Страница 36 из 88
— Это ты! Это ты!
Нум протянул вперед обе руки и обхватил ими большое, мускулистое и мохнатое тело: Як сильно вырос за минувшую зиму.
Они замерли на несколько мгновений, не выпуская друг друга из объятий. Радость их была так велика, что оба плакали каждый на свой манер, — хотя Нум не чувствовал, как крупные слезы текут по его щекам. Як тихо скулил и взвизгивал хриплым от волнения голосом.
Внезапно позади них послышалось сухое, отрывистое тявканье. Подруге Яка, должно быть, надоело ждать его, и она громко выражала свое неудовольствие и нетерпение. Еще не опомнившись как следует, оба друга обернулись в сторону леса, откуда прозвучал призыв волчицы. Поднимавшаяся над деревьями луна озаряла бледным светом густой подлесок.
Нум смутно различил в двух десятках шагов силуэт молодой волчицы с тонкой мордой и острыми ушами, которые она то навостряла, то прижимала к голове. Два горящих зеленым огнем глаза смотрели в упор на мальчика, мигая время от времени, словно не могли выдержать человеческого взгляда. Нум сидел неподвижно, стараясь не шевелиться.
Оставив хозяина, Як в два прыжка очутился рядом со своей молодой подругой. Ткнув волчицу мордой в бок, он заставил ее подняться и стал потихоньку подталкивать к Нуму.
Волчица шла с явной неохотой, упираясь в землю передними лапами и отворачивая в сторону узкую морду. Шерсть на ее спине стояла дыбом, клыки сердито оскалились. В нескольких шагах от Нума волчица остановилась, прерывисто дыша и поводя боками, словно загнанная лошадь. Потом легла на землю и положила морду на лапы, отказываясь идти Дальше.
Нум осторожно поднялся на ноги, стараясь не делать резких движений. Волчица глухо зарычала. Медленно, с бесконечными предосторожностями, Нум сделал шаг, потом другой, почти не отрывая ног от земли.
Остановившись перед лежащей на земле волчицей, он протянул к ней руку.
Волчица, ворча и оскаливаясь, понюхала пальцы, от которых исходил ненавистный человеческий запах. Но к этому враждебному запаху примешивался еле уловимый аромат сырого мха и влажной земли, на которой только что лежала рука Нума, и — главное — хорошо известный, привычный для нее запах Яка. Почуяв этот знакомый запах, волчица перестала рычать, и только в глубине ее глаз по-прежнему мерцали холодные зеленые огоньки.
Нум подождал немного, чтобы дать ей прийти в себя и успокоиться. Затем тихо нагнулся. Рука его мягко коснулась прижатых к затылку острых ушей и легла, дружественная, спокойная и уверенная, на голову волчицы. Маленькая дикарка не шелохнулась. Нум заговорил с ней медленно и ласково. Речь его была неторопливой и плавной; это была человеческая речь, и слова ее, разумеется, не были понятны волчице… И все же… все же она, по-видимому, понимала что-то в самой интонации этой речи, потому что понемногу обретала спокойствие. Судорожно напряженные мускулы тела расслабились, уши поднялись и снова встали торчком, злые зеленые огоньки в глазах погасли. Волчица слушала человека, она уже доверяла ему.
Як стоял рядом с волчицей и тихо повизгивал от удовольствия. Он был безмерно рад, что его любимый хозяин и молодая подруга тоже заключили между собой прочный, дружеский союз.
И Нум вдруг забыл свои горести, опасения и обиды. Он больше не чувствовал себя одиноким. Новый мир открывался перед ним, и ему — первому среди людей! — суждено было проложить дорогу в этот чудесный, суливший такие заманчивые возможности мир — мир дружбы, мир союза между человеком и зверем.
Александр Линевский
ЛИСТЫ КАМЕННОЙ КНИГИ
Часть первая
— И-а-ао-о… а-а-уй! — слышался над рекой не то вой зверя, не то голос человека. Постепенно слабея, эти звуки — тревожные и протяжные — замирали в чаще косматых елей, громоздившихся вдоль берегов широкой и полноводной реки Выг.
