Выжить

Джон бережно похлопал меня по плечу, сам посмеялся этому факту и оставил в одиночестве. Я заметил, что к единственному окошку в избе приделали ставни и чуть-чуть подправили дверь - когда Омрис её впервые прилаживал, она скосилась и доработать не успели.

- Пойдём, малыш, посмотрим что там, - я нагнулся и погладил по спине Уилсона. Тот довольно заурчал, словно соскучился по ласке, и первым перепрыгнул порог, когда я отворил дверь.

В жилище моём произошли разительные изменения. Я успел лишь ночь провести на грязном матрасе, а потому обстановку вообще не узнавал. У небольшого окошка сразу слева от двери, прямо как в доме у Джона, установили чисто выструганный стол и три чурбана. У дальней стены соорудили грубоватую кровать - поставили несколько толстых поленьев, положили на них доски, а сверху разместили большой матрас, заполненный сеном. Правда, в этот раз матрас выглядел куда чище. Как будто его специально постирали, высушили на солнце и заполнили сеном заново. Но это были не самые главные сюрпризы. Сверху на матрасе лежала, скрученная в огромный рулон шкура с коричневым мехом. Я засмеялся, ведь сразу узнал с кого она была снята, и подошёл ближе. Пока Уилсон её обнюхивал, я погладил рукой мех и с трудом развязал тесёмку. Шкура высвободилась и накрыла собой всю кровать. Даже с боков свисала. Я пощупал плотность и толщину, и опять улыбнулся - теперь у меня есть самое настоящее одеяло. Теперь есть чем укрываться. Видимо, Джон решил, что мне полагается основная награда за столь опасную охоту, закончившуюся, в принципе, удачно.

Я усмехнулся и в лёгкой полутьме только сейчас рассмотрел ещё один подарок. В правом дальнем углу, в нескольких сантиметрах от лестницы, которая упиралась в спинку кровати и вела на чердак, пьяница Падрик всё же собрал печку. Работа была очень грубая, ведь овальную печь с трубой, выходящей через стену, я ещё никогда не видел.

Родители моих родителей жили в деревне. И в детстве я часто бывал у них, равномерно меняя места дислокации, чтобы их внимание доставалось мне поровну. Потому деревянные избы были для меня не в новинку. Я видел и настоящую русскую печь, и грубку - небольшую комнатную печь, для отопления комнат. Там они были сделаны по всей классике и не вызывали у меня вопросов.

Увидев работу Падрика, я не знал смеяться мне или плакать. Он соорудил очаг в полу, облепил его толстым слоем глины и, в полуметре выше, вывел трубу через стену. Щели в стене всё ещё оставались и я дал себе слово заделать их, как только восстановится рука. Затем присел и заметил кучу мелких трещин, оставшихся после того, как очаг распалили, чтобы обжечь глину.

- Ох и Падрик, ох и мастер, - я залез рукой в печь и нащупал угольки. - Но спасибо тебе за это. Проверю ночью, как работает.

У правой стены стояла бочка, наполненная чистой водой. Я взял со стола деревянную миску и чашку. Напился сам и наполнил миску для Уилсона.

- Держи, малыш. Теперь это будет твоя персональная тарелка. А жить, как и планировал, будешь на чердаке. Ты ж не против остаться здесь со мной?

Котёнок подтверждающе мяукнул, на секунду оторвавшись от воды, и я опять улыбнулся: какие все же хорошие люди здесь живут. Не поленились и довели до ума. Подсобили. Были у меня ранее четыре голые стены, а теперь самая настоящая изба с минимальными удобствами. В таких условиях даже стыдно мечтать о большем, учитывая, что почти все остальные живут в общем доме.

Пока я изучал обстановку, примчался Феилин и, едва переступил порог, рухнул на колени.

- Живой! Живой, аниран!

Я схватил его за руку и поднял.

- Да ты чего, парень? Прекращай. Конечно живой. Что мне сделается?

- Прости, аниран! Прости. Не ведал я, что так выйдет.

- Да хватит уже, Феилин. Что ты в самом деле? Всё в порядке, не переживай.

Молодой охотник всё ещё продолжал причитать и поминать триединого Бога, когда мы вышли из дому. Я его успокоил как мог, а Джон подошёл с чаркой секхи и всунул ему прямо в руки. Тот опрокинул и только тогда немного успокоился. Ещё раз извинился и убежал, обещая принести грибов к празднику.

