Страница 88 из 108
Она взялась за спинку стула и насупила брови.
- Почем я знаю? Мои глаза - на моей голове, а не на твоей.
- Так не пойдет, - возмутился он и воскликнул:
- Нет! Ведра! Не двигайся!
- Я хочу сесть. - Она так и сделала - осторожно опустилась на стул, элемент композиции.
Сарио вышел из себя. Даже бросил кисть.
- По-твоему, я художник алла прима? Помнится, ты сама писала Алехандро несколько недель. Сааведра слегка улыбнулась.
- Но ты ни разу не говорил, что из меня вышел бы художник алла прима. Или мне изменяет память?
- Вышел бы... Если б ты сама в это поверила и других убедила. А уж после этого писала сколько угодно - никто бы и слова не сказал.
Она прижала ко лбу тыльную сторону ладони, затем убрала волосы с глаз.
- Сарио, почему ты так не любишь детей?
- С чего ты взяла, что я их не люблю?
- Доброго словечка для них у тебя не найдется...
- Дети - это обуза. Сама же говорила, Игнаддио все время путается под ногами, мешает работать, а ведь он даже не твой сын.
- Тут я не спорю, с детьми всегда уйма хлопот. Но когда ты с ними говоришь, враждебность так и брызжет.
- Это из-за тебя, - ответил он бесстрастно. - Ради твоего счастья, таланта, тяги к творчеству. Ты же знаешь, я верю в твой Дар. Ты не можешь не быть Одаренной, и не возьму в толк, почему ты не желаешь, чтобы я тебя испытал.
- Незачем меня испытывать. Да что тебе объяснять, сам все знаешь.
- Да, Ведра, понимаю: ты женщина. Но это ничего не значит. Ты - иная. Я это вижу! Сколько раз тебе говорил, что Свет нельзя утаить! - Он картинно воздел руки. - Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? Ты - Грихальва, женщина, а значит, должна рожать детей.., навсегда и добровольно отрекаясь от Луса до'Орро. - Он осклабился. - Знала б ты, сколько мужчин отдали бы что угодно в обмен на твои способности.
- Нет у меня способностей, кроме тех, которыми я пользуюсь или собираюсь воспользоваться.
- Да, тебе с самого рождения вбивали в голову, что женщинам надеяться не на что. Эйха, ты не представляешь, как меня это бесит! Ты всегда меня выручала, а теперь не позволяешь отплатить добром за добро. Я знаю, кто ты, знаю, кем ты можешь стать.., если только согласишься пройти испытание, доказать самой себе, что у тебя есть Дар и все с ним связанное. - У Сарио сверкали глаза, казалось, от Подступающих слез. - Скажи, почему я должен только брать у тебя, ничего не давая взамен?
- Сарио...
- Ведра, раньше мы любые трудности делили на двоих, а теперь ты хочешь все взвалить на себя. - Он неподвижно сидел на стуле, не сводил глаз с картины. Ты - это все, что у меня было.
Она долго вглядывалась в его лицо, затем очень тихо сказала:
- Сарио, времена меняются.
- Меняются. Люди тоже.
Она была бледна, черты лица заострились, под глазами лежали темные полукружья.
- Я не хотела тебя расстроить.
- Горькой правдой? Такой, как ты ее видишь? - Он печально улыбнулся. Сааведра, я знаю, кто я и что я... Помню, сколько пришлось трудиться, чтобы стать тем, кто я есть. Ты не права, если считаешь, что эта должность предназначалась кому-то другому. Ты не права, если считаешь, что я бы не получил ее без твоей помощи.
- Это так, - подтвердила она невесело.
- Ну что ж. - Он с трудом расправил грудь, расслабил сведенные судорогой мышцы. - Ты действительно не желаешь пожертвовать материнством ради таланта?
- Сарио, я хочу детей.
- Это наши сородичи хотят, чтобы ты хотела детей.
- Дело не только в этом.
- Только в этом, не спорь. Тебе внушили мысль о детях, чтобы не ломать голову, как быть с твоим талантом.
- И с моим Даром? - Она улыбнулась и покачала головой. - Сарио, скажи, ты можешь передать свой Дар по наследству?
- Не могу, благодарение Матери и Ее мудрости. - Он поцеловал пальцы, коснулся ими груди. - Не хочу иметь никакого отношения к детям. Не хочу учить сопляков, хочу только писать картины.
Она долго всматривалась в его лицо, взвешивала слова, тон.
- Эйха, наверное, это и к лучшему, - сказала она безрадостно. - Из тебя бы не получился хороший отец.
Этот вывод показался ему совершенно необоснованным.
- Правда? С чего ты взяла?
- Мужчины, которые грубо ведут себя с детьми, редко становятся хорошими отцами. Правда, грубость бывает напускная; некоторые любят детей, просто стараются не показывать этого.
- Бассда, Ведра! Я пришел писать твой портрет, а не обсуждать проблемы отцовства. - Он жестом велел Сааведре подняться. Раздраженно попросил:
- Встань, граццо.
- Я устала. - Она и впрямь выглядела утомленной. - Хочу посидеть, отдохнуть. Пиши пока что-нибудь другое. Лампу, или графин, или фрукты. Они не будут жаловаться на усталость.
- Бассда, - пробормотал он. - Матра Дольча, ты испытываешь мое терпение.
- А ты будь художником алла прима, - предложила она; голос ее был елейным, а слова ироничными. - Что тебе стоит? Ты ведь у нас гений, а у гениев принято делать шедевры на одном дыхании. Возиться над картиной месяцами - это удел посредственности.
Он шумно втянул воздух в легкие, чтобы обрушить на нее гневную тираду, и вдруг обнаружил, что Сааведре уже не до него. Она прислушивалась к шагам за дверью.
Игнаддио. Ну конечно. Пришел подтвердить слова Сарио, что для художников дети - обуза.
- Ведра, - позвал Игнаддио. - Ведра, тебе надо идти.
- Идти? Куда? - Сарио метнул в Сааверду яростный взгляд. - Нет, ты останешься! Будем работать, хватит с меня твоих... Игнаддио просунул голову в комнату.
- Сожалею, Верховный иллюстратор, но ее зовет герцог. Он ждет во дворе у фонтана.
- Матра Дольча! - Со стула взметнулся вихрь розовых юбок и черных вьющихся локонов.
- Мердитго! - проворчал Сарио, когда она выбежала за дверь. Он зло посмотрел на Игнаддио, на кисть, на картину. - Я до скончания века не напишу этот проклятый портрет, если эта парочка не успокоится.
- Можно глянуть? - спросил Игнаддио.
- Нельзя глянуть! Я никому не позволяю смотреть на незаконченную работу.
- Но ты же сам обещал, что после наброска...
- Бассда! Не доводи меня. - Он махнул рукой. - Ступай, найди Диегу, должно быть, она в прачечной. Передай, что я ее зову, граццо. У меня к ней дело.
Игнаддио округлил глаза.
- Но.., я думал, ты не можешь...