Жажда

Они подались друг к другу, но их тела не соприкасаются.

Их плечи напряжены.

И каждый из них всецело поглощен тем, что говорит другой.

Мне хотелось бы оказаться к ним поближе, хотелось бы услышать, о чем идет речь, хотя это совершенно не мое дело. Очевидно одно – если у людей такой напряженный и сердитый вид, как у этих двоих, у них определенно есть какая-то проблема, и я бы погрешила против истины, если бы сказала, что не хочу знать, в чем она состоит.

Не понимаю, почему это кажется мне таким важным – возможно, потому, что в их ссоре чувствуется какая-то интимность, от которой у меня начинает болеть живот. Что нелепо, ведь Джексон едва мне знаком. К тому же во время двух из наших четырех встреч он прошел мимо меня так, будто я вообще не существую.

Это уже само по себе недвусмысленный намек на то, что он не желает иметь со мной никаких дел.

Вот только я все время вспоминаю выражение его лица, когда он отогнал от меня Марка и Куинна в ту первую ночь. И то, как расширились его зрачки, когда он дотронулся до моего лица и вытер каплю крови с моих губ.

Когда его тело касалось моего, все мое естество замирало, ожидая возможности возродиться, ожить.

Тогда у меня не было такого чувства, будто мы с ним чужие.

Наверное, именно поэтому я и продолжаю наблюдать за ним и Лией, вопреки голосу рассудка.

Теперь они ругаются так ожесточенно, что я могу слышать их возбужденные, громкие голоса, хотя от меня до них далеко. Я не могу расслышать их слов, но мне это и не нужно – мне и так понятно, насколько они оба взбешены.

И тут Лия замахивается и бьет Джексона ладонью по той щеке, которую пересекает шрам, бьет с такой силой, что его голова дергается назад. Он не дает ей сдачи, собственно, он не делает ничего, пока ее рука не приближается к его лицу опять.

На сей раз он перехватывает ее запястье и крепко сжимает его, а она пытается вырвать руку. Теперь она вопит во все горло – звучащие в ее воплях ярость и душевная боль пронзают меня, и на глазах моих выступают слезы.

Я хорошо знаю эти звуки. Знаю порождающую их боль и ярость, из-за которой их бывает невозможно сдержать. Они исходят из самых глубин твоей души и рвут ее в клочья.

Я инстинктивно делаю шаг в сторону Лии, меня тянет к ней и эта ее боль, и чувствующийся в их перепалке надрыв. Но тут ветер усиливается, и они оба вдруг поворачиваются, воззряются на меня, и от стеклянного взгляда их темных глаз меня пробирает дрожь. Они глядят на меня так, словно они хищники, а я добыча, и им не терпится вонзить в меня клыки.

Я говорю себе, что нервничаю без причин, но все равно испытываю странное чувство, когда машу им рукой. Вчера мне казалось, что мы с Лией можем подружиться – особенно после того, как она пригласила меня заходить к ней, чтобы вместе делать маникюр и педикюр, – но очевидно, что в том, что происходит сейчас между Джексоном и ею, нет ни капли дружеских чувств. И хорошо, думаю я, ведь мне совсем не хочется встревать в ссору двух человек, между которыми явно что-то было. Но я также не хочу оставлять их наедине друг с другом, раз уж Лия распалилась настолько, что ударила своего собеседника, а он, защищаясь, схватил ее за руку.

Я не знаю, что предпринять, и просто смущенно смотрю на них, а они – на меня.

Когда Джексон отпускает запястье Лии и делает пару шагов в мою сторону, на меня вдруг накатывает такой же панический страх, как вчера, на вечеринке. И та странная завороженность, которая с самого начала всякий раз нападала на меня при встрече с ним. Не знаю, что в нем есть такого, но всякий раз, когда я вижу его, меня начинает тянуть к нему, хотя я не в силах понять почему.

Он приближается ко мне, и мое сердце начинает неистово биться.

Однако я не отступаю. Один раз я уже бежала от Джексона, но больше не стану.

Но тут Лия вдруг хватает его и тянет назад. Опасные огоньки в ее глазах гаснут (правда, в его глазах они остаются), и она радостно машет мне рукой:

– Привет, Грейс! Давай к нам.

Ну нет, благодарю покорно. Ни за что. Ведь все мои инстинкты кричат мне, чтобы я бежала отсюда со всех ног, хотя я не знаю почему.