- Спасибо за шкуру, Джон, - поблагодарил я. - Вы её всю мне отдали, что ли?

- Да нет, не всю. Ты что? Сунугай был просто огромен. Половину отрезали для твоих нужд, а половину пустили на меховые сапоги. Кервин уже занимается. У нас на всех не хватает тёплых сапог, которые помогут, когда придёт зима. Так что всё по-честному я распределил, мне кажется. Плюс мяса ещё засолим. Скажи мне, Иван, ты ел мясо сунугая? Ну, медвежье в смысле.

- Нет, никогда не ел, - честно признался я. - И как оно на вкус?

- Очень приятное, - сказал Джон. - Хоть текстура грубая, сладковатое и жирное. С ячменной кашей пойдёт отлично.

- Опять с кашей? - засмеялся я, но быстро успокоил Джона, потому что сейчас был готов съесть что угодно. Чувство голода накатывало на меня лишь временами. Я мог не есть пару суток, не испытывая его. Но потом мне надо было пополнять баки куда усерднее, чтобы организм перевёл пищу в энергию. Да и как-то неприхотлив я стал к еде. На Земле считал себя гурманом и не жрал всё подряд, ведь мог себе это позволить. А тут ел что дают, и не морщился.

Часть 2. Глава 7.

Весело переговариваясь, мы заняли центральные места в предстоящем банкете и совсем не суетились. Суетились другие. Женщины резали, строгали, варили, жарили, накладывали в порции, а мы лишь сидели и наблюдали. Мужики занимались своими делами и лишь когда солнце стало клониться к закату, бедовая повариха Аэрона, заведующая большим котлом, подала знак криком. Джон сразу куда-то удалился и вернулся через несколько минут вместе с Руадаром. Вдвоём они катили самую настоящую бочку, при виде которой у старейшины Элестина загорелись глаза.

- Ну наконец-то! - воскликнул он. - Что за праздник без секхи? Элотан всегда с ней жадничает.

- Побойтесь триединого Бога, святой отец! - сказали ему. - Вы и так всегда получаете свою порцию.

- Я способен на большее! - безапелляционно заявил он. - И сегодня, если аниран Иван будет не против, вы это узрите. И не называйте меня святым отцом!

- Не жадничаю, а экономлю, - поправил Джон.

Жители лагеря, слегка подтрунивая над старичком, рассаживались вокруг котла. Я смотрел за ними и моё сердце наполнялось непонятным тёплым чувством. Я улыбался и мне казалось, что начинаю понимать, что такое коммуна, объединённая одной целью. Целью выжить. Тут все знали друг друга как облупленных, притёрлись кое-как, старались не конфликтовать и слушаться Казинса во всём. Я думал над этим вопросом ранее и вполне уверенно считал, что именно он стал тем клеем, на котором держится эта община. Не было бы его, все эти люди, возможно, ушли бы из леса искать лучшей жизни. И вряд ли бы она стала лучше, чем была здесь. Я неоднократно слышал ужасные истории про убийц, бандитов, грабителей и работорговцев. Слышал про то, как они шастают в округе, стараясь держаться как можно дальше от городов, чтобы не угодить в лапы стражи. Нападают на хутора и деревни, и вырезают их подчистую. Уводят детей и продолжают рыскать. И многие жители лагеря с полной уверенностью говорили, что их ждала бы такая печальная судьба. А если бы кому удалось прорваться в город, то и там пришлось бы влачить жалкое, нищенское существование. В городах ценились лишь умелые ремесленники и те молодые мужчины, кто готов взять оружие в руки. Вступить в королевскую армию или в местные банды. Только две эти категории людей могли не только существовать, а жить.

Про печальную женскую судьбу, я тоже наслушался. Как и прежде, весьма ценились молодые красавицы. Но теперь ценились только они. Все остальные, не имея возможности обучаться какому-либо ремеслу, не имея возможности вступить в армию, не имея возможности приносить потомство, оказались в самом незавидном положении. Многих даже в публичные дома не брали, так как цены на эти услуги просто рухнули. Потому что предложение намного превышало спрос. Многие женщины отдавались за временный кров, краюху хлеба и были вынуждены терпеть самое паршивое к ним отношение. Отчасти потому, что в Астризии - и это признавал сам старейшина Элестин - новая религия обвиняла именно женщин в наказании бесплодием. Новая религия, догматом которой стало смирение, обвиняла во всех грехах именно женщин, настаивая, что именно это качество в них отсутствовало.