Страница 11 из 13
И, как от удара ножом,
Он рывком подскочил на постели,
От жара дыша тяжело.
Чистый воздух от множества трав
Понемногу рассеивал транс,
И, рассудок свой как-то собрав,
Осмотрелся внимательней Ганс.
Он проснулся в своей же кровати,
В своей же неубранной комнате,
Весь уже красный от ссадин
И чёрный от грязи и копоти.
Записи, книги, тетради
Стелились ковром на полу.
Ганс всегда был весьма аккуратен,
Порядком построив свою
Репутацию в деле врачебном —
По полочкам книги и мысли
Должны быть у Ганса зачем-то,
Всегда это чувство единства.
Порядок – как способ контроля
Над собственным телом и духом,
Он правило вывел такое,
Везде ему следовал сухо.
Старался порядок блюсти
Он всегда и во всем, но в итоге
Попался ему на пути
Этот северный город убогий.
И стал ему хаос – системой,
Потерян он в поиске знаний,
Коробкой бетонные стены,
Мозаикой линии зданий.
Вдруг в памяти Ганса сверкнул,
Как знакомый и ласковый голос,
Всего лишь на пару секунд
Молодой притягательный образ
Таинственной девушки в чёрном,
Прелестнейшей спутницы ночи,
В холодный туман облачённой,
В свет белой луны непорочный.
Ганс вспомнил прогулку с Кристиной
И то, что расстались внезапно,
Когда его тьма поглотила
В беспамятстве неадекватном.
– Быть может, ты просто приснилась
Мне в пьяном забвении этом,
Представилась скромно Кристиной
И тихо рассеялась ветром.
Приснилось, что пёс кровожадный
В зубах меня нёс в переулки,
Приснилось, что так же бежали
С Кристиной, державшись за руки.
Моё одиночество, может,
Придумало дружбу с тобою.
Я врач и поэтому должен
Предвидеть расстройство такое.
Возможно, становится хуже
Мне в этом потерянном месте,
Но что мне действительно нужно?
Каких я желаю известий?.. —
Спросил Ганс у тёмных углов,
У лечебных растений и трав,
Этих длинных зелёных кустов,
Что росли здесь во многих горшках.
У большого немого стола,
У бумажных листов и чернил,
Одиночества, смерти и дна,
У себя самого он спросил.
Но вот взгляд вдруг упал его быстро
На маленькую табуретку
С потёртой бумажной запиской,
Лежавшей на ней неприметно.
Ганс взял с табуретки листок,
Развернул его вмиг, увлечённо,
Увидев количество строк,
И неспешно записку прочёл он:
«Надеюсь, ты спал хорошо.
Тебя мучил ужасный озноб…
Ну, хотя бы до дома дошёл,
Не разбив себе нос или лоб.
Оставаться я, правда, не стала.
Прости, что вот так – из записки,
Сама очень сильно устала,
Впишу и уйду по-английски.
И знаешь, ты пьян был настолько,
Что страшно смотреть было даже,
Хотя пил вино, не настойку,
И то подливал всего дважды…
Не важно. Пишу, потому что
Ты можешь чего-то не помнить,
Наверно, тебе будет нужно
Всё в памяти лучше усвоить.
Мы ночью гуляли с тобою,
До этого выпили малость,
Как вдруг ты собакой завоешь…
Конечно, тогда испугалась.
Ты бредил достаточно долго,
Кричал непонятные вещи,
Слова все коверкал и комкал,
Звучало довольно зловеще.
Тебе стало тяжко и плохо,
Ты еле стоял на ногах.
У меня сразу страх, суматоха,
Спасать как – не знаю пока.
Не пришлось, Слава Богу, спасти.
Ты, в лице только лишь бледно-жёлтый,
До дома просил довести.
На меня так опёршись, дошёл ты.
И здесь уже рухнул ты, сонный,
Ознобу всему вопреки.
А я, видя уж, как измождён ты,
Сняла с тебя плащ, сапоги…
Я хотела омыть тебя позже,
Но как-то неловко, пойми…
Так что это ты сам уже должен,
А то ведь ужасно смердишь.
Приключение то ещё вышло.
Хотя, несмотря на тот ужас,