Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 31



– Он тут делал ремонт, нанял какого-то работника, – сказал Владимир Михайлович, – но получилось неудачно.

«Неудачно, это еще мягко сказано, обои непонятного белесого цвета, наклеены так криво, что даже я гораздо лучше бы это сделала», – подумала Алена.

В другой комнате была устроена мастерская. Там и сям валялись кисти и краски, стояли прислоненные к стене картины, в основном – акварели. Здесь царил творческий беспорядок. Когда Алена последний раз гостила у отца, а это было лет шесть назад, ничего подобного не наблюдалось. Вместо мастерской здесь была спальня, чистенькая и аскетичная. Картин было немного, так как обычно они быстро продавались, по мере того, как были написаны.

Алена тогда попросила подарить ей какую-нибудь работу, желательно выполненную маслом. Но с этим возникли проблемы, так как выбора особенно не было. Наконец, отец предложил дочери в подарок морской пейзаж. Он подписал картину довольно приятно: «Дорогой доченьке Аленке». Зато сейчас, судя по всему, выбор был огромный. И эти все прекрасные работы отец написал за последние годы? Какая, однако, работоспособность! Невероятно!

– Ах, какие красивые картины, – начала восхищаться секретарша Полина, – такие необыкновенные пейзажи, яркие цвета!

– Он был сильным живописцем, – прокомментировал Владимир Михайлович, – особенно хороши у него акварели. Акварели сейчас редко кто пишет, все больше работают маслом, такие работы легче продать. Но Александра Васильевича интересовало только искусство, а не деньги. Он последнее время почти не продавал свои произведения. Говорил: «Они мне как дети».

На письменном столе у окна лежал незаконченный рисунок, стояли баночки с гуашью, кисточки, раскрытая художественная книга. Казалось, художник на минутку вышел в соседнюю комнату. Владимир Михайлович выдвинул ящик стола и жестом указал на лежащие там деньги.

– Вот, возьмите. Это его деньги, должно быть недавно продал картину. Теперь эти деньги – Ваши. Пригодятся на похороны.

Алена взяла довольно толстую пачку белорусских зайчиков и машинально хотела их пересчитать, но подумала, что при посторонних это делать неудобно, и просто положила эти деньги, перетянутые простой резинкой, в сумочку.

Владимир Михайлович предложил не терять зря время и выбрать что-то из вещей отца, чтобы отдать их в морг и похоронить в них Александра Васильевича. Алена подошла к шифоньеру и достала старый пиджачок с дырками на подкладке. Ужаснувшись, она посмотрела другие вещи, все оказались сильно поношенные.

– Нет, – заупрямилась Алена, – невозможно хоронить в таком старье отца. Это не по-христиански. Я читала, что нужно хоронить во всем новом. Нужно поехать и купить ему одежду.

– Ну как хотите, – раздраженно вздохнул Владимир Михайлович, – если Вы так богаты…

– Так есть же деньги, – удивилась Алена, похлопав рукой по сумке, где лежали белорусские зайчики.

Полина горячо поддержала Алену.

– Нет. Это не дело похоронить такого уважаемого преподавателя в каком- то старье. Нужно поехать по магазинам и купить костюм, рубашку, ботинки. И галстук.



Владимир Михайлович, у которого были, видимо, свои планы, не осталось другого выбора, как смириться.

– Все-таки Вы молодец, что приехали, – сказал Владимир Михайлович, – Мы думали, что никто не приедет, ведь это далеко и дорого.

– Как же иначе, – удивилась Алена, – это же мой отец. А почему так поздно дали телеграмму и где нашли мой адрес?

– Нам следователь после проверки отдал ключи от квартиры. Мы порылись в вещах Вашего отца и в его старых записных книжках нашли Ваш адрес. А телеграмму не давали, потому что не могли изыскать денег, как раз был праздник, 23 февраля. Мы же в Белоруссии еще беднее, чем жители России. Кстати, а квартира, она приватизирована?

– Не знаю, – честно призналась Алена, – отец мне писал, что приватизировал квартиру, но это было давно…

– Значит, Вы теперь наследница! И квартира Вам двухкомнатная теперь достанется и все его картины. – В голосе Владимира Михайловича вдруг явственно прозвучала зависть, а тон стал не такой уж сочувственный.

