Страница 20 из 40
– Конечно, пора, а то у Сони финал вашего красивого мультика не склеивается, – рассмеялся Антон.
– Да, не склеивается, потому что дети – это неотъемлемая часть семьи. И ты, как отец троих, должен это понимать.
– Я бы не сказал, что это принесло мне охрененное счастье, а вот расходы по алиментам приличные, – недовольно ухмыльнулся Антон.
– Сонечка, мне кажется, это личное дело каждого и некорректно так влезать, – мягко произнесла Марина.
– Почему? Юля же с Димой хотят ребенка. А у меня есть крутая идея, я видела совместный профиль в Инсте двух подруг, они были беременные одновременно, и это так классно, совместные селфи, фотосессии, они вели дневники и прикладывали снимки УЗИ. Короче, нам надо также! – оживленно воскликнула Соня. – Так что, Дима, мы ждём результат.
– Обязательно, – снисходительно улыбнувшись, произнес он.
***
Вечер в «Плазе» закончился. Мы стояли, прощаясь на улице, Дима, Антон и Ваня что-то обсуждали чуть поодаль. Соня и Денис уехали, Вика уже сидела в машине. С Мариной мы были вдвоем.
– Юля, – осторожно начала она, – надеюсь, ты не сочтешь это за бестактность. Мне просто хочется сказать, что я понимаю, как тебе непросто все это выслушивать. Я тоже через это проходила, Марк с Майей достались нам очень тяжело и только благодаря ЭКО. Если хочешь, я могу дать тебе контакты своего репродуктолога.
– Да, конечно.
Марина протянула мне визитку.
– Ты, главное, не отчаивайся, вы любите друг друга и вместе все это преодолеете. Еще потом с ума сходить от детей будете, это я тебе как мать говорю, – смеясь, произнесла она.
– Спасибо, Марин, – вежливо улыбнулась я.
– Как меня достали эти рубашки, а, все чешется от воротника, – проворчал подошедший к нам Ваня, расстегивая пуговки.
– Зато какой красивый ты в них, – с любовью произнесла Марина, обнимая мужа.
– Надеюсь, без них еще лучше. Простите, – смутился Ваня, – это все сальные шуточки Антона на меня так влияют. Как только у Димы хватает выдержки терпеть этого самовлюбленного индюка, я один вечер с ним с трудом провожу.
– Ваня, ну перестань, это неприлично – обсуждать за спиной, – ласково потрепав мужа по плечу, сказала Марина.
– Ладно, извините.
– Все нормально, если быть откровенной, он мне тоже малосимпатичен. И с твоей характеристикой я согласна, – поддержала его я.
– Отлично, поэтому давайте организуем вечер без индюков и рубашек. Я Диме уже сказал, Алиска обещалась приехать, хороший повод собраться у нас, так что планируйте, и мы вам всегда рады.
– Хорошо, Вань, спасибо.
Помахав уезжающим Ване с Мариной, я разорвала и выбросила в мусорку переданную мне визитку.
***
Мы ехали в плотном потоке машин по мосту, я безотрывно смотрела в окно на утопающие во тьме фонарные блики.
– Останови машину, – громко произнесла я, повернувшись к Диме.
– Что, прямо здесь? – недоуменно на меня посмотрев, спросил он.
– Да.
– Юля, если мы остановимся сейчас, то заблокируем движение полностью, – спокойно сказал он.
– Ты либо остановишь сейчас эту чертову машину, либо я выйду так, – зло произнесла я, в решительности схватившись за ручку.
– Николай, остановись, – распорядился Дима, – мы выйдем, перепаркуешься в подходящем месте.
Мы остановились. Я вышла под громкие недовольные сигналы вставших из-за нас машин.
Дойдя до перил моста, я облокотилась на них, вглядываясь в безмолвную речную гладь.
– Что с тобой происходит? Это твой любимый мост или ты просто показываешь характер? – недовольно произнес Дима, настигнув меня.
– Ты вообще любил его? – глядя Диме в глаза, спросила я.
– Юля, это был и мой ребенок тоже.
– Да, но ты не оборачиваешься в парке, когда слышишь имя «Матвей». Ты, смеясь, выслушиваешь все эти истории, не стоишь подолгу у витрин детских магазинов, замечая все те игрушки, что мы ему покупали. Для тебя как будто этого эпизода не существовало вовсе.
– Юля, прошло уже два года.
– У горя нет срока давности.
