Драма 11

– Хорошо стараешься, – сказал я Дмитрию, и тот просветлел, как будто удостоился похвалы от самого Иисуса. – Но если ты так и продолжишь пялиться на меня с блаженством, то дом наводнят эти мелкие ублюдки.

Я кивнул в сторону мальчишек, которые уверенно пробирались ко входу. Дмитрий спохватился, извинился и рванул к ним, по дороге извергая поток заготовленных заранее матерных словосочетаний.

На крыльце меня ждала приоткрытая металлическая дверь – еще один защитный рубеж, не свойственный местным жителями. Я вошел под своды деревенского дома, раздвинув прозрачную тюль «антимуха» на входе. Заметил блок управления сигнализацией – предмет, в подобной глубинке входящий в разряд излишеств. Брякнул какой-то караульный колокольчик, и из комнаты навстречу мне вывалился Соловьев. В своей помятой форме, озабоченный и напряженный. На руках его были медицинские перчатки, в кармане сквозь штаны горел фонарик, а лысеющую голову покрывали многочисленные испарины пота. Стоял спертый запах деревенской хаты, но убранство в целом прилично отличалось от типовых берлог местных крестьян. На первый взгляд здесь было даже чисто, что меня, человека, привыкшего наблюдать изо дня в день за безумством срача, повергло на первых порах в некий ступор. Из корзины с крабами вырваться весьма не просто, и хозяин этого дома, вероятно, делал в этом направлении некие успехи.

– Эксперты из Екатеринбурга будут через полчаса, – суетливо брякнул капитан вместо приветствия и вытер платком вспотевший затылок.

Я кивнул, попытался войти в комнату, но капитан преградил мне путь, встав на пороге своей кабаньей тушей. Он наморщил лоб и как-то странно заглянул мне в глаза. Настоящий боров, он был ниже меня на голову, но куда шире и коренастей. Я почувствовал запах алкоголя и табака.

– Илларион Федорович, – выдавил он из себя, откашлявшись. Ему было неловко, но Соловьев – все-таки мент, и неловкость каким-то чудным милицейским образом была подавлена профессиональным напором. – Эта картина не для всех. Я знаю, что будут говорить о нашей деревне, когда новости об убийстве просочатся в региональные СМИ. Такое не каждый день встречается даже на «НТВ»… Раз уж вы журналист и у нас с вами вроде как складываются доверительные отношения…

– Я видел всякое, если ты переживаешь за мою впечатлительность, капитан. Что касается публикаций. Я здесь по делу пропавшей девочки. Я не новостник, а документалист, который работает над большим проектом, и меня не интересуют деревенские толки. Желтухой я не занимаюсь.

– Просто я знаю, как это бывает, – он почесал проплешину, не сдаваясь. – Мы тут себе тихо-тихо жили, вроде даже как неплохо всем тут было. А тут… – вздохнул, опустил маленькие глазки. – Большое начальство приедет… Копать начнут, виноватых искать.

– Боишься по шапке получить? – усмехнулся я. – Это призрак коммунизма в тебе колбасится, капитан. В Союзе ради отчетов чего только не придумывали. Маленькие докладывали тем, кто побольше, что все у них хорошо. Те выше передавали, и так до самого верха. И ведь все хорошо было, но как только копнешь, обязательно на говно наткнешься. Сегодня уже не те времена, хоть мы и недалеко ушли. Ты можешь быть спокоен, я сделаю свою работу максимально корректно. Партийный ремень обойдет твой зад стороной, не напрягайся, не отшлепают.

– Спасибо, признателен, – Соловьев утер тыльной стороной ладони пот с лица и уступил мне дорогу.

В затхлой темной комнате (шторы были задернуты, дабы избежать лишних глаз) передо мной развернулась самая странная картина, которую мне только доводилось наблюдать в своей жизни. Опишу все в мельчайших подробностях, ибо это чрезвычайно важно для дела. Итак, вот что показал мой осмотр при первом взгляде. Это был зал квадратов двадцать площадью. Типичная комната русского обывателя – телевизор, сервант, диван, шкафы, ковер на стене. Вся мебель и детали интерьера были расставлены по стенам и углам, освобождая центральную часть. В центре комнаты расположился труп старика – на вид лет семидесяти. Он лежал на спине, с искаженным от боли лицом. Губы его были синими, глаза широко открыты. Старик был абсолютно голым, руки и ноги его были растопырены по принципу Витрувианского человека. На животе его был толстый розовый шов от шеи до паха, небрежно стянутый плотными черными нитками. На левой руке виднелось нелепое черное тату в виде стоящей на задних лапах свиньи. По телу ползали мухи, запах стоял не из приятных. На запястьях виднелись кровоподтеки, ребра, судя по первому осмотру, были переломаны.

