Набат

— Товарищи! Самохвалова-то герой!

Приостановилась Анфиса. Никак про орден? А то про что же? Раззвонили, теперь разорят станичники, ставь бутылку и все. И кто придумал? Спросили бы, а то сразу в газету. У костра словно не слышали.

— Да вы что? — возмутилась секретарь. — Орден вышел тете Анфисе!

Кое-кто оглянулся:

— Да знаем, слышали.

— Кобеля привела, а какое еще геройство?

— Эх, вы…

Подступилась секретарь к трактористам:

— Сами вы кобели хорошие, читайте!

Вечером приехали сын со снохой, Анфиса уже лежала в постели, не ждала их так поздно. Услышала на улице шум мотора и проскакала к окну на босой ноге, да напрасно: на стекле мороз вывел густые узоры. Тьфу… И скорей назад. Интересно, на чьей машине прикатили? Председатель уважил или кто из района подбросил, а, может, из самой области.

В сенях затопали. Анфиса прислушалась: не подаст ли голос щенок? Тявкнул…

— Это еще что? А ну-ка вон!

Голос у снохи тонкий, скрипучий, словно ножом скребет по сухой сковородке. Съежилась под одеялом Анфиса, боится вспылить, еще минута — и она встанет, не посмотрит, что Саньку в город вызывали. Но, спасибо, сын выручил.

— Да ты в дом-то войди, ошалела от счастья что ли?

— Нет, ты глянь, волкодав…

— И что? Сколько радостей тебе сегодня выпало, а не подобрела…

— У-у…

Это Санька, видно, на щенка, а может и на мужа. Ладно, пусть ее покричит, хорошо приехали и ничего не случилось с ними по нынешним дорогам-то…

Но мысли прервал щенок: все лает, не может успокоиться, требует к себе Анфису. А она дрожит под одеялом, не поймет, с чего бы вдруг.

Ввалился в хату сын, пошарил по стене рукой, щелкнул выключателем.

— Здорово, маманя!

Снял ушанку и слегка уважительно поклонился матери. Не спеша по-хозяйски разделся, крупный, сильный, бурям его