Страница 23 из 40
Лишь однажды я ей рассказала. Мне было девять, я была уже в четвертом классе. Мы возвращались после обеда из столовой, сегодня мой аккуратный почерк вновь был продемонстрирован в качестве примера, что вызвало новую волну злости и ярости. Они окружили меня в кольцо возле кабинета и стали толкать друг к дружке, словно мячик, смеясь и с наслаждением приговаривая:
Юля дура, хвост надула
И по речке поплыла,
Как увидела моржа,
Сразу родила ежа.
Я закусила губу от обиды, молча снося все издевательства, их было больше, я понимала, что мне никогда их не одолеть, и все, что мне оставалось – это ждать спасительного звонка на урок.
– А давайте ей волосы выдергаем, пусть ходит как драная кошка, – смеясь, предложила староста нашего класса Саша и больно дернула за торчащий кончик моей косички.
– Ай, – вскрикнула я.
Я обожала свои пышные вьющиеся волосы и этого уже стерпеть не могла, я схватила ее за руки, не давая ко мне прикасаться.
– Сашка, давай, покажи этой дуре, – прокричали ребята.
Мы продолжали бороться. Саша была выше и сильнее меня, но вспыхнувшая ярость придавала мне сил, наши руки крепко обхватывали друг друга, она попыталась меня повалить, подставив подножку, но ничего не вышло, я смогла устоять.
– Саша! Саша! Саша! – громко скандировала толпа.
Они щипали меня и больно тыкали пальцами, пытаясь помочь своему герою.
Саша боком прижала меня к стене и навалилась своим телом, она уже уставала, а я разозленная наоборот набиралась силы, мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы ее с себя сбросить, она это почувствовала и, чтобы не потерпеть поражение, впилась зубами в мою руку.
Я громко закричала, из моих глаз прыснули слезы. Стоявшие вокруг ребята звонко смеялись и аплодировали Саше. Я сбежала домой с уроков и, рыдая, рассказала маме, что же произошло.
На следующий день мы пришли с мамой в школу. Нас с Сашей поставили посреди класса. Рядом с нами стояли наш классный руководитель Анна Валерьевна и моя мама.
– Ребятки, произошел очень неприятный случай, – начала Анна Валерьевна, – Саша укусила Юлю. Это неправильно, с друзьями так не поступают. Поэтому Саша сейчас должна извиниться. Да, Саша? Вот бусы примирения, – она вложила в руки Саши янтарные бусы.
Саша стояла, молча опустив глаза.
– Саша, мы все тебя ждем. Ты же староста. Покажи положительный пример. За свои проступки нужно отвечать.
– Юля первая начала, – громко крикнул Андрей.
– Да, это она напала на Сашу, – поддержала его Лена.
– Это неправда! – зло воскликнула я.
– Правда, правда, мы все это видели, да, ребята? – прокричал Ваня.
Все одобрительно закивали, и послышался гомон голосов.
– Юля всегда такая злая!
– Да, она первая на нас нападает.
– Юля играть не умеет, она все время дерется.
– Нет! Вы все лжете! – обиженно воскликнула я, силясь перекричать раздававшийся гул голосов.
– Я просто защищалась от Юли, – всхлипывала Саша, прижимаясь к Анне Валерьевне, – я ее испугалась.
– Юля, как же так? – растерянно развела руки в сторону Анна Валерьевна, – я совсем от тебя такого не ожидала.
– Это неправда! – топнула ногой я. – Это вы все меня обижаете и бьете постоянно! – повернувшись к классу, крикнула я. – Они меня дразнят и издеваются, Анна Валерьевна, они меня не любят и поэтому врут, – я вертела головой по сторонам, стараясь отыскать глаза, где бы увидела поддержку. – Мама? Ты же мне веришь? – с надеждой спросила я.
– Юля, ты должна извиниться перед Сашей, – тихо произнесла мама, сжимая в руках платок. – Пожалуйста, извинись, ты вела себя неправильно.
– Нет, – категорично сказала я.
– Юля, возьми бусы, – Анна Валерьевна мягко вложила их мне в руки, – и скажи «прости», потом извинится Саша, потому что она все-таки тоже тебя обидела, но ты как зачинщик должна извиниться первая.
– Я не буду, – упрямо проговорила я, с силой сжимая яркие неровные бусины, – я не виновата.
– Я покажу хороший пример,– гордо произнесла Саша и, положив свою ладонь на мои руки с бусами, сказала: – Прости меня, Юля, что я тебя укусила. Я больше так не буду. Извинись ты, и мы будем дружить.
