Страница 8 из 11
Она нахмурила брови и задумалась.
Однообразие дней приедалось. Измени какую-либо деталь в монотонных делах, то засвербит, словно в мозаике не хватало детали, и картинка не собиралась. Перед тем как одеться, воспитатель зашла в раздевалку проверить все ли дети готовы. Она по привычке сказала: «Выходите пока, а мы сейчас…» – но оборвала себя на полуслове. Одевать некого.
День казался приятным и походил на те мимолетные будни садика, в которых воспитатели находили счастье. Однако для Настасьи Валерьевны что-то не то. Тот же детский смех, те же детские обиды, капризы и шалости. Все как прежде, но что-то еще. Нечто за пределами обычных дней. Она догадывалась о причине волнения, но не понимала, почему это так тревожит. Остаток дня она провела угрюмо и задумчиво.
Полчаса минуло, как забрали последнего ребенка, а Настасья Валерьевна все маялась и ходила по группе. Она прибрала вещи, накинула куртку, но тут же сбросила и пошла в соседний корпус. Спустилась, прошла по узкому и темному коридору, затем поднялась и трижды постучала в деревянную дверь заведующей.
– Настасья Валерьевна? – сказала заведующая, – что такое, снова за кем-то не пришли?
– Нет, Эльвира Эдуардовна, всех забрали, но вот Анечка…
– Это Бумажкина что ли?
– Да. Понимаете, сегодня третий день, как ее нет. И мамочка ничего не сообщила, и с ней никак не связаться.
– Так что же, позвоните участковому, скажите адрес, пускай сходит. Ведь у нас есть адрес?
Настасья Валерьевна отшагнула назад и пыталась нащупать что-нибудь рукой, чтобы опереться или ухватиться, но ничего не попадалось. Она отшагнула еще и прислонилась ладонью к стене.
– Да, есть адрес, – сказала она, – до свидания, Эльвира Эдуардовна.
– До свидания, Настасья Валерьевна, – сказала в след уходящему воспитателю заведующая. – Вот чудная.
Издали разрывался звонок телефона. Телефон беспокойно подергивался на тумбочке и вот-вот свалится, но Настасья Валерьевна бросилась к нему. Так странно, кто звонит в такой час?
– Вторая младшая, – подняла трубку и сказала воспитатель, – слушаю.
На том конце линии доносились беспорядочные звуки: пьяные крики мужчин, истерический смех женщин и приглушенная музыка. Шум заставил отнести трубку телефона подальше от уха.
– Алло! – повторила Настасья Валерьевна, – слушаю!
Ответа не было, только лился безобразный гул. Захотелось бросить к черту трубку, пойти прочь с работы и забыть об этом дне и об этих пустых бессмысленных переживаниях. Но Настасья Валерьевна собрала волю в кулак и подавила в себе приступ гнева.
– Алло! – повторила она, – кто это?
– Алё, – раздался хриплый женский голос, – это мама Ани Бумажкиной, мы не будем ходить в садик, я отдала дочку в приют…
После короткого молчания звуки прервались – в трубке запищали гудки.
Настасья Валерьевна плохо различила слова, которые доносились сквозь шум, но смысл понятен. Она медленно опустила трубку телефона, оделась и ушла.
6
«Что это?» – нехотя отрываясь от книги, подумала Клавдия. Она приучила себя не отвлекаться на плач, грохот от игр и стычек детей, но сейчас что-то застало ее врасплох. Среди бетонного эха безобразных криков детей крайне удивительно услышать нечто музыкальное. Клава отложила беллетристику, небрежно накинула рабочий халат и нечаянно сбила стопку бумаг на столе. Она принялась собирать, но бросила и пошла выискивать источник этой выразительной мелодии.
Серый лист плавно раскачивался из стороны в сторону, падая на пол. Он шаркнул по раскоряченному паркету и приземлился. На листке выделялись темные пятна, круглые следы кружки и потертые края. На нем напечатана фотография малышки с редкими темными волосами, с карими глазами и пухлыми щечками. Под фото шли ряды напечатанного текста, строки которого иногда дописаны синими чернилами от руки.
