МоLох

– И какого рода мероприятие нас ожидает на этот раз? – кисло спросил Бобров, который был не в восторге от приезда московского ревизора. Который наверняка привезет с собой и историю «погонщика» Андрея Боброва.

«А вдруг это Карен?» – похолодел он.

– Ревизор будет жить в Чацкой гостинице, – сказал Свежевский, отхлебывая пиво из пластикового стаканчика, который предусмотрительно прихватил вместе с бутылкой пива. – А там единственный люкс. Надо все устроить, быть может, мебель какую-то прикупить, починить сантехнику.

– За счет банка? – вскинул брови Бобров.

– Андрюша, ты не понимаешь всей важности момента, – терпеливо пояснил Свежевский. – Когда к нам в последний раз приезжали из Москвы, из головного офиса?

– На моей памяти я последний, – с иронией сказал Бобров.

– Но ты же не с проверкой. Дело-то серьезное, – Свежевский осекся: а все ли здесь свои? Не хотелось выносить сор из избы.

Выручила Анна Афанасьевна, которая принесла к мангалу тазик маринованного в лимонах, помидорах и репчатом луке мяса. Немного свинины, но в основном, домашняя, Зиненковская курятина, утятина и даже крольчатина. И озабоченно спросила:

– Хватит ли?

В беседку подтянулись остальные. Миллер с гитарой, Шурочка, Бетси, Кася и Мака. Последняя что-то жевала.

Расселись. Бобров рядом с Ниной, Миллер рядом с Шурочкой, Свежевский между Бетси и Макой. Поскольку Бобров собирался у Зиненок заночевать, он согласился на водку. С нее и начали. Пока все закусывали, Григорий Иванович отправился жарить шашлык.

– Так приедут Протопоповы или нет? – нетерпеливо спросила Нина.

– А что тебе до них? – спросил Свежевский, чье лицо от водки порозовело.

– Я все-таки не понимаю, почему Зина согласилась выйти за него замуж, – капризно сказала Нина. – Она его не любит, но уважает.

– А разве любовь это главное? – Олег Миллер посмотрел на Нину своими синими, как небо глазами в кайме бархатистых ресниц, томно, обволакивающе. И тронул гитарные струны.

– Нине, как молодой незамужней девушке интересно все, что связано со свадьбой, – улыбнулась Бетси. Бобров невольно отвернулся, хотя замечание было, как всегда, дельное.

– Нам всем пора подумать о свадьбе, – басом сказал от мангала Григорий Иванович, и все дружно повернулись к Боброву.

– Я, собственно, за этим и хотел… – промямлил он, так и не решившись сказать главное. В присутствии свидетелей предложить Нине руку и сердце.

Он старался не напиваться, чтобы сохранить ясность мысли. Предложение не делают по-пьяни. Боброва никто и не торопил.

После шашлыка и чая они с Ниной прошли прогуляться по саду. Понимая важность момента, с ними никто не увязался, даже Свежевский, который на старых дрожжах очень быстро опьянел, а пьяный он ко всем вязался. Но Олег Миллер уселся на веранде с гитарой и собрал всех в кружок, слушать. Первые же аккорды Свежевского сморили.

В саду уже буйно зацвела сирень, Бобров еще в прошлом году заметил, что в Чацк весна приходит раньше, чем в Москву, и запахи здесь гуще, словно бы их настаивают в огромном чане, а потом распыляют по окрестностям. А в Москве распрыскивают тут же, не давая аромату вызреть. И он мешается с запахом бензина, пластика, асфальта, но в основном, конечно, бензина. И весна как таковая не ощущается, это просто сезонная смена одежды.

– Идем слушать соловья, – потянула его за руку Нина.

Признание в любви под соловьиные трели, – что может быть прекраснее? Бобров совсем уж было решился.

– Нина, – сказал он, остановившись у куста сирени.

– Тс-с-с… – она прижала пальчик к губам. И прикрыла глаза.

Соловей защелкал, зажурчал. Бобров замер, чувствуя, как сладко сжимается сердце. Он и сам готов был запеть, рассказывая Нине о том, что накопилось у него на душе. Обо всех своих муках и сомнениях, о Нининой красоте, которой он сейчас поклоняется, но обладателем которой мечтает стать. Обладателем единоличным, потому что никого другого он рядом со своей избранницей не потерпит. И его смущает Нинина популярность. Можно даже сказать, доступность. Потому он и тянул так долго.

Нина открыла глаза:

– Ты что-то хотел мне сказать, Андрей?