Класс дружно зааплодировал Саше, она стояла передо мной, довольно улыбаясь, Анна Валерьевна с моей мамой ее хвалили и гладили по голове, а я ее ненавидела и сжимала до боли бусины в своих ладонях.
– Юлечка, извинись, – ласково попросила Анна Валерьевна
– Все ждут только тебя, Юля, – прошептала мама, – покажи, что ты хорошая девочка.
– Прости, Саша, – сквозь зубы процедила я и, с силой дернув веревку руками, рассыпала на пол золотые бусины.
***
Мама долго беседовала с Анной Валерьевной в кабинете. Я ждала ее, усевшись на подоконнике, хмуро смотря на засыпанные снегом крыши домов, мне хотелось стать одной из таких падающих снежинок и раствориться в этой белоснежной пустоте.
– Юля, – тихо окликнула меня мама, выйдя в коридор.
Я спрыгнула и подошла к ней. Ее глаза были заплаканны, а на щеке еще виднелась полоса от только что пробежавшей слезы.
– Что-то случилось? – хмурясь, спросила я.
– Бедная моя девочка, – крепко прижав меня к себе, произнесла мама, – я понимаю, как тебе непросто, все твои драки, это все из-за того, что ты видишь дома.
– Но мама, они врут, это неправда!
– Юлечка, так нельзя, ты не должна поступать так, как папа. Это неправильно, я тебе уже говорила, что мы не должны повторять его ошибок.
– Я ничего не сделала! – громко воскликнула я.
– Не ври, пожалуйста. Солнышко, я понимаю, тебе страшно, но я не буду тебя ругать.
– Почему ты мне никогда не веришь? – прокричала я сквозь вырвавшиеся наружу слезы.
– Потому что ты меня все время обманываешь, Юля! Все ребята видели, как ты дерешься, и Анна Валерьевна сказала, что ты очень замкнутый ребенок, и в саду воспитатели на тебя жаловались, и на дядю Мишу ты наговаривала. Как я могу тебе поверить?
– Ты же моя мама, а ты все время веришь всем, кроме меня, – отстраняясь от нее, сказала я.
– Юля, да я сама видела, как ты била куклу! И ты солгала мне, когда сказала, что в школе все хорошо и синяки у тебя от игр! – в слезах прокричала она.
– Я не хотела тебя расстраивать, потому что люблю, – плача от обиды, ответила я.
– Если ты не хочешь меня расстраивать, ты должна признать свою вину, Юля. Пожалуйста, просто перестань лгать.
Я долго смотрела на нее, не говоря ни слова, мы обе плакали, она громко всхлипывала и стирала слезы кончиком платка с уставшего лица, я плакала молча, позволяя злым слезам стекать под воротничок блузки.
– Да, это я начала ту драку, – опустив глаза, призналась я. – Прости меня, мама.
– Моя девочка, – мама обняла меня и, плача, принялась покрывать поцелуями, – моя хорошая, милая девочка, мы будем учиться с тобой хорошему, мы сходим в церковь, исповедуемся, причастимся, у тебя все получится, ты станешь самой доброй и чудесной девочкой на свете.
***
В мои девять и Димины четырнадцать различий между нами было больше сходств. Мы больше не смотрели, лежа в обнимку на его кровати, диснеевские мультики, не наблюдали с восторгом и желанием завести такую же собаку за приключениями «Комиссара Рекса»18. Дима превратился в подростка и стал держать от меня дистанцию. Он мог пропасть надолго, а потом вновь внезапно появиться, объяснял свое отсутствие лишь фразой, что у него были дела и ему было не до меня. Он стал еще более резким и вспыльчивым, я его часто бесила, о чем он мне незамедлительно сообщал, мои игры ему не нравились, свои он не предлагал. Мы стали больше молчать, чем разговаривать. Я не знала, что сказать ему, чтобы не показаться глупым несмышленым ребенком, а он был весь погружен в себя и скрытен. Я плакала, меня очень расстраивало наше отдаление, а он как будто этого совсем не замечал. Я не рассказывала ему, что в школе меня обижают одноклассники, он был таким успешным, популярным, сильным, и мне не хотелось выглядеть рядом с ним забитым, никому не нужным ребенком и стать еще более неинтересной, чем я уже была.
18
Сериал созд. Петер Мозер и Петер Хайек, 1994 г.