— И-а-ао-уй! — заунывно раздавалось с вершины скалистого островка, о который с грохотом дробились пенистые струи порога.
Воды реки, зажатые здесь в узкой расщелине, с гулом мчались мимо островка, то взлетая тысячами брызг от ударов о подводные камни, то покрываясь густыми клубами белой пены…
На высокой скале тускло светился костер. Из груды сырого валежника пробивались длинные пряди колеблющегося дыма. Влажный мягкий ветерок гнал едкий дым на сидящих вокруг огня старух. Они исступленно кричали, тряся иссохшими руками. Впереди, у самого костра, стояла на коленях старуха с разрисованным кровью лицом. Ее седые волосы были заплетены в девять тонких косиц. Выпиленный из черепа оленя обруч с ветвистыми рогами плотно охватывал голову.
Это была Лисья Лапа, Главная колдунья стойбища, находившегося неподалеку от порога. Она терла между ладонями гладкие камешки. Один за другим сыпались они на скалу.
— Как из рук падают камни, так из туч упадут на землю олени-и! — тянула она нараспев.
— Упадут! Упадут! Упадут! — подхватывали хором старухи.
Колдунья сгребла камешки в пригоршню и, зажмурив глаза, бросила их через костер. Стуча по гладкой скале, они покатились в воду.
— Мы кидаем оленьи души-и-и, — запела колдунья. — В лесу будет много оленей, наши мужчины выследят и убьют их…
— Убьют, убьют, — вторили старухи. — Ой, как много убьют!
Голод — обычный предвестник весны на севере — вновь охватил стойбище. Что было в минувшем году, то случилось и теперь…
Весь день над притихшим становищем разносилось жалобное пение голодных старух. Даже рев порога Шойрукши не заглушал их тоскливых выкриков. Прислушиваясь к завыванию старух, люди, лежавшие в землянках, устало перешептывались, вспоминая недавние сытые дни.
— Много ели тогда, — повторяли они одно и то же. — Ой, как много ели!
Льок был обыкновенным круглолицым подростком со вздернутым по-ребячьи носом и светлыми глазами, в которых то и дело загорались задорные огоньки. Как всякий мальчишка, он не стыдился отнимать у жалобно визжащих девчонок сладкие корни, которые они терпеливо выкапывали в лесу. Проворнее щуки умел ловить в ручье рыбешку и тут же сырьем поедал ее; за много шагов по запаху находил съедобный гриб и быстрее других выискивал спрятанное в густых ветвях гнездо с лакомыми яйцами… Если в драках с мальчишками он не всегда оставался победителем, то в промысле за гусями в период их линьки ему не было равных. Ни у кого из молодежи ожерелье из клювов пойманных гусей не было таким длинным, как у него.
Шестой брат Льока, Бэй, всего на год старше его, прошлой весной уже был посвящен в охотники. Скоро придет черед и одногодкам Льока приобщиться к охотничьим тайнам. Каждый мальчик с малых лет мечтал об этом событии, самом торжественном в его жизни. Но Льок был седьмым сыном женщины, не родившей ни одной девочки, а по древнему поверью считалось, что отцом седьмого мальчика бывает дух — покровитель рода. С самого детства Льоку твердили, что он станет колдуном. В прошлом году старый колдун стойбища не вернулся с морского промысла, и теперь охотникам был нужен новый колдун. Вот почему они все чаще и настойчивее спрашивали Льока; не снится ли ему что-нибудь по ночам, не беседуют ли с ним в темноте духи? Встревоженному юноше и в самом деле стали сниться страшные сны.
Наступила весна. Увеличивался день, и начало пригревать солнце. Снег подтаивал даже под елями в лесу, но за ночь покрывался корочкой льда. Олени и злобные лоси стали неуловимы; чтобы догнать их, охотникам требовалось много сил, а их не было — лютый голод, начавшийся месяц назад, обессилил звероловов. Как и в прежние весны, охотники изо дня в день возвращались с пустыми руками.
— Нет нам удачи, — шептались они меж собой. — Некому вымолить ее у духов. Кремень виной тому, что погиб колдун.