Алену покоробил этот тон. Сначала все ей выражали соболезнование и жалели её, а теперь – пожалуйста. Квартира, картины… Да она еще об этом и не думала. Нужно сначала похоронить отца, а потом уже разбираться, чья квартира и картины. Всем наплевать на переживания дочери!

Оставшиеся полдня были потрачены на покупку необходимых для похорон вещей – костюма, рубашки, галстука. Потом все это отвезли в морг и отдали санитарам. Алена также купила себе черную водолазку из белорусского трикотажа, что бы прилично выглядеть на завтрешнем, тяжелом для нее мероприятии. Все, что планировали, было выполнено. Алене отдали ключи от квартиры ее отца, и она решила там остановиться. Начало уже темнеть и пора было возвращаться, завтра предстоял тяжелый день.

Усталость и бессонная ночь давали о себе знать. Голова будто налилась свинцом, и лучше всего было бы лечь спать, но Алена решила осмотреться. Она не была в этой квартире около семи лет. Обстоятельства сложились так, что виделись они с отцом всего несколько раз в жизни, каждый раз по инициативе Алены. Раньше в этом жилище царил холостяцкий порядок и чистота, но с тех пор все изменилось. Видимо, сказывался уже почтенный возраст отца. Квартира была крайне захламлена, изменилась и обстановка. Там, где раньше была спальня, сейчас устроена мастерская. Огромное количество картин повсюду – на полу, на узкой тахте, вдоль стен и даже на шифоньере.

Вот портрет маленькой девочки в соломенной шляпке и с букетом милых незабудок, городской пейзаж, натюрморт с яблоками… На мольберте у окна натянут холст, на старом письменном столе – тюбики с масляными красками, кисточки, какие-то мелки, гуашь. Отец, судя по всему, в последние годы развил кипучую деятельность и это в таком-то возрасте! Просто творческий расцвет какой-то.

Когда Алена здесь гостила последний раз, картин почти не было. Как правило, отец сразу же продавал свои произведения – сдавал их в художественный салон. Были у него и постоянные клиенты. Одна дама приходила домой и покупала картины оптом. Довольно крупная сумма, лежавшая в ящике письменного стола , свидетельствовала, что отец продал недавно несколько работ. «Сколько тут народу было после того, как вскрыли квартиру. И никто не взял деньги, – подумала Алена, – надо же, какие честные люди!»

Обстановка в гостиной соответствовала стилю расцвета позднего социализма. Около окна стоял старенький цветной телевизор – минский « Горизонт», далее – музыкальный центр с колонками, небольшой сервант с посудой – хрустальными рюмками, вазами, фарфоровыми чашечками. Алена с любопытством заглянула в ящики серванта. На одной из полок стопкой лежали виниловые пластинки с классической музыкой, на другой – коробка с фотографиями и какие-то бумаги. Вплотную к серванту стоял книжный шкаф, полки которого распирало от книг по искусству и художественных альбомов. В комнате было два спальных места – диван-кровать, на котором спал отец,расположенная, что называется, ногами к двери, и еще тахта в другой части комнаты.

На диван-кровати лежало смятое одеяло, простынь, валялась подушка, сверху – полосатая пижама. « Все в таком беспорядке, – подумала Алена, – как будто кто-то боролся». Рядом с изголовьем стоял старенький торшер ядовито-зеленого цвета. « Говорят, что зеленый цвет якобы успокаивает, – пришло в голову женщине, – но этот торшер выглядит просто зловеще. Почему-то сбоку черное пятно, как будто его нечаянно подпалили».

Стены были украшены акварелями, написанными отцом, в основном пейзажами. Огромная репродукция Джоконды висела в центре залы и при свете торшера имела какой-то синюшный оттенок. «Кто-то считает, что Джоконда – необыкновенная красавица, но только не я, – размышляла Алена, – эти выбритые брови, тонкие губы… А ее знаменитая улыбка! Какая-то змеиная. Как будто она кого-то только что отравила и скрывает это, но очень довольна. И что отец в ней нашел? Да еще репродукция сомнительного качества, хоть и большая по размеру». Алена вспомнила, что отец тоже подарил ей копию картины Леонардо да Винчи – «Дама с горностаем». Алена очень ценила работы художников Возрождения, некоторые она видела в Эрмитаже. Современных художников она не понимала и не любила.