Смятение

– Выходит, вы были кулаки? – с вопрошающей интонацией в голосе произнёс Александр Васильевич; надо сказать, что как юрист в выражениях он не стеснялся.

Анастасия Антоновна, уловив в интонации Александра Васильевича жёлчный вопрос, не стала акцентировать внимание на нём так, как ожидал вопрошавший, но ответ последовал спокойно и незамедлительно:

– Да, по тем временам мы считались середняками, а ненавистным словом тех времён и мерок нас бы так и посчитали. Если бы мы остались на месте, то при раскулачивании, конечно, назвали бы кулаками и отправили бы на Соловки.

Через некоторое время, когда гости и хозяин начали прикладываться к кофе, хозяйка продолжила повествование с первого дня, когда начались беды в их семье, доведшие до иммиграции.

– Мать моя, Елена Давыдовна, в тот день, ближе к вечеру, начала нервничать, чаще выходить из дома и поглядывать на дорогу, ведшую с нашего хутора в город. Она ждала нашего отца, Антона Семёновича, который на двух подводах повёз продавать зерно в город вместе с братьями, которые тоже везли зерно и некоторые сельхозпродукты на продажу. Оснований для беспокойства было два: первое – то, что после продажи при нём находились деньги, по тем временам большие, он ещё кое-что должен был купить; второе – то, что уж очень большая страсть у него имелась до женского пола. Мать догадывалась, что у него в городе водится любовница, которую он непременно навещал по приезде и у которой неоднократно оставался ночевать; после каждой такой поездки приезжал пьяный, жизнерадостный и с сильным запахом женских духов. И каждый раз после таких ночёвок в городе он привозил матери духи, которые, как правило, проливались у него в кармане. Он объяснял это тем, что на фабрике плохо закупорили. Но в тот день он приехал с покупками поздно, но без духов для матери и ещё у калитки громко, чтобы слышали все, кто встречал его, объявил: в городе и стране смута, а большинство её называет революцией.

– Анастасия Антоновна, это какой период года был, весна или осень? – попросил уточнить Селищев.

– Александр Васильевич, давайте я отвечу вместо супруги, – заговорил отец, – ибо тесть мой не раз рассказывал этот момент, а прикинув время года, получалось, что это была Февральская буржуазно-демократическая революция в России семнадцатого года, которая через восемь месяцев и привела к Октябрьской социалистической революции.

А всё из-за того: самодержец наш своим манифестом отказался от престола в пользу своего младшего брата, великого князя Михаила Александровича Романова, по предложению Государственной думы. А великий князь Михаил II ответил: мол, если народ на референдуме решит мне занять престол – тогда я приму эту миссию на себя; в противном случае я отказываюсь от престолонаследия. Вот так великий князь Михаил II стал однодневным царём всея Руси.

Тогда сформировали первый состав Временного правительства, председателем которого был избран Георгий Евгеньевич Львов. В это правительство вошли двенадцать министров, в том числе и Александр Фёдорович Керенский, остальных не буду перечислять, поскольку он играл ключевую роль с марта по ноябрь 1917. Важно отметить, что в мае это правительство разогнали и создали первое коалиционное правительство, а в августе уже создали второе коалиционное правительство; как в первом, так и во втором председателем правительства избирался Керенский, и ещё было четырнадцать министров, – закончил своё пояснение Иосиф.

– Уже совсем поздней ночью пришли дядьки: Василь и Макар с жёнами, – продолжала Анастасия Антоновна. – Нас, детей, отправили в одну из комнат, чтобы мы не мешали их разговорам и не слышали секреты старших. Сидели долго, о чём-то говорили, спорили, советовались, а тема была одна: как жить дальше и что делать? Остановились на том: сидеть на месте, а там время покажет, только теперь надо копить деньги и скупать золото и всякие драгоценные камни, брильянты на случай, если придётся бежать!

Это я рассказываю со слов матери, которая рассказывала мне уже в Иране, когда я была замужем за Иосифом, а кое-чего со слов отца, когда он рассказывал таким же беженцам и бедолагам, как и он сам, добровольно создавший эту участь не только себе, но и всей семье, о своей горькой жизни.