– Глупая фраза для людей, не желающих ничего менять в своей жизни и жаждущих вечно страдать, – с пренебрежением бросил он. – Мы потеряли ребенка, да, такое происходит, это была нелепая случайность, которую никто не мог предотвратить. Мы должны это просто отпустить, слышишь? У нас еще будут дети. Мы будем пробовать снова и снова, пока не получится.
– Ты меня не понимаешь, Дима. Мне больно не от отсутствия у нас каких-то абстрактных детей. Я скучаю по своему сыну!
– Да мы его даже не знали! Он не прожил ни одного дня, Юля!
– Я шесть месяцев слышала его сердечко, чувствовала каждое его шевеление внутри себя, подставляла ладошку под его пинки, никогда не смей говорить мне, что я его не знала! – в ярости прокричала я и пошла прочь.
– Куда ты пошла?
– Прогуляться. Одна, – холодно отрезала я, удаляясь.
Глава 8. Каберне
«Я научилась прятать ножи. Мне было восемь, и это был мой личный повод для гордости. Я так быстро и искусно их прятала, что порой сама могла с трудом отыскать. Это была настоящая борьба, подгоняемая жутким страхом смерти.
Когда все остальные дети играли около школьного двора после уроков, я неслась домой со всех ног, мне нужно было непременно прийти раньше мамы, чтобы успеть ее спасти.
Я ни разу не видела, как отец хватался за нож. Возможно потому, что сначала ножи, завидя отца пьяным, быстро убирала в духовку мама, а потом стала прятать я. Он кричал, что убьет нас, каждую свою пьянку, и, сколько я себя помню, мы все время этого боялись.
В моей памяти хорошо запечатлелся момент утраты веры. Я помню, как шестилетней малышкой плакала на кухонном полу перед божницей и молила Господа, чтобы отец больше не пил. Я готова была отдать ему все, правда у меня ничего не было, но ребенком кажется, что ты всесилен, стоит только захотеть, эта вера исчезает с годами, а во мне шестилетней она еще жила. Я в исступлении целовала свой позолоченный крест и шептала до изнеможения:
«Спаси и сохрани, Отче! Пожалуйста, пусть мамочка будет жива, пусть он ее никогда не убьет! Пожалуйста, Господи! Пусть он больше не пьет, он хороший, когда не пьет, пусть он будет всегда хорошим!».
Молитвы мне не помогли, в тот день отец пришел пьяным, мать он не убил, но избил так сильно, что она вновь оказалась в больнице. Мой позолоченный крест угодил в мусорку, выписавшейся из больницы маме, я сказала, что потеряла его. Бог оказался чудовищен в своей жестокости, и больше я в него не верила…
Потеряв веру в Бога, надеяться я могла только на себя.
Главным моим страхом было, что я опоздаю вернуться домой с уроков, и мать застанет пьяного отца раньше меня. И он ее убьет.
Я не верила в хорошее, потому что мои добрые светлые мечты, никогда не осуществлялись, но научилась верить в плохое. По дороге домой я рисовала страшную картинку, как отец убивает мою мать. Мне казалось, что если я буду представлять такую жуткую реальность, то она никогда не наступит. Я убивала свою семью снова и снова, я видела, как толкаю незапертую дверь, захожу в залитую густой кровью квартиру, где в реке крови лежит моя убитая мама, а рядом отец, который, поняв, что натворил, покончил с собой. Бывало в моих видениях, он был жив, и тогда я убивала его уже сама. Я рисовала каждую мельчайшую деталь, ведь чем ярче я нарисую, тем больше шансов спасти. И я старалась изо всех сил. Я видела мамины открытые замершие глаза, ее пропитанные кровью волосы, застывшие в крике безжизненные синие губы, окровавленные руки отца и брошенный нож. От представленного ужаса у меня сводило дыхание, и сердце начинало стучать быстрее, я прибегала домой с намокшим от слез лицом и, садясь на пол, задыхаясь, радостно шептала «успела».
***
Жуткие картинки, рисуемые страхом, жили в моей голове до самой смерти отца. Я всегда открывала дверь нашей квартиры со схватывающим дыхание ужасом.
Когда мы стали жить с Димой, я не могла видеть ножи спокойно стоящими на видном месте на столешнице. Я прятала их за другими столовыми приборами и разделочными досками. Мне потребовалось несколько лет, чтобы привыкнуть и не испытывать чувство страха и тревоги, глядя на них.