И вместо того чтобы идти к ним, я опять машу ей рукой и кричу:

– Вообще-то мне надо вернуться в комнату, пока Мэйси не начала разыскивать меня опять. Я просто хотела немного исследовать кампус, прежде чем завтра у меня возобновится учеба. Хорошего дня!

Последнее пожелание – это явный перебор, ведь оба они взбешены, но, нервничая, я всегда либо теряю дар речи, либо начинаю нести всякую чушь, так что сейчас у меня получилось не так уж и плохо. Во всяком случае, именно так говорю я себе, когда поворачиваюсь и иду прочь – так быстро, как только могу.

Каждый шаг требует от меня выдержки, ведь мне приходится заставлять себя не оглядываться через плечо, не проверять, смотрит ли на меня Джексон или нет. Ощущение мурашек на затылке говорит мне, что сейчас он глядит мне вслед, но я пытаюсь не обращать на это внимания.

Как и на странное чувство, которое возникает у меня всякий раз, когда я вижу его. Я уверяю себя, что это пустяки, что это ничего не значит. Что я ни за что не влюблюсь в парня, в котором столько заморочек.

Но мне все равно ужасно хочется оглянуться – до того момента, когда Джексон вдруг не оказывается рядом со мной. В его глазах светится интерес, а волосы развеваются на ветру.

– Зачем тебе так спешить? – спрашивает он, преградив мне путь и пятясь, так что я вынуждена замедлить шаг, чтобы не врезаться в него.

– Да так. – Я опускаю взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза. – Мне холодно, я замерзла.

– Так каков твой ответ? «Да так»? – Он останавливается, вынудив меня сделать то же самое, затем, одним пальцем подняв мой подбородок, все-таки заставляет меня взглянуть ему в глаза. И улыбается кривой улыбкой, от которой у меня замирает сердце, – собственно, именно поэтому я так и старалась не смотреть на него. Особенно после того, как только что наблюдала такую бешеную ссору между ним и Лией. – Или хочешь сказать, что ты правда дико замерзла?

Если приглядеться, можно все еще различить след ее ладони на его прочерченной шрамом щеке. Это бесит меня, хотя и не должно бы, если учесть, что я едва знаю этого парня. А потому я делаю шаг в сторону и говорю:

– Я замерзла. Так что извини, но мне нужно идти.

– На тебе столько всего надето, – замечает он, тем самым подтвердив, что я выгляжу так же несуразно, как чувствую себя, и снова преграждает мне путь. – Ты уверена, что замерзла и что это не отговорка?

– Мне нет нужды искать отговорки. – Однако именно это я и делаю – ищу отговорки и пытаюсь убежать от того, что я только что наблюдала. И от всех тех чувств, которые он будит во мне, хотя на самом деле мне хочется одного – обнять его крепко-крепко и не отпускать. Это нелепое чувство, нелепая мысль, но от этого слова не становятся менее реальными.

Он склоняет голову набок, вскидывает одну бровь – и мое сердце начинает биться еще чаще.

– Да ну? В самом деле?

Вот тут-то мне и следует опять начать двигаться вперед. Следует сделать что угодно, лишь бы это не выглядело так, будто я вешаюсь ему на шею. Но я не сдвигаюсь с места.

Не потому, что Джексон преграждает мне путь, хотя именно это он и делает, а потому, что все мое естество неудержимо влечет к нему. В том числе и к исходящей от него опасности. Особенно к опасности, хотя прежде я была не из тех девушек, которые рискуют просто ради острых ощущений.

Возможно, поэтому-то, вместо того чтобы обойти его и побежать к замку, что было бы правильно, я смотрю ему прямо в глаза и говорю:

– Да, в самом деле. Потому что я тебе не подчиняюсь.

Он смеется. И это самый наглый и надменный смех, который мне когда-либо приходилось слышать.

– Мне подчиняются все… в конечном итоге.

О боже! Какой козел!

Я картинно закатываю глаза, обхожу его сбоку и иду по дорожке, выпрямив спину и ускоряя шаг, – по идее, это должно показать ему, что я не желаю, чтобы он шел за мной. Потому что, когда он говорит такие вещи, мне становится неважно, что меня влечет к этому парню. Зачем тратить время на человека, который возомнил, что своим существованием он всех осчастливил?