После того вечера отец с братьями по очереди стали ездить в город узнавать новости, но хозяйство как вели, так и продолжали вести.

С города зачастил друг отца – батюшка Ферапонт, привозил новости, а от нас увозил продукты в обмен на золотишко и мелкие камешки.

– А где вы учились, если жили так далеко от города? – вдруг спросила Клавдия Петровна.

– Осенью, после окончания всех сельхозработ, приезжал к нам учитель и учил нас грамоте; жил и столовался у нас, а весной уезжал с началом полевых работ. Отец нас заставлял делать буквально всё, в восемь лет сажал на коня и заставлял вместе с ним пахать. Чуть позже – сено косить, а потом и жито; он сам работал как вол и нас заставлял, да так распределял работы, что всем хватало на целый день, и попробуй не сделать то, что он задал, – выпорет как сидорову козу! Заставлял работать, чтобы не нанимать батраков, иногда, конечно, нанимал двух или трёх, когда был богатый урожай. Зимой, правда, приходили с города, кроме учителя, мастеровые: сапожники, портные и плотники, обшивали всех и ремонтировали инвентарь и прочее. Нанимали и мастеров по ремонту гужевого транспорта, работали и шорники, все эти люди жили и питались у нас за одним столом. Отец зимой занимался реализацией выращенных сельхозпродуктов. В стране шла гражданская война. С началом революции эта часть страны была под гнётом белых генералов: Деникина, Краснова и Шкуро. Через наш хутор неоднократно проходили разные войска, красные приходили и просили накормить солдат или дать продуктов, некоторые оставляли какие-то расписки. Белые приходили как хозяева, требовали продукты якобы за то, что защищают нас от красных, другие трактовали по-другому, будто освобождают нас от ига красных. Проходили разные банды, в основном по ночам, как они только себя не величали, и тоже требовали, а чаще просто отбирали то, что им было нужно.

Надо сказать, мой отец был мудрым человеком: когда узнал про революцию, он под большим стогом сена вырыл погреб, постелил и обложил его гудронированным брусом, после чего обмазал растопленным гудроном от влаги и обил рейкой, сделал две вытяжные трубы, замаскировав их в сене. Туда он спрятал мешков сорок пшеницы, двадцать – муки, по бочонку сала, мёду, масла подсолнечного, смальца, мешок соли, сахара и бочку керосина. Всё это он делал с моей матерью, выпроводив нас, детей, на это время к тётке по материнской линии, а сами всем запаслись, чтобы мы, дети, не видели и не знали.

Там же, на хуторе, пережили продразвёрстку, правда, отобрали много, на посев оставили мало и расписку дали на мизер: мол, по ней получите деньги в банке города, но по ней отец ничего не получил. Позже, когда мы подросли, отец нам рассказывал: «Как в девятьсот четырнадцатом году началась Первая мировая война, на которую я попал в октябре, – нас несколько месяцев держали в резерве. Когда же попали на передовую, провоевав два месяца с небольшим в одном из сражений, из-за отсутствия боеприпасов нашу часть разбили. Много полегло, а раненых и контуженых австро-венгры взяли в плен – это произошло в Сербии. Эта война отобрала у страны почти два с половиной миллиона молодых работоспособных мужиков, более двухсот тысяч тягла, без которого крестьянин не мог пахать, сеять и жать. Таким образом, крестьянское хозяйство лишилось самого главного: молодого крестьянина и тягла, да и рогатого скота; в результате страна недополучила зерна, мяса и прочих сельхозпродуктов. Видя такое положение в стране, царское правительство в шестнадцатом году подтолкнуло к продразвёрстке, и она была не менее жестокой, чем позже советская. Так что в некоторых губерниях и волостях начался голод, это и подтолкнуло народ к недовольству, мятежам и в результате привело к Февральской революции». Вот почему некоторые говорили, что советская продразвёрстка – это вторая.