Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 14

Пишут: он сгубил себя.

Да ничем он себя не сгубил.

Если б сгубил, не сотворил бы.

Если б не сотворил, сгубил бы себя.

Страшно видеть, как видит женщина, как разрушается мужчина.

Что мы знаем о том, что мы знаем?

То же, что мы знаем о том, чего не знаем.

Свин потребляющий или человек отдающий? Мы выбрали второе.

Но отдавать, по сути своей, не можем. Остаётся сожаление.

Которое мы называем созиданием.

Когда жизнь и поэзия одно: боль и радость, и самоцель, –

это Есенин, Мандельштам, Цветаева, Рубцов.

Пастернак и Бродский за синтаксисом всё же скрывают

самую потаённую часть себя.

У Кузнецова автор так растворён в стихах, что его уже и не слышишь.

Здесь не любят бедных, потому что здесь их нет.

Хорошо, что музыку нельзя перевести на украинский, и я слушаю

Чайковского на общечеловеческом.

«Борис Годунов». Это уже высота Неба, дальше не плюнешь.

В отличие от реального мира, мир стиха совершенный, полный,

идеально завершён, самодостаточен.

Вся загадка истинного произведения искусства в том, что последнее не имеет развития, вообще движения, какая-то живая окаменелость, почти ничто, имеющее страшную силу вовлечения в себя всего существа человеческого.

Живи вне мнений и рецензий.

Для читателя стихотворение кажется завершённым.

Для пишущего творчество, что копание могилы.

Лопата за лопатой – отбрасывает почву, камни,

пока не докопается до конца.

У художественной вещи те же вопросы к Нам, что и у Нас к ней.

Объединяясь, вопросы только усиливают себя.

Потому (ответить некому) мы снимаем их вообще

и просто слушаем, читаем, смотрим.

Если восхищён, значит уже спрашиваешь:

“Как сделал”

Как на рынке: “Где взял?”

Отмечаю: нужно всегда чем-нибудь интересоваться, даже если и неинтересно. Можно выжить.

Чтоб возвыситься, утвердиться, осознаться, Он сотворил человека.

«Расти, подлец, до моего уровня, там посмотрим…»

Ни загадки, ни тайны, ни, тем более, загадки в тайне не было и нет.

Просто, когда Запад, едва подняв голову, уже опускается на передние ноги, помахивая отрастающим хвостом, душа Востока,

не растеряв первозданной природы, уже стоит, и прочно, на ногах,

освободив руки для отпускания тепла и света.

Два раза ходил на избирательный участок, да всё люди…

Затем зашёл в “Тет а тет” (кафе), там нашлось свободное место.

Невозможность субъектом осмыслить истинность реального мира

принуждает первого приспосабливаться к действительности

и приспосабливать её к своим потребностям

первого порядка, упрощая её, таким образом разрушая;

с другой стороны, по той же причине бессилия происходит упрощение

через художественную, эстетическую действительность,

возведение объективной реальности в символ.

Гармония в себе. Отрицание её – конфликт, противоречие;

потому отрицание, разрушая гармонию, разрушает и самоё себя.

Оно не может существовать, как постоянная реальность,

так как постоянно возвращается в гармонию.

Надо почувствовать в себе что-нибудь удивительно ужасное,

чтобы увидеть вокруг себя невообразимо прекрасное.

Не пишу, едва успеваю записывать.





Открыть свою черепную коробку и посмотреть: что там?

Дело в том, что каждый из нас хочет утвердить своё правильное

и чтоб это подтвердили другие.

Но у каждого другого своё другое правильное.

Материя и Дух тождественны.

Только Дух настолько плотнее материи и насыщен

такой громадной энергией, что нами не ощущаем вовсе.

Лишь в отдельные моменты Он является нам в словах, красках, звуках,

которые мы едва успеваем (а иногда и не замечаем) почувствовать.

Слабые не болеют, они умирают.

Писание – вдох-выдох, выдох надо сжигать.

Поэзия заставляет оглядываться вперёд, и здесь всегда есть опасность

скрутить себе шею.

Одинокие всегда умны.

Потому что постоянно ищут выход (и не находят) из своего одиночества.

Поэт одним своим существованием отрицает всё существующее как порядок.

Поэтому кажется, что он видит порядок в беспорядке.

Обработанное музыкальное произведение – это опущенная музыка.

(«Я хочу сегодня, я хочу сейчас!»)

К оригиналу (источнику) мы вытягиваем уши (губы) сами.

Трудно поверить в то, что поэты умирают, уходят

художники, композиторы, уходит высочайший дух, сгорает пламень.

Ау! мы здесь, мы с вами, мы слушаем, видим вас

и говорим с вами во веки веков.

Причём и зачем мне всё?

Надо быть способным поражаться малому, чтобы писать великое.

Человек в обществе, действительно, есть животное.

Ему могут дать кусок хлеба и его же отобрать,

вытащить из болота и толкнуть в трясину.

Одно стадо бессмысленно и бесчувственно

вытесняет другое стадо из пространства,

это инстинкт, закон общества.

Человек есть человек только в одиночестве,

в идеальном, божественном вымысле.

О смерти мы знаем больше, чем о жизни.

Смерть мы можем определить хотя бы, как пустоту, ничто.

Что мы можем сказать о жизни?

Мы ходим кругами вокруг простого, запутывая и усложняя его своими поисками. Тогда как простое, истина, Бог в нас.

Надо каждое мгновение знать это, пока это не станет уверенностью,

второй реальностью, первой.

Слушать можно всё, только великое слышать.

Даже с умным бараном стадо овец будет стадом овец.

Каждая ошибка общества, каждый его удар по человеку всё больше

убеждает последнего в его ненужности обществу и замыкает в себе,

где он строит свой внутренний, изолированный от общества мир,

в меру своих чувств, понятий, мировоззрения.

Я отворачиваю от тебя глаза не потому, что не могу подать копейку,

а потому, что не могу подать бессмертия.

Душа не та вещь, которой разбрасываются.

Бессмертие укрепляет в человеке высокое чувство о себе.

Не гордись, оценка тебя обществом

всегда будет ниже собственной оценки.

Когда всеединое чувство расчленяется, является мысль,

деление на бело-чёрное, добро-зло, Бога-Дьявола и т.п.