Страница 4 из 88
«Он на другом конце становища, — подумал Нум. — Я могу спокойно выйти».
Выскользнув наружу, он бесшумно зашагал прочь, стараясь держаться в тени хижин. Из-за тонких стенок летних жилищ до него доносилось равномерное дыхание спящих людей. Где-то заплакал во сне ребенок…
Миновав последние хижины, Нум выбрался на тропинку, которая вела к Большому болоту, и пошел по ней так быстро, как только позволяла ему больная лодыжка. Земля под ногами была неровной и твердой. Каждый камень, каждый корень, каждая выбоина отдавались жгучей болью в искалеченном суставе. Пришлось закусить губу, чтобы нечаянно не вскрикнуть.
Наконец земля на тропинке стала мягче, и Нум остановился, чтобы отдышаться. Прошлым летом ему не раз случалось углубляться в лабиринт Большого болота, и он довольно хорошо изучил опасные места. Но за год знакомые тропинки могли зарасти травой и исчезнуть. А без них легко потерять направление, пробираясь среди густых и высоких зарослей камыша, или оступиться и попасть в бездонную топь, никогда не возвращающую своих жертв.
Нум осторожно двинулся дальше.
Влажный ночной воздух над болотом был полон таинственных шорохов и звуков, внезапно смолкавших при его приближении. Лягушки звучно шлепались в трясину и прятались под широкими листьями водяных лилий; выдры бесшумно ныряли в черную воду; перепуганные водяные крысы опрометью кидались к поваленным деревьям, под корнями которых скрывался вход в их жилище. Но болото продолжало жить своей загадочной ночной жизнью. На поверхности его то тут, то там с тихим шипением лопались пузырьки газа, что-то хлюпало по воде, что-то влажно чмокало; в камышах слышались потрескивание сухих стеблей, осторожные шелесты и шорохи. Воздух был насыщен болотными испарениями, терпким запахом гнили и разложения.
Тропинка, по которой шел Нум, извивалась среди высоких трав с острыми режущими краями и вела к протекавшей посреди болота речке. Пружинящая, зыбкая почва хлюпала при каждом шаге. Ноги вязли по щиколотку в липкой грязи, брызгавшей сквозь траву. Прикосновение холодной болотной жижи к воспаленной лодыжке облегчало и успокаивало боль.
Палка Нума, глубоко вонзавшаяся при ходьбе в пропитанную влагой землю, мало помогала мальчику. В конце концов Нум сунул ее под мышку и продолжал осторожно продвигаться вперед, напрягая слух, зрение и обоняние. Он чувствовал, что его со всех сторон окружает враждебное молчание населяющих болото живых существ. Как человек, он внушал всем этим существам страх, но и сам, в свою очередь, опасался их.
Вдруг Нум остановился с бурно забившимся сердцем. Больная нога его ударилась с размаху о полусгнивший корень, очертания которого напоминали кольца огромной змеи. Слева от тропинки вспыхивали в тумане призрачные зеленые огоньки, мерцали несколько минут и так же внезапно исчезали, словно растворившись в темноте ночи.
«Это души умерших без погребения, утонувших в болоте», — думал Нум, вздрагивая.
Он уже раскаивался, что покинул уютную хижину, где мирно похрапывали Ури и Тхор. Удастся ли ему разыскать на темной тропинке следы Абахо? Вязкая болотная грязь быстро затягивала его собственные следы. Нум посмотрел назад: дорога, которую он только что преодолел, казалось, делала ему тайные знаки, приглашая вернуться; тростинки приветливо покачивали верхушками, словно кланяясь; расхрабрившаяся лягушка хрипло квакала у самого края тропинки.
Впереди простиралась неизвестность, зыбкая тьма, населенная невидимыми враждебными существами. Запретная область. Позади — все привычное, знакомое, безопасное.
Нум не поддался искушению.
— Я пойду дальше, — упрямо прошептал он. — Все равно пойду дальше!
Он оперся о палку и перешагнул через толстый корень, похожий на ползущую змею. Пальцы нащупали на гладкой коре очертания бизона, и Нум сразу почувствовал себя не таким одиноким.
Раздвигая руками высокую стену камыша, мальчик снова устремился вперед. Ближе к берегам речки узкая тропинка постепенно расширялась; по обеим сторонам ее валялись плетенные из камыша верши, которыми обычно пользовались рыболовы. Крупная чешуя карпов, усеивавшая тропинку, блестела и искрилась в мертвом свете луны. На кустах были развешаны для просушки шершавые шкурки угрей.
