Страница 24 из 65
Эльдар бледнеет, когда видит, какую я набрал скорость. Он сделал ошибку, уступив мне управление: первый же заслон, на сигналы которого я не отреагирую, откроет огонь на поражение.
Эльдар начинает говорить, и впервые за долгое время я слышу его такого, как прежде, таким, каким он был в детстве:
- Гриша, пойми, ты своими действиями раздразнил слишком многих! Другой на моем месте, что бы спасти свою шкуру, тебя бы там, на площади, шлепнул! И привез уже 'готовенького'. А я же потащил тебя с собой, рискую страшно, надеюсь, повезет, выкрутимся. Верь мне! - он дружески касается рукой моего плеча.
От его заученного митингового жеста меня тошнит. Может быть, бросить его, убежать? Удобные места по пути есть. Хотя нет, может отомстить Косте и Карине. Осуществить свою угрозу, вместе с ним убиться? Но кураж уже проходит. Я решаю довериться судьбе, и сбрасываю обороты двигателя. Эльдар облегченно вздыхает, располагается вольно и оставшуюся дорогу лениво переговаривается по рации с патрулями.
У драмтеатра, который временно является штабом народного фронта, большое количество машин, но размалеванных так же, как и наш 'УАЗ', почти нет. Едва я хочу припарковаться, 'обычные' машины услужливо освобождают место.
Оживленные кучки вооруженных кто чем, в основном охотничьими ружьями, бородачей, не обращают на нас никакого внимания, когда мы поднимаемся по мраморным ступеням и входим в здание. Огромное фойе, украшенное фресками и хрустальными люстрами на лепном потолке, невозможно грязно, и до отказа набито людьми, в основном, сельскими жителями. У них равнодушные глаза и уставшие, озлобленные лица. Они сидят или спят на полу в неудобных позах.
Перед лестницей на второй этаж нас останавливают и грубо обыскивают. Эльдар не проявляет беспокойства, подчиняется. Вероятно, такой порядок. После обыска, так и ничего не спросив, пропускают, и мы идем по коридору второго этажа. Здесь народу не меньше, чем внизу, но к моему удивлению, я почти всех узнаю в лицо. И слышу вот что:
- О, Гриша к нам пришел! Ты какими судьбами? Что, тоже с нами?.. А, Эльдар! Здорово, Эльдар.
По мере продвижения я встречаю столько знакомых, что получается как бы общий разговор, который, как эстафетная палочка, передается дальше:
- Да вот, к Эльдару водилой нанялся. Взял меня по старой дружбе!
- Гриша, брось ты его, он сквалыга! Иди к нам, валютой платить будем!
- Да она у вас, по слухам, фальшивая! К тому же я беру исключительно свеженькими девушками!
- Ну, так этого у Эльдара никогда не было, гляди, прогадаешь!
Путь нам преграждает Эдик, высокий тощий парень. Помнится, в классе этак в десятом я с ним подрался из-за девчонки. При встрече мы часто вспоминаем об этом, она стала его женой. И сейчас я спрашиваю его задорно:
- Эдик? Здорово, аксакал! Как красавица Гюля, дети?
- Гришка, паразит, что ты тут делаешь? - он отвешивает мне легкий тумак и затем говорит Эльдару, - салам. Комитет мне поручил встретить тебя.
Дальше мы движемся уже втроем. Я иду чуть сзади, едва успевая отвечать на обильные приветы и подначки. Надо отметить, что шум здесь стоит ужасный. В комнатах с широко открытыми дверями трещат телефоны, в беспрерывно снимаемые трубки кричат что есть мочи, отдавая распоряжения в густом сигаретном дыму. Очумелые машинистки печатают послания, обращения, листовки. В одной из комнат я вижу журналиста Эмина, который, нервно шагая по иранскому ковру, диктует статью одновременно двум разноязычным стенографисткам. Не переставая работать, он приветствует меня взмахом руки и дружески улыбается. И чего я так не хотел сюда ехать?
На ходу в мой живот упирается лысой макушкой наш институтский диск-жокей, вечно торопящийся толстяк. Я успеваю схватить его за локоть и сделать характерный жест. Он нисколько не удивляется, сбрасывает мне на ладонь сигарету и бежит дальше. Не знаю, кто он здесь, но по озабоченности всегда тянул на министра финансов. Я кладу сигарету за ухо и догоняю Эльдара с Эдиком. Мне надо бы иметь представление, как вести себя дальше. Я прислушиваюсь к их шепотку. Говорит Эдик:
- ... и вот в такой ситуации поступает сообщение, что 'УАЗ' народного фронта задержал продвижение воинской колонны. Митингующие на поле, до этого посылающие наших представителей куда подальше, резко меняют свое мнение. Колонна направлялась разогнать митинг, и акция по ее задержке воспринимается с энтузиазмом. Военная комендатура, возмущенная происшедшим, объявляет нас почти вне закона. Представляешь: на поле 50 тысяч человек ревут от восторга, а мы бездействует из-за ссоры с войсками! Затем приходит сообщение, что из того же 'УАЗа' в микрорайоне убили 'черного' Вагифа с двумя приближенными. Войска шлют благодарность, а те главари микрорайонов, что были против Вагифа, объявляют о поддержке комитета. Кто были за него - войну. Тогда митингующие на поле оказываются в полном недоумении, и, как аборигены из анекдотов, присылают к нам делегацию, что бы мы, 'Академия наук', объяснила им свою позицию. И наш комитет, наконец, получает шанс сказать слово народу. Срочно вырабатывается манифест, включающий в себя следующие основные положения: об ограничении находящихся в городе войск; о решительном пресечении мародерства и убийств лиц иных национальностей; о создании национальной гвардии из числа желающих поддержать комитет вооруженных формирований. По секрету скажу тебе, что о том, чей это ' УАЗ', о котором столько сообщений, знают только члены комитета. На тебя, Эльдар, объявлен лишь розыск. Не знаю, о чем они с тобой будут говорить, но то, что ты одна из центральных фигур сегодняшнего дня, так это бесспорно! Особенно тебя оценили, когда узнали, что ты доставил на вокзал беженцев! В такой обстановке проявлять о них заботу!