Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 94 из 108

Он уже не плакал.

- Они меня прогнали.

- Кто?

- Дэво. Остальные. Сбежались на мои крики. Велели уйти.., потому что я пришел, куда нельзя было, и увидел... Сааведра опустила голову.

- Я тоже должна уйти. - Она смежила веки, проглотила набухший в горле ком, почувствовала, как он застрял в груди. - Надо, Игнаддио. Я пойду к Сарио.., расскажу... Он должен знать. - Она торопливо растерла слезы по щекам. - Ты не думай, Вьехос Фратос не со зла тебя прогнали, просто это зрелище не для маленьких. Эн верро. Я ухожу, но скоро вернусь, мы с тобой пойдем в молельню и попросим Матру, чтобы не сердилась на иль сангво и приняла к себе его душу. Хорошо?

Он часто заморгал.

- Милый Надди... - Она знала, что сейчас он не обидится на ласковые слова. - Как жаль, что его нашел именно ты. - Сааведра высвободила юбку из его кулаков. - Как жаль, что все это случилось.

Свернув за угол, она почувствовала, как что-то шевельнулось под сердцем. Не плод - он только-только зародился. Не печаль и не боль. Ярость. Жгучая, неугасимая.

***

Предусмотрительность оказалась нелишней. Или это интуиция - сестра гениальности своевременно пришла к нему на помощь? Сарио с довольной ухмылкой посмотрел на дубовый щит, изготовленный всего две недели назад как раз для таких случаев, как этот. Прокипяченное льняное масло, нанесенное тщательно и в несколько слоев, впиталось глубоко, - сырость будущей картине не страшна. Хорошо просох тонкий масляный грунт. Можно приступать к работе.

Щит был велик, вполне годился для пейзажа или портрета в натуральную величину. Такую тяжесть ни один мольберт не выдержит. Прислоненный по приказу Сарио к стене, щит господствовал в ателиерро Верховного иллюстратора.

В большой медной чаше Сарио измельчил будущие ингредиенты: колокольчики (Постоянство), белые хризантемы (Истина), кресс (Надежность и Сила) и фенхель, наделяющий Силой и Чистотой и побеждающий Огонь. Еще добавил папоротник (Воображение) и сосновую хвою (Время).

Он удовлетворенно кивнул; Благодарение Матери - или Акуюбу? - что старик обучил его тайному языку, лингве оскурре; это позволило со временем постичь волшебство тза'абов. Вкупе с Даром Грихальва оно сделает Сарио самым великим иллюстратором в мире. И никто не превзойдет его, даже не сравнится с ним вовеки!

Далее: цветы жимолости (Божественная Любовь), лимона (Неизбывная Любовь), липы (Супружеская Любовь) - в конце концов, почему бы и нет? Белая роза Достоинство, розмарин - Память, тимьян - Смелость, лист грецкого ореха Разум, боярышник - Плодородие.

Все это - она, Сааведра. Ни в одном из этих качеств нельзя ей отказать, иначе получится фальшь. А нужна истина, только истина.

Мочу принесла Диега. Остальные вещества придется добывать самому. Кровь, пот, слюну, волосы. Момент он угадал правильно, не упустил, взял самое важное. В принципе можно уже начинать.

"Сааведра такая же, как я. Не похожа на других. У нее тоже есть Дар, у нее тоже есть Свет. Родись она мужчиной, стала бы мною. А я стал бы ею, если б родился женщиной. В чем тут причина? В том, что на смесь тза'абской и тайра-виртской крови странным образом подействовала нерро лингва? Это не столь уж важно. Главное, что я вижу ее Дар, ее Свет. И могу этим воспользоваться".

Сарио перенес на верстак чистую мраморную плитку - на ней он будет готовить краски. Рядом разложил и расставил мастихин, закупоренные горшки и бутылочки с пигментами, вином, соком инжира, гвоздичным маслом, шафраном и льняным семенем; три пустые склянки, кисти, баночку с воском и уголек. Этому угольку поручается важная роль - перенести образ из реальности Луса до'Орро в реальность этого мира.

Он уже вполне отчетливо представлял себе будущий бордюр.

Скрип щеколды прервал его размышления. Сарио обернулся и с удивлением увидел, как отворилась дверь и в его атслиерро вошла Сааведра собственной персоной.

***

К ней не сразу вернулся дар речи. А когда вернулся, слова хлынули потоком. Она и сама не понимала, что говорит, - что-то бессвязное, бессмысленное, невразумительное.

А Сарио, казалось, понял. Отдельные слова проникли в сознание. Оцепенение спало, настороженно-отстраненное выражение на лице сменилось осмысленным.

Но он ничего не сказал.





- Фильхо до канна, - бросила она едва дыша. - Жаль, что это не ты пришел в Галиерру. Жаль, что это не ты пробил Ключом Пейнтраддо.

- Почему? - спросил он. - Ты желаешь мне смерти? Для этого мало испортить портрет. К тому же он не настоящий. Сааведру потрясло его равнодушие.

- Да, это правда... Он у меня!

- У тебя? - Он едва заметно качнул головой. - Если ты в этом уверена, поди пробей или сожги его, а потом возвращайся крыть меня на все корки.

Она ахнула от изумления.

- Так это копия.., вторая копия...

У него побелели губы, возле рта пролегли глубокие складки.

- Да, я неплохо делаю копии. А что тут удивительного? Все эти годы нам ничего другого не позволяли.

- Сарио... Сарио, он мертв! Он сдвинул брови.

- Сожалею. У меня что, недостаточно скорбный вид? Я не отдаю усопшему должных почестей, какая постыдная компордотта!

И тут она увидела печаль - в его глазах, в неестественной позе. Все его мышцы одеревенели от напряжения, казалось, он уже никогда не сможет нормально двигаться.

- Так ты знал? - поразилась она. - Ты и раньше верил, что он на это способен?

- Я верил в себя, - тихо молвил он. - Как он и хотел. - Складки у рта углубились, набухли желваки. - Эйха, Ведра, наверное, он все понимал. Кажется, я тоже. И все-таки даже пальцем не пошевелил, чтобы его спасти...

- Наверное, они хотели уничтожить его Пейнтраддо Чиеву.

- Нет, они хотели уничтожить его самого. Чиева до'Сангва. - Он поднял мастихин, сдавил рукоять. - Еще одна жертва.

- Тебе. - Ей хотелось плюнуть ему в лицо. - Во имя тебя.

- Во имя моего Дара, - прошептал он. - Моей Луса до'Орро. - Он впился взглядом в ее лицо, протянул руку. - Ведра, граццо, помоги мне, утешь...

- Утешить? С какой стати? Это был твой выбор. Ты знал, на что шел.

Он съежился, в руке дрогнул мастихин. Сааведра оскалила зубы.

- Я хочу, чтобы ты страдал.

- Я страдаю.

- Мало! Я хочу, чтобы ты корчился и орал.

- Эйха, Ведра... Пресвятая Матерь, Всемилостивейшая Матерь... Он смежил веки, поднял мастихин над головой.