Нум продвигался во мраке, удерживая дыхание, ловя чутким ухом каждый звук. Но тишина была такой глубокой, что скоро он отчетливо услышал впереди тихое лепетание маленьких струек воды. Тогда, остановившись, он лег ничком на землю и беззвучно пополз, переставляя локти по земле. Палка мешала ему, но он боялся расстаться с ней, опасаясь, что потом, в темноте, не сумеет разыскать ее.
Тропинка превратилась в широкую, плотно утрамбованную площадку. По краям ее возвышались кучи срезанного тростника, на земле чернели следы костров, валялись обломки удочек и костяных рыболовных крючков. Особый запах, говорящий о частом присутствии человека, царил в атом месте, смешиваясь с острым запахом рыбных отбросов и горьким ароматом болотных трав.
Нум подполз к большой куче сухого тростника, заготовленного для костров, и, укрывшись за ней, медленно поднялся с земли.
Долина по ту сторону речки резко сужалась, и болото примыкало вплотную к невысокой скалистой гряде, подножие которой утопало в ковре зеленого мха; над мхом вздымались тонкие стебли цветущих ирисов и болотных лютиков.
Бледный свет луны озарял зубчатые серые скалы, и в его призрачном сиянии гребни их казались намного выше, чем при свете дня. На самой крутой вершине, четко выделяясь на фоне звездного неба, чернела странная фигура.
Непомерно огромную голову этого загадочного существа украшали короткие, загнутые кверху рога, выглядывавшие из густой курчавой шерсти, а сзади свешивался короткий толстый хвост, шевелившийся на ветру.
Но вертикальной осанкой и руками, молитвенно воздетыми ввысь, к серебряному светилу ночи, фигура напоминала человека.
И Нум с первого взгляда узнал Мудрого Старца Абахо, закутанного в большую бизонью шкуру, ниспадавшую свободными складками вдоль высокой фигуры старика.
Абахо, рослый, как все Мадаи, сейчас, на вершине скалы, выглядел гигантом. Шкура делала его шире, массивнее, придавая могучий вид сухопарому старческому телу. Подняв к небу руки и обратив лицо к бледному диску луны, он тянул какую-то монотонную песню без слов, напоминавшую не то мычание, не то жалобу. Порывы ночного ветра доносили этот звук до болота.
Широко раскрыв глаза, Нум смотрел на невиданное зрелище, пытаясь понять, что оно означает. Ему уже не раз случалось присутствовать на ритуальных церемониях Мадаев и видеть Мудрого Старца, облаченного в самые фантастические одежды. Это были либо великолепная шкура пещерного льва, либо плащ из разноцветных птичьих перьев, либо пятнистый наряд оленя с царственной головой, увенчанной ветвистыми рогами, огромными и величественными.
Почему же сегодня Абахо завернут в грубую, невыделанную шкуру бизона с короткими рожками, похожими на маленькие кривые ножи?
Нум еще не нашел ответа на свой вопрос, как вдруг пение на скале смолкло. Мудрый Старец опустил руки и несколько минут стоял неподвижно, склонив голову набок и словно прислушиваясь к чему-то. Затем пошарил рукой в мешочке из оленьей кожи, который всегда носил у пояса, и достал оттуда какой-то небольшой предмет, который Нум не мог разглядеть.
Абахо медленно выпрямился и снова поднял руку — теперь только одну! — к ночному небу. Нум увидел, что в пальцах старика зажат узкий длинный ремень из сыромятной кожи. Стоя в той же позе, Мудрый Старец начал медленно вращать ремень над головой, постепенно убыстряя темп. Нуму показалось, что к концу ремня привязан продолговатый предмет — быть может, просверленный камень или кусок выдолбленного дерева, — который, вращаясь, протяжно свистел в воздухе.
Все быстрей и быстрей вращал Абахо свой странный снаряд; свист, который издавал этот снаряд, звучал то высоко и пронзительно, то низко и глухо. Казалось, голос какого-то дикого существа поднимается все выше и выше к звездному небу, голос, напоминающий то рев Красной реки во время весеннего паводка, то зловещий гул пламени лесного пожара, то жалобное завывание зимнего ветра, то яростное гудение океанского прибоя у скалистых суровых берегов на далеком Западе.