Страница 2 из 9
– Я, Ракитина, космонавт-исследователь.
– Проведешь допрос! Прямо в моем присутствии. У меня просто так по корпусу не бегают. Он двух роботов-официантов сбил, прямо с подносами. Очень нервно вел себя человек. Разберитесь, что там. Зайдите в четыреста седьмую.
Разговор в четыреста седьмой, расположенной этажом выше конференцзала, оказался сложным. Вызвали физика-академика из соседнего корпуса. Он вообще не собирался идти в гости к экономистам, тем более борющимся с коррупцией, но мерцание звезд…
Главный вклад в космические исследования Алексиса-Леона Стокса, так звали заслуженного космонавта, заключался в его выходе в открытый космос без страховочных приспособлений. Дистанция его отхода от корабля тогда составила пятнадцать километров, собственно, большего не требовалось и в дальнейшем, и, хотя вся Земля следила за этим выходом, главного они тогда так и не поняли. В обсерваториях знали, что из глубин Космоса доходили тревожные сигналы, и руководство космическими исследованиями решило, что только человек, заброшенный вглубь Солнечной системы, большего тогда не позволяли старинные ракетные двигатели, может понять, что же там происходит и к чему следует готовиться землянам. На всем лежала печать космического рока.
Практически одновременно с трансляцией его выхода по всем каналам массовых телекоммуникаций, на Земле началось несколько мощных землетрясений. Крупные острова сдвигались на сотни метров, строения разрушались, гибли миллионы людей. Как назло, разрушения происходили в наиболее густонаселенных районах с самым благоприятным климатом, куда к тому же съезжались миллионы туристов. Правительства, парализованные коррупцией, не предприняли никаких действий, и люди были предоставлены самим себе, каждый выживал, как мог.
Космонавт, выброшенный катапультой (в целях экономии энергии автономного двигателя его скафандра) из шлюзовой камеры космического корабля, мог видеть эту катастрофу воочию и заснять ее на небольшой аппарат, установленный на шлеме. На самом деле, ее масштабы были куда грознее, чем виделось это людям, находившимся в самих зонах бедствия. Земная кора прогнулась, словно ее ударили невидимой палкой, и края прогиба почти соприкоснулись. Благодаря огромной силе гравитации и плотной облачности, никто не выпал из своего обычного пространства и даже не заметил этого рывка на сотни километров в сторону или вниз, а затем возвращения на прежнее место, произошедшего всего лишь за несколько секунд. Больших разрывов в земной коре не образовалось, произошли лишь изменения в самом пространстве. Откуда-то появились большие участки земли, которых раньше просто не было, ни физически, ни на карте, пустынные и безжизненные. Другие же, заполненные джунглями, реками, озерами, неведомо куда исчезли. Практически одновременно с этим в Большом Космосе случилось необычное событие, не зафиксированное земными станциями только потому, что все они отключились почти на сутки на дату, когда случились сильнейшие землетрясения, и не смогли записать даже тех наблюдений, которые сделали орбитальные станции и многочисленные «вояджеры», посланные вглубь Вселенной. В отдаленных районах Вселенной синхронно для земного наблюдателя появилось несколько новых галактик, и свечение значительной части звезд несколько изменилось. Именно это и послан был наблюдать и понять, с огромным риском для собственной жизни, практически обреченный на смерть, космонавт-исследователь.
Его коллеги-космонавты, оставшиеся на станции, страдали угрызениями совести, хотя команду уходить в открытый космос получил только он один, и были уверены, что он испытывает сейчас страшные муки и умирает, будучи не в состоянии понять хоть что-нибудь. Может, это и лучше, чем видеть планетарные катаклизмы, в которых неизбежно должны погибнуть миллионы людей, и не получать с Земли никакой информации. Когда он отдалился на расчетное расстояние в пятнадцать километров, они окликнули его:
– Алекс, ты жив?
– Жив, и даже неплохо себя чувствую, по сравнению с тем, что должно было быть.
– Как излучение?