Я достал смартфон, сфотографировал интересующие меня детали и прошелся по комнате, изучая убранство. Капитан Соловьев озабоченно стоял в проходе, глядя с недоверием то на труп старика, то на меня.

– У вас не найдется… – заикнулся он, когда я полез в книжный шкаф.

– На кухню, – прервал я.

Мы прошли с ним на кухню, я сбросил перчатки и достал из своего чемодана бутылку виски. Соловьев быстро нашел нам чистые стаканы, и мы налили по сотне. Он опрокинул разом, я медленно цедил.

– Кто он такой? – спросил я, отодвигая занавеску на окне. В огороде дежурили любопытные мальчишки, прятавшиеся за деревом черешни.

– Дед-то? – нюхая рукав голубой рубашки, переспросил капитан. – Матвей. Дед Матвей. Жил тут себе тихо-тихо. Ни с кем не общался особо. Затворником был вроде. Я его не знал толком, да и жители тоже не много чего о нем сказать могут. Жил на отшибе, никого не трогал. Не знаю даже… Не знаю, – он покачал головой и тупо уставился в стену. – Не знаю, не укладывается как-то.

– Не раскисай, кэп, – хмыкнул я. – Ты тут вроде как за Бэтмена, так что слез лить не надо. Готэм не простит тебе этого. Здесь герой нужен, а не нюня.

– Ох, что будет теперь…

– Ничего не будет, – я хлопнул его по плечу. – Но послушай, что я скажу. Это уже серьезное дело. Пропажа ребенка – это одно. Труп, – я бросил пренебрежительный взгляд в сторону комнаты, где лежал дед Матвей, – и труп не простой – это совсем другое. От тебя требуется холодный рассудок и профессиональный подход к этому делу.

– Да уж…

– Возможно, это твой звездный час, Соловьев, – я плеснул ему в стакан. – Кто-то на таких делах горит, а для других это шанс взлететь. Скоро приедут эксперты – тебе нужно будет хорошенько поработать и не дать этим ребятам все запороть. И сам не нажрись – предстоит сложная работа. Нужен светлый разум, чтобы не упустить детали. Понял?

Капитан кивнул.

– Кто обнаружил труп?

– Девка какая-то приезжая… – Соловьев накатил и снова занюхал рукавом.

– Какая еще приезжая девка? – недоуменно спросил я.

– Сами еще ничего не знаем. Димка ее в участок еще утром отвез, она там с нашим Гномом вместе ждет, пока мы тут закончим. Нас на всех не хватит.

– Так, капитан, – я покачал головой, достал из своего арсенала диктофон и максимально сосредоточился. – Давай по порядку. Труп этого вашего деда Матвея обнаруживает какая-то приезжая женщина, которая не живет в Большой Руке. Верно?

– Да.

– Она приходит в этот дом с каким-то Гномом, звонит в полицию, приезжаете вы, а она, эта женщина, и этот Гном сейчас в участке, ждут, когда вы их допросите. Так?

– Так.

– Что это за Гном?

– Карлик тут у нас есть один. Ефим. Не совсем в рассудке. Лет шесть в психушке провел, потом отпустили его. Инвалидность оформил и шатается по деревне, помогает всем. Его тут все любят – он и воду носит, и с выпасом помогает, да все, что просят, делает. Работящий парниша.

– Значит, так, – я поднялся со стула. Соловьев поднялся следом. – Ты закройся тут на замок и жди специалистов из центра. Обыщите дом, снимите отпечатки. Все интересное тащи в участок – записные книжки, телефоны, документы, фотографии. Этот дед Матвей явно переживал за свою безопасность – вон как дом свой оградил. Я с Димкой твоим поеду к этим двум и буду присутствовать при допросе. Чуть что, сразу звони. Ясно?

– Ясно, – поникшим голосом ответил капитан и покосился на бутылку виски. Но бутылку я забрал с собой – нельзя было допустить перебора.