Клава проходила по коридору мимо дверей и прислушивалась. Где играет музыка? Она прошла дверь яслей, младшей группы, средней и задержалась у группы пятилеток. Повременила минутку и медленно отворила дверь, чтобы остаться незамеченной. Чем шире открывалась дверь, тем отчетливей просачивалась мелодия, словно лился поток родниковой воды через желоб. Клавдия легонько зашла и удивленно замерла. По центру комнаты взмахивала и медленно опускала руки, кружилась в танце девочка, развевая коротко остриженные черные волосы. Вокруг нее столпились детки. Они будто зачарованные наблюдали за выступлением. Танец с медленной музыкой и завораживал, и притягивал. Когда мелодия достигла кульминации, девочка подпрыгнула, вспорхнула ногами и мягко приземлилась на колени. Дети восторженно вскрикнули и тут же прижали руки ко рту.
Щелк! Музыка оборвалась.
Дети оглянулись в сторону проигрывателя, там стояла Клавдия и с любопытством рассматривала затрепанную аудиокассету. Девочка растолкала детей и подбежала к нянечке с криками: «Отдай! Отдай!» Но Клава отстранила ее в сторону и прикрикнула, чтобы она не забывалась.
– Ты хорошо танцуешь, Аня, – сказала Клавдия, – но ты не станешь балериной. И еще магнитофон трогать нельзя!
Няня ушла, а девочка все стояла и со злобой в глазах смотрела на деревянную дверь с жухлой краской. Ноздри раздулись от глубокого и напряженного дыхания, а руки сжались в кулаки. Никто из детей ее не тревожил. В ней кипела затаенная ярость, которая обрушится на любого. Несмотря на худощавость, она стала крепкой девочкой. Жизнь в приюте заставляла бороться за себя. Она получила должную закалку, и с ней рисковали связываться даже мальчики. Гнев прорывался наружу. Аня подошла к магнитофону, швырнула на пол и с остервенением молотила его ногами.
Клава вернулась в кабинет. Она надменно посмотрела на кассету, прочитала: «Классика. Чайковский», – и положила на полку. Под ногами лежали разлетевшиеся листы. Клава нагнулась и принялась подбирать. Она подняла один, засмотрелась на фотографию и забегала глазами по графам печатных столбцов.
ФИО: Бумажкина Анна
Дата рождения: 28.04.1999
Пол: Ж
Мать: Бумажкина Е. И.
Отец: «прочерк»
Психодиагностическое заключение: Мать всячески избегала отвечать на вопросы. Говорила невразумительно и уклончиво. Призналась, что нечаянно уронила ребенка, когда та была совсем маленькой. С тех пор наблюдалось отставание в развитии. Отца ребенка не знает. Искать не решилась. До детского сада ребенок жил изолировано: гулять не ходил, ни с кем не общался кроме матери, все время проводил дома. Выявлены проблемы с социализацией: в детском саду ребенок ни с кем не игрался, шел на контакт исключительно с воспитателем. Наблюдается гиперактивность. При тестировании выявилось слабое развитие мелкой моторики…
Клава хмыкнула и положила лист в стопку.
7
– Тебе уже тридцать семь лет, а ты без мужа, без детей, гниешь в своем интернате для умалишенных! – слушала Клава в телефонную трубку и тяжело дышала, – и чего тебе не сиделось? Так хорошо было. Нет, тебе надо попробовать себя в литературе. Никогда ты меня не слушаешь, а я ведь ради тебя стараюсь!
– Мама, – прошипела Клава.
– Что мама?! Говорила я тебе ничего у тебя не получиться, никогда ты не станешь литератором, так и останешься старухой ненужной на попечении у мамки своей. А как я умру, так и ты сразу с голоду подохнешь!
– Ма… – сказала Клава, чувствуя, как прыснули слезы.
– Что ма? Я тебя и на работу пристроила, и мужика тебе нашла, и деньгами обеспечила, а ты?! Что сделала ты?! Унизила меня, осрамила, сказала, что хочешь все сама! И вот, когда у тебя не вышло, я простила тебя и принимаю обратно, а ты мне так отвечаешь! Ты мне так отвечаешь!
– Ну мамочка…
– Она будет продолжать, будет пробовать еще. Я тебе говорю, ничего у тебя не получится. Никогда ты не станешь литератором!
Голос на проводе затих. Связь прервалась. Клавдия разразилась рыданием. Переживания настолько захлестнули, что стало безразлично, услышит ли кто ее или нет. Она скрывала распухшее лицо в неженственных грубых руках и беспрерывно плакала, не чувствуя, как стекают слезы и капают на халат. Разрывала безумная жалость к себе. Она пыталась воскресить, вспомнить какой-нибудь отрывок из книжного романа, чтобы отвлечься, но тщетно. Она схватилась за волосы и попробовала выдернуть клок волос. С криком от боли она посмотрела на копну блекло-рыжих волос в руке, вскочила с места и вышла в коридор.