– Да, – он собрался, было выпалить все то, о чем думал, пока пел соловей, но тот, собака такая, опять залился третью, которой вторила трель мобильника на веранде.

Звонок был стандартный, но Бобров почему-то сразу подумал, что звонит Мартин. И звонит он Свежевскому. Внутренний барометр Боброва скакнул и его стрелка будто оторвалась. У Андрея внутри образовалась пугающая пустота. Как будто там прошелся ураган. И все чувства к Нине были смятены этим звонком. Нина замерла, прислушиваясь. К соловью ли, к разговору на веранде.

– Как некстати, – пробормотал Бобров.

И тут же заорал Свежевский:

– Люди! У меня потрясающие новости! Вы даже не представляете, кто к нам едет!

– Надо узнать, что там? – улыбнулась Нина.

– Едет проверяющий из Москвы. Нам-то что? – попытался удержать ее в саду, у кустов с соловьем Бобров, но Нина рвалась услышать новости.

Ее отец работал в банке, и от этой работы зависели все Зиненко. В их доме процветало идолопоклонничество, и все идолы Зиненковского алтаря были банковскими шишками. О них говорили так много, что Нина и в самом деле поверила, что ее судьба напрямую зависит от банка «Счастливый». Она и Боброва-то выбрала потому, что он тоже работал в банке.

А тут ревизор из самой Москвы! Со свежими столичными новостями и неограниченными полномочиями. Бобров, досадуя, шел за Ниной, которая сразу забыла про соловья. И даже про замужество. Она была уверена, что Андрей Бобров никуда не денется.

– К нам приедет сам Квашнин! – кричал Свежевский, будто на его письмо откликнулся Дед Мороз. И лично решил привезти заказанный подарок.

– Как Квашнин? – ахнула Анна Афанасьевна. – Тот самый Квашнин?!

– Ну да, олигарх из Барвихи, – возбужденно сказал Свежевский. – Он позвонил Шелковникову, тот, само собой, тут же позвонил Мартину, а Мартин позвонил мне и велел все проконтролировать. Я даже не знаю, с чего начать.

– Начни с себя, – кисло посоветовал Бобров. – Успокойся.

– Тебе легко говорить, – накинулся на него Свежевский. – Квашнин ведь чуть ли не главный акционер! Он член Правления!

– Заместитель Председателя, – напомнил Бобров.

– Вот именно! Он мультимиллионер, понимаешь?! – орал Свежевский. – У него миллионы долларов! Он живет в Барвихе! У него яхта, которая пришвартована в Венеции!

– Он же не на яхте сюда едет, – резонно заметил Бобров. – А вот интересно, на чем? Ведь самолеты в Чацк не летают. Я как-то видел Квашнина на корпоративе. У них был юбилей, и они приглашали всех банкиров. Помнится, и у меня было приглашение. Квашнин – толстяк. Настоящая слоновья туша, ноги как колонны, пузо огромное, а волосы рыжие. Правда, он, как говорят, необыкновенно умен. Плохи наши дела, если сам Квашнин решил в них разобраться. Он урод, но урод богатый, – Бобров осекся, потому что увидел лицо Нины.

При слове «Барвиха» Нина вытянулась в струнку. И без того высокая, она сейчас вся тянулась ввысь, словно готовясь взлететь. Барвиха, миллионы долларов, яхта в Венеции… Бобров понял, что Нины сейчас здесь нет. Она жадно слушала Свежевского и мыслями вся была там, в Барвихе, где живут олигархи.

Вечер для Боброва был испорчен. Теперь все только и говорили, что о Квашнине. Свежевскому поручили обустроить люкс, в котором толстяку было бы комфортно. Проследить, достаточно ли большая кровать, не придется ли протискиваться в ванную комнату, каких размеров унитаз. И, само собой, ванна. Что это вообще за ванна, не следует ли ее поменять?

– Он приезжает от силы на неделю, – пытался образумить народ Бобров. – Он такой же человек, как и все. Он едет сюда работать.

Но его не слушали. Пришел черед сплетен. Свежевский, противно хихикая, рассказывал:

– Василий Дмитриевич глубоко женат. И развестись ему нельзя. Его супруга, рожая последнего ребенка, получила инвалидность. Как-то не так он из мамочки вышел, этот ребеночек. Да еще и тесть у Квашнина сенатор. Старику за семьдесят, но эти олигархи нас всех переживут. Им все теперь пересаживают: печень, почки, сердце…