скупой платит дважды, а Борису – его компаньону, уже и не за что будет платить. Потому, что он свои деньги из дела постоянно изымал, и фирма уже работала на деньги Евгения.
Наверное, компаньон уже сто раз пожалел о своем обмане, но Евгений ни вернуться обратно, ни прощать его не захотел.
Сказал словами Козьмы Пруткова: «Раз солгавши, кто тебе поверит?!»
Евгению пришлось отсрочить работу над докторской диссертацией – тут тоже было не до веселья.
Оставшись не у дел, оба брата решили уйти в горы, отдохнуть, поохотиться. Они и не ожидали, что отпуск так затянется. Своенравная Беленькая вышла из берегов, снесла мост, соединяющий их с противоположным берегом – на самом деле, в пятнадцати километрах отсюда, на хуторе у друга, где тот разводил свиней, они оставили «джип», принадлежавший Артуру, кое-что из вещей, и так же, как Эльвира, не могли теперь выйти к жилью. Марш-бросок на сто с лишним километров по берегу, сплошь заваленному каменными глыбами, их не привлекал, хотя другого варианта у них, в сущности, не было.