Излучение было в десять раз ниже расчетного, и это спасло ему жизнь. Друзья продолжали спрашивать:
– Как самочувствие? Нормально?
– Нет. Слышу музыку.
– Чью? Бах, Бетховен, Моцарт, Вивальди? Ты взял с собой записи? Как они могли поместиться в скафандре?
На скафандрах имелись только передающие и принимающие устройства, своих музыкальных фондов не было. Хочешь слушать музыку – подключайся к информационной базе корабля и спроси у командира разрешения! Космос никогда не терпел любителей отдыхать.
– Нет. Похоже на это. Но там нет звучания земных инструментов. Это музыка самого Космоса. И не Гармония Вселенной.
– Что же это?
– Силюсь понять.
– Это страшно или красиво?
– Скорее, страшно красиво. Это музыка разрушения, которое является одновременно созиданием. Рушатся одни миры, созидаются другие, новые.
Они сообщили космонавту, что его удаление от станции превысило пятнадцать километров, и ему пора возвращаться.
– А жаль, так хочется музыку слушать.
– Нам не хочется гоняться за тобой по просторам Солнечной системы за счет нашего ракетного двигателя.
– Ладно, иду.
Он переориентировал свой персональный двигатель и вернулся на корабль. Он так и не сказал никому, что звезды мерцали в такт музыке, что она не просто звучала в наушниках, а пронизывала все его существо, и что именно благодаря ей последствия космического облучения были минимальными. И что в этом мерцании было нечто…
Быть может, там, вдали, рушились обитаемые разумными существами миры, одна вечность заменялась другой вечностью, гибли сотни цивилизаций, и новые миры должны были начинать миллиарды лет своего развития с чистого листа. А может быть, и нет. Где есть гарантии, что эти миры обитаемы? Может быть, это просто – мертвые груды камней? С другой стороны, если бы не такие периодические катастрофы, возможно, из Космоса уже давно прилетело бы нечто, способное запросто уничтожить нашу цивилизацию.
Возможно, есть какая-то закономерность в том, что где-то там, далеко, происходят катастрофы, есть тайный смысл. Иначе мы испытывали бы ужас при взгляде на небо, вместо того, чтобы наслаждаться величием и красотой Космоса. Не забывая и того, что еще в древности называлость «неумолимым космическим роком», – непостижимой связи наших судеб с тем, что происходит в далеких мирах.
Ему вдруг пришла в голову мысль: если естественный отбор на планете Земля дал миру человека разумного, способного быть сильнее любого живого существа на этой планете; если исторический отбор дал миру человеческую цивилизацию, черпающую силу из большинства природных процессов, с которыми сталкивается, – то к чему ведет космический отбор среди миров и цивилизаций? Наверно, он приведет к тому, что выживут только сильнейшие цивилизации, способные выстоять вот в таких катаклизмах, ведь они происходят очень редко, давая время цивилизации созреть и развиться, осуществить все свои возможности? И вот настает время решающего экзамена: выстоишь или нет? Достойны ли вы, мыслящие существа, жить во Вселенной, наполнив ее Разумом? Нет – уступите место другим мирам!
А может быть, космический отбор ведет к формированию Бога – Высшего Разума во Вселенной, сосредоточившего у себя все ее силы, весь ее разум? А потом этот Высший Разум на Машине Времени вернется назад, в мертвую Вселенную после Большого Взрыва, и вдохнет в нее Жизнь и Мысль, упорядочит из хаоса свет, время и все, что нужно для этого чуда, несводимого ни к одной из мертвых материй? Ведь кто-то сопровождал эти хрупкие зародыши Разума на всем, почти бесконечном, пути их совершенствования? Бог создал Вселенную, но кто же создал Бога? Может быть, он возник естественным путем, выстоял в хаосе разрушения, не дал природным силам себя уничтожить и получил право быть тем, чьи атрибуты – всесилие, всеведение, вечность и бесконечность, кого мы так и не смогли понять? Хотя каждый из нас, хотя бы раз в жизни, ощущал на себе его присутствие.