Страница 8 из 25
Крепостные Агап и Мария встретили меня в ночи с поклонами и проводили в опочивальню. На столе были блюда из моего вечернего меню и бутылка вина. Белая скатерть, четыре свечи и надоедливый сверчок в огороде. Облачившись в свой шелковый изумрудный халат, я приступил к ужину. Отпустил Агапа и Марию, принявшись вкушать, а заодно и разбирать присланный услужливым капитаном материал. Мое опьянение никак не влияло на мыслительные способности. В тот вечер я оценивал его силу на твердую четверку, что не могло помешать сосредоточенной работе. Шестерка тянет меня к продажным девкам. Семерка требует кокаина. Восьмерка отключает логику действий и пробуждает дикаря. Девятка взывает к извращениям. Десятка заставляет всю округу еще неделю говорить о моих похождениях.
Итак, что мы имели по запросу на данный момент? За последние двадцать лет, то есть с тысяча девятьсот девяносто восьмого года, в Большой Руке было совершено шесть убийств и девятнадцать изнасилований (которые попали в полицейские сводки). Пропаж не было, если не считать пьяного коровника, который обнаружился через неделю живехонький, но потрепанный. Что касается изнасилований, то здесь картина более или менее типичная для деревни – взял бабу против воли, написала заявление, посидел, отрезвел, женился. Вот тебе и новая ячейка общества. Классика. Никаких педофилов, извращенцев, гомосексуалистов и прочих представителей, избалованных возможностями мегаполисов, на горизонте не мелькало. Пройдемся по убийствам – две «бытовухи». Стандартная картина – собрались, выпили, потом еще, завязался спор, нож, кровь, труп. Еще два трупа списываем на живописный деревенский быт – жена изменила с соседом. Ревнивый импотент забил молотком сначала женушку, а потом и любовника. Этот случай мне был не интересен, как и прочие вышеупомянутые. Последние два вызвали куда больший интерес. Некий Барановский сорока пяти лет. В две тысячи четвертом зарезал жену на пятом месяце беременности. Мотивов нет, ничего внятного на допросах не сказал. Среди знакомых считался человеком порядочным и тихим. Обычный работяга. После экспертизы была диагностирована шизофрения, до этого случая на учете в психдиспансере не стоял, никогда не чудил. Сидит в местной психушке в особом отделении. Второй случай – убийство мальчишки десяти лет в две тысячи десятом. Огнестрельное ранение в голову, приведшее к смерти. Убийце удалось скрыться, но следствие установило подозреваемого. Им оказался брат матери убитого, который приехал навестить сестру из Екатеринбурга. Служивый, бывший афганец. До сих пор на свободе, числится в розыске. В этом направлении нужно будет поработать. Я пометил интересные мне сюжеты и переключился на психбольницу. Выяснил, что всего в отделении содержалось тридцать три больных. Из них шестеро коротали свои красочные дни в особом отделении, то есть считались опасными для общества и были под круглосуточной охраной. Помимо заинтересовавшего меня Барановского, я обратил внимание еще на одного пациента. Им был двадцатичетырехлетний Фома Городин. Попал в психушку в две тысячи тринадцатом, когда мать обнаружила у него странные склонности, проявляющиеся в издевательстве над животными. Он подвешивал котов за шею, втыкал иголки в вымя коров, отрезал хвосты щенкам. В характеристике, помимо внушительного списка издевательств, была пометка мелким шрифтом – «имеет выдающиеся умственные способности». Это меня и привлекло. Настроение порядком улучшилось, ведь фронт работ более или менее обрисовывался, обрастая подробностями и могущими быть полезными для дела деталями.
Я провел за работой почти час, сортируя и вычленяя из потока бурной деревенской жизнедеятельности стоящие сюжеты. Когда на часах пробило два ночи, я свернул свои инструменты и отправился ко сну. Капитан Соловьев подсобил барину, и теперь, чтобы завершить этот трудный день, мне нужно было решить две оставшиеся задачи, о которых я думал уже в кровати. Первое. Расписать график на день завтрашний. Второе. Допить свое французское вино.
Запись 3
27 июля 2018 года
Утром я медитировал дольше обычного. Под мычание коров и лай собак наладить контакт с потоком энергии оказалось весьма проблематично, хотя я давно привык делать это в самых что ни на есть антибуддистских условиях, так что, если вдуматься, здесь, на просторном балконе, откуда открывался вид на деревню, лежавшую у подножия горы, медитировать было куда приятнее, нежели в питерской квартире. Я представил, как тут стоял некогда представитель древнего русского дворянства, оглядывал Большую Руку с чашкой черного кофе и наслаждался мирской суетой внизу. И ведь все повторялось вновь. И снова дворяне на Руси, и снова крепостные, и еще много-много «снова». Неподалеку черным обелиском сверкала в лучах летнего солнца психиатрическая больница, чуть далее на восток – детский дом «Лазурный Сад», прямо у подножия ютились убогие полуразрушенные домики с двориками, заполненными скотом и ненужным хламом. Так и вся Россия – скот и хлам…
Завтрак был подан к одиннадцати и вызвал у меня вполне положительную реакцию, если не считать недоваренных яиц. Я сделал замечание бабке Марии, на что она пообещала впредь не допускать подобных гастрономических промахов. В остальном все было вполне питательно и даже куда свежее, чем я привык в Петербурге. День предстоял насыщенный, и я взял с собой две бутылки виски. На этот раз для гардероба был подобран синий итальянский костюм в полоску и розовый атласный галстук. У входа я обнаружил свои крокодиловые туфли, которые вчера встретились лицом к лицу с деревенскими неожиданностями. На мой вопрос, что это такое, бабка ответила так: «Милок, помыла, отчистила. Теперь как новые. Носить – не переносить». Что ж, не сказать, что я был несказанно рад подобному возвращению, но, как следует их осмотрев и даже понюхав, решил, что еще не все кончено. Очередное подтверждение, что даже у безнадежных случаев бывают шансы.
Иван заехал за мной в полдень. «Волга» блестела намытая, без единой пылинки, за что я похвалил его дополнительной тысячей рублей. Парень явно обрадовался и, казалось, всю дорогу вообще не дышал, боясь нарушить проскользнувшую между нами (как он себе придумал) гармонию. Единственное, что сказал, так это о своей предстоящей поездке в Екатеринбург для ремонта худых зубов. Настроение мое колебалось, как дряхлая ладья на волнах Эгейского моря. С одной стороны, я был доволен тем, как складываются дела. Вся эта история и разворачивающиеся перспективы будоражили мои чресла. Я чувствовал сенсацию, прорыв, шедевр. Витало в воздухе что-то особенное, что-то неописуемо важное, громкое, и в самом эпицентре этого находился я. Но отсутствие комфорта, а также всеобщий тупизм вводили меня в кратковременные приступы депрессии, ибо я никак не мог свыкнуться, что весь этот большой коровник мне приходится делить с людьми прямоходящими. Нет, я и в Европах сталкивался с дикостью, хамством, быдлом, невежеством и прочими характерными чертами забытых богом и властью людей. Но здесь они как будто умножались надвое, и уже на второй день я и вовсе перестал дивиться происходящему вокруг. Меня раздражала мелочность. Правда, она меня бесила куда больше, чем чванство, невежество и дикость. Мелочность народа, который трясется за что-то материальное, пускай это материальное стоит сущие копейки. Поясню, о чем я говорю. Мы проезжали мимо магазина «Пятерочка» на улице Ленина, и я увидел очередь, выстроившуюся возле здания, но не возле входа, а где-то сбоку, у проулка. Я поинтересовался у Ивана, что это такое, и он поведал мне, что три раза в неделю, в установленные дни и часы, производится списание продуктов с истекшим сроком хранения. Десятки килограммов просроченных молочных и хлебобулочных изделий, колбасных и мясных и даже кое-какая бытовая химия попадали в мусорные баки с обратной части здания. Так вот, народ, приняв подобную процедуру за очередную акцию, теперь приходил за несколько часов до установленного времени, чтобы урвать себе что-то из испортившихся продуктов к столу. Первое время, по словам Ивана, действо это напоминало гладиаторские бои не на жизнь, а на смерть. Люди дрались, катались по земле, крыли друг друга матом, вырывали волосы. В подобных ситуациях побеждали, конечно, сильнейшие – куда там старикам да бабам. Но после нескольких подобных баталий народ самоорганизовался, был назначен старший сего мероприятия, который отвечал за количество продуктов в одни руки и за порядок очередности, так что процесс приобрел вполне организованный характер.