Люди лунного света

Нет, самец и самка - они противоположны, и только! Отсюда - все выводы, вся философия и истина. Наибольшая противоположность мужчины и женщины и выразит наисильнейший в них пол! Т. е. чем менее "мужеподобна" женщина - тем она самочнее; как чем менее "женоподобен" мужчина - тем наиболее он самец. Паллада-Афина, "воительница" и "мудрая" - не замужня, не мать и вообще очень мало самка. В ней возраста нет; она не знала детства, не будет бабушкой. Ей, мужеподобной, - параллелен только женоподобный Ганимед, который никогда не будет отцом, мужем и дедушкой. Явно, что в противостоянии своем наибольший самец и наибольшая самка суть:

1) герой, деятель;

2) семьянинка, домоводка.

Один будет:

1) деятелен, предприимчив, изобретателен, смел, отважен и, пожалуй, действительно "топает" и "стукает"; другая же:

2) тиха, нежна, кротка, безмолвна или маломолвна. "Вечная женственность" - прообраз одной. "Творец миров" - прообраз другого.

Есть какое-то тайное, невыразимое, никем еще не исследованное не только соотношение, но полное тожество между типичными качествами у обоих полов их половых лиц (детородных органов) с их душой в ее идеале, завершении. И слова о "слиянии душ" в супружестве, т. е. в половом сопряжении, верны до потрясающей глубины. Действительно, "души сливаются" у особей, когда они сопряжены в органах! Но до чего противоположны (и от этого дополняют друг друга) эти души! Мужская душа в идеале, - твердая, прямая, крепкая, наступающая, движущаяся вперед, напирающая, одолевающая; но между тем ведь это все - почти словесная фотография того, что стыдливо мужчина закрывает рукой!.. Перейдем к женщине: идеал ее характера, поведения, жизни и вообще всего очерка души - нежность, мягкость, податливость, уступчивость. Но это только названия качеств ее детородного органа. Мы в одних и тех же словах, терминах и понятиях выражаем ожидаемое и желаемое в мужчине, в душе его и биографии его, в каких терминах его жена выражает наедине с собой "желаемое и ожидаемое" от его органа; и взаимно, когда муж восхищенно и восторженно описывает "душу" и "характер" жены

224

своей, он употребляет и не может избежать употребления тех слов, какие употребляет мысленно, когда в разлуке или вообще долгане видавшись, представляет себе половую сферу ее тела. Обратим внимание еще на следующую тонкую особенность. В психике женской есть то качество, что она не жестка, не тверда, не очерчена резко и ясно, а, напротив, ширится, как туман, захватывает собою неопределенно далекое; и, собственно, не знаешь, где ее границы. Но ведь это же все предикаты увлажненных и пахучих тканей ее органа и вообще половой сферы. Дом женщины, комната женщины, вещи женские все это не то, что вещи, комната и дом мужчины: они точно размягчены, растворены, точно вещи и место превращены в ароматистость, эту милую и теплую женскую ароматистость, и душевную и не только душевную, с притяжения к которой начинается "влюбленность" мужчины. Но все эти качества - лица, биографии и самой обстановки, самых вещей - суть качества воспроизводительной ее сферы! Мужчина никогда "не наполнит ароматом" весь дом: психика его, образ его, дела его - шумны, но "не распространяются". Он - дерево, а без запаха; она - цветок, вечно пахучий, далеко пахучий. Каковы души, - таковы и органы!От этого-то, в сущности, космогонического сложения (не земного только) они и являются из всего одни плодородными, потомственными, сотворяют и далее, в бесконечность, "по образу и подобию своему"... Душа - от души, как искра - от пламени: вот деторождение!

* * *

В европейской литературе есть книжка, и даже, пожалуй, книжонка, из которой, как это ни неприятно, только и можно почерпнуть некоторые факты половой жизни: так как Европа, проникнутая христианским гнушением к полу, не допустила ни философов, ни поэтов заняться собиранием здесь любопытных фактов, и только "грязные медики", все равно копающиеся во всяких экскрементах, во всякой вони, болезнях, нечистотах, не брезгающие ничем, не побрезгали "и этим". Но, в сущности, даже и они побрезгали! О дифтерите, который убивает детей, все же они говорят не этим отталкивающим тоном, не с этим отталкивающим чувством, как о дающих жизнь половых органах и о самой половой жизни, половой деятельности. Например, мне было передано об одном парижском светиле медицины, который в сочинениях своих серьезно проводил ту мысль, что "женатые и замужние, если они, не довольствуясь имеющимся у них удовлетворением половой страсти, обращаются на сторону, т. е. изменяют муж жене или жена мужу, - то они суть явно ненормальные люди, душевнобольные; и что, как таковые, они не могут

225

быть оставляемы на свободе в благоустроенном обществе, а должны запираться на замок, в психиатрических лечебницах или же просто в тюрьмах". Любопытно, что, кажется, ни одного не было случая, чтобы с медицинской стороны предложено было так поступить с сифилитиками; и это нельзя объяснить только тем, что они дают хлеб врачам, а уже Фурье заметил, что "доктора очень любят, когда страну посещают хорошие лихорадки, тифы и т. п."; нет, тут больше и печальнее: медицина, "христианская медицина", действительно не видит "ничего особенного" в сифилисе, считает его картиной здоровой структуры общества; а совокупления, и особенно когда они счастливы, обильны, когда они "приливают", как океанический прилив, - они считают "вырождением" и "патологией" и предлагают запереться от них обществу. Есть "крещеные люди"; но ведь есть и "крещеные профессии", и даже, наконец, есть "крещеные науки": в их обществе очутилась и медицина, и это ничего, что ее столпами были тоже совершенно "крещеные", даже до погружения семи раз в купель, Фохты, Молешотты и Бюхнеры, не опознавшие себя младенцы...

Книжка, или книжонка, о которой мы говорим, - Крафт-Эбинга: "Половая психопатия"*. Па6о?, - значит "страдание": то, от чего кричат, на что имеющие ее - жалуются. И хотя никто из описываемых в книжке лиц не "кричал" и не "жаловался" Крафт-Эбингу, но он собрал ставшие известными ему факты в книжку "о страданиях пола", не имея для этого даже того основания, какое имел бы механик, занятый давлениями, толчками и вообще действиями на вещественные массы, наименовать "патологической физикой" явления электричества, гальванизма или явления света, где эти массы отсутствуют.

Мне лично половая жизнь ни из рассказов, ни из книг не известна в большей степени, чем как это узнаешь случайно. Но я предпошлю извлечениям из Крафт-Эбинга кое-что, что мне, однако, пришлось узнать, ибо, всегда этою жизнью интересуясь, я дополнительными расспросами, когда было можно, а также и смотрением куда следует, открывал подробности, опущенные у "испуганного" Крафт-Эбинга. Первый раз мне пришлось прочесть о наибольшей самочности лет 20 назад в известных "Записках" о своей жизни Н. И. Пирогова, нашего великого хирурга. Там, описывая разные свои переезды и поездки в начале служебной деятельности, он между прочим упоминает о встрече - сколько помнится где-то в западном крае, около Риги или Пскова, должно быть, с университетским своим товарищем. Именно он у него остановился на перепутьи. Товарищ оказался женатым, недавно, - и на совершенно молоденькой женщине, лет 16-ти. В мимолетной встрече он ему жаловался, что хотя очень любит свою жену и

226

доволен ее характером, но чувствует себя изнеможенным от ее постоянного желания совокупляться. Здесь нужно отметить и то, что сам он был очень молод и, следовательно, не изношен; и то, что в ту пору 30-х или 40-х годов "развращающего чтения" еще не было; или, по крайней мере, на него еще де могла натолкнуться женщина, столь юная, что она, очевидно, только что вышла "из-под крыла матернего". Здесь мы имеем таким образом естественное, не возбужденное, глубоко природное влечение в такой силе и напряжении, какому, во "сяком случае, не отвечало тоже природное и молодое влечение молодого мужчины, но как самца - обыкновенного. Это наблюдение показывает, что "самочность" не есть постоянная величина, приблизительно одинаковая у всех, но что она варьирует: в одном "самца" более, "самки" более, чем в другом, и это не есть ни плод развращения, ни плод возбуждения или дурного воспитания. О следующем случае мне пришлось слышать: однажды в кружке женщин из "общества", среднего и скромного, зашли "суды и пересуды" о девицах и женщинах их круга; и некоторые очень осуждали таких-то и таких-то лиц своего пола "за их выдающееся нескромное поведение, развязность манер, речей" и пр. Тогда их прервала одна из слушавших, замужняя женщина: "Вообразите, все, о ком вы говорите, - скромные девушки, нимало не заслуживающие вашего порицания; но вот эти, - и она назвала несколько скромнейших девушек и женщин, - сущие подлюги: я знаю от мужа своего, что те, о ком вы говорите дурно, - были и остаются невинными, несмотря на всяческое ухаживание мужчины, на все его усилия, а эти скромницы совсем напротив..." Мне позднее привелось узнать два случая, когда жены не только не удерживали своих мужей от ухаживания "с последствиями", но толкали их на такое ухаживание, как бы любо-пытствуя через них о поле окружающих женщин и девиц; и разразившаяся гневом или, во всяком случае, порицанием - шла, очевидно или может быть, из таких женщин. Здесь, однако, следует принять во внимание следующее. Очевидно, что эти "падавшие" женщины и девицы не "заготовили" же себе "скромности" на случай ухаживания, в предположении, что она понравится или привлечет: в общем она ведь отпугивает, предупреждает самое начало ухаживания; очевидно, они ничего не думали, ничего не ожидали, но были действительно скромны и именно скромнее остальных; они были их женственнее, добродетельнее, и в меру этого самочнее; были, так сказать, более нежны, ароматисты, более содержали в себе сладкого нектара; и... "упали" не оттого, что менее хотели сопротивляться, но оттого, что приближение и видимое желание мужчины возбудило в них ответный ток такой силы и напряжения, который повалил их: как мучнистость колоса тянет стебель