Страница 43 из 88
— Это из-за тебя мы потеряли святилище! — рассвирепев, крикнула она и потянулась крючковатыми пальцами к лицу Белой Куропатки.
Бедной женщине показалось, что старуха хочет проткнуть ей глаза, и она в страхе попятилась. Пригибаясь, как рысь перед прыжком, старая колдунья шагнула к ней. Шаг, другой, третий…
Испуганная женщина в ужасе отступала все дальше и дальше от надвигавшейся на нее колдуньи.
— Мать, — закричал Льок, — порог!
Белая Куропатка покачнулась я, взмахнув руками, рухнула в кипящий поток.
— О-о-ох! — вздохнула толпа.
Лисья Лапа выпрямилась. Сейчас она не чувствовала обычной слабости и озноба, не покидавшего ее даже под теплыми шкурами. Вот оно, неожиданное избавление от соперницы!
Старуха не отрывала глаз от бурлящей желто-бурой воды. В густых клубах пены ей мерещилось ненавистное лицо той, что хотела стать поперек дороги.
— Женщина, носившая имя птицы, неправду говорила тебе, Вещая. Исполнилось сказанное мною вчера вечером: «Никогда не видеть тебе моей могилы, а я еще посмеюсь на твоей!» Сами духи внушили мне эти слова! — бормотала Лисья Лапа, словно погибшая могла ее услышать.
Потом колдунья медленно повернулась к толпе и подняла свой посох.
— Так хотели наши духи! Так хотели наши духи! — прохрипела она. — Вы видели, она сама ушла к Хозяину реки. Он требовал большого подарка… Теперь он скоро пошлет нам пищу.
Старуха направилась к стойбищу. Две колдуньи, ее помощницы, подхватили ее под руки и бережно повели.
Гибель Белой Куропатки была так неожиданна, все произошло так быстро, что Льок и женщины на соседнем островке долго не могли опомниться. Уже скрылись за прибрежными кустами три старухи, а еще никто не двигался с места. Некоторые плакали, некоторые с жалостью смотрели на Льока, но не смели ничего сказать. Наконец испуганные и подавленные женщины одна за другой потянулись к стойбищу.
Льок никуда не ушел. Он долго стоял, не двигаясь, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Потом опустился на камень и закрыл лицо ладонями. Над ним высоко поднимал руку покровитель охотников, Роко, которого так боялись и ненавидели колдуньи.
Чуть живые от усталости и вновь без добычи возвращались охотники к стойбищу. Здесь их ждали небывалые новости — молодой колдун выбил на священной скале изображение Друга, а дух порога взял к себе мать колдуна. Как ни был измучен Кремень, он не пошел в землянку и не отпустил охотников. Все направились к скале и издали с удивлением и страхом рассматривали белевшего на камне горбатого Роко.
Главный охотник переводил взгляд то на изображение, то на Льока, сидевшего на камне с опущенной головой. В первый раз он не знал, что сказать, как поступить.
Наконец Льок встал и оглядел всех покрасневшими от слез глазами.
— Мои духи сказали: «Пока охотники будут слушаться старух, не видеть им от нас помощи!» — глухим голосом, не похожим на свой обычный, по-мальчишески звонкий, заговорил он. — Духи велели мне: «Выбей на скале Друга, и пусть сам Главный охотник просит у него помощи, а свою волю и решения мы будем передавать через тебя».
Кремень совсем растерялся. То, что потребовал Льок, делало власть Главного охотника еще больше, это было на пользу Кремню. Но тогда он, а не колдун будет отвечать, если охота окажется неудачной.
«Ни при одном из колдунов так не бывало. Не хочет ли этот мальчишка обмануть меня?» — размышлял старик, не сводя взгляда с бледного, ко всему равнодушного лица Льока.
Охотники тоже не знали, что думать. Все давно свыклись с тем, что мужчины промышляют, а колдун и колдуньи своими заклинаниями вымаливают им удачу. Теперь со скалы на них смотрит горбатый Роко, и колдун именем своих духов велит Кремню самому вступать в беседу с Другом охотников.
Много ли было пользы в этом году от заклинаний старух? Не лучше ли послушаться молодого колдуна и самим просить Роко о помощи? Ведь послал же он вчера через Льока лебедя. Охотникам вспомнились когда-то слышанные ими рассказы о чудесных делах Друга, не забывающего своих сородичей. Устало переминаясь с ноги на ногу, они обдумывали скупые слова колдуна. Но никто не осмеливался заговорить первым. Это надлежало сделать Главному охотнику. Однако старик все еще не мог понять, как отнестись ему к новому решению духов.
Льок опять нарушил тягостное молчание.
— Если охотники никогда больше не обратятся к колдуньям, мои духи позволят им самим колдовать на священной скале, — медленно и громко сказал он. — Приходите завтра сюда просить у Друга удачи.
Кремень посмотрел на стоявших позади него охотников.
— Придем на скалу! Попросим у Друга удачи! — закричали они. — Разве на охоте мы не сами колдуем?
— Теперь идите все в землянки, — подняв правую руку, приказал Льок, — а когда встанет солнце над рекой, будьте здесь с дротиками и стрелами!
Если колдун поднимал над головой руку, это означало, что он передает решение своих духов и охотники должны выполнять сказанное. Кремень недовольно, из-под нависших бровей всматривался в молодого колдуна. Но и он, Главный охотник, не смел возразить колдуну, стоявшему с поднятой рукой. Старик медленно повернулся и пошел к березовому стволу, переброшенному через поток.
Главный охотник остановился перед этим скользким, неверным мостиком и протянул руку. Ее тотчас взял шедший за ним охотник и сам протянул руку тому, кто был рядом с ним. То же сделал и третий, и четвертый, и пятый. Живая цепь перешла по шаткому бревну над клокочущим потоком.
У священной скалы остались Льок и еще три охотника. Это были его братья. Им надлежало совершить обряд расставания с матерью.
Каждый из них понимал, что быстрое течение давно унесло ее тело к взморью, но гибель настигла мать у этого места, здесь и надо было прощаться с нею. У подножия скалы, на самом краю обрыва, стали два старших брата. Чуть поодаль от них — шестой сын, Бэй. Младший, седьмой сын Белой Куропатки, колдун Льок, остался на скале.
Обычай запрещал плакать и сожалеть об умершем. Надо быть веселым, чтобы умершему не хотелось покинуть живых.
— Ты не уходи от нас! — громко, насколько позволял ему голос, крикнул старший сын Белой Куропатки. — Мы скоро принесем тебе еды. Хочешь жирной гусятины или мягкой утиной грудки?
— Мы не забудем тебя, — сказал второй сын. — Мы помним твои заботы о нас.
— Первого бобра, что я поймаю, я брошу в поток, — пообещал Бэй, ее шестой сын, — пусть Хозяин дорога отдаст его тебе. Ты всегда любила мясо бобра.
Настала очередь Льока. Он знал, что нельзя плакать, но губы, помимо воли, тряслись и по щекам катились слезы. Он встал на колени, прижался лбом к холодному граниту скалы и что-то зашептал. Даже Бэй, стоявший к нему ближе других, не услышал, о чем говорил Льок. Грохот порога заглушал шепот брата.
Недолго пустовала священная скала. Старому ворону не стоило прилетать сюда издалека. Только раз или два успел он ударить твердым клювом в трещину на камне, где еще темнели капли лебединой крови, как ему снова пришлось взметнуться ввысь. На скале появилась Лисья Лапа.
Она приплелась одна, без обычных спутниц, опираясь на два длинных батога.
Ее землистое лицо было покрыто испариной, дрожали иссохшие руки, подгибались колени. Волоча распухшие ноги, старуха с трудом поднялась на скалу. Она встала перед изображением Роко и, сунув под мышки концы батогов, чтобы не упасть, протянула руки.
— Исчезни, — неуверенно бормотала колдунья, не спуская глаз с горбуна, белевшего на красной скале. — Говорю тебе, исчезни!
От истощения кружилась голова, осекался голос, холодный пот леденил тело. Временами у нее мутилось в глазах, и тогда очертания ненавистного Роко начинали расплываться, бледнеть. Казалось, еще немного — и гранит опять станет гладким и чистым, каким был до сегодняшнего утра. Шепча заклинания, колдунья устало смыкала веки, но, раскрыв глаза, опять видела горбуна. Сколько ни шептала Лисья Лапа, лютый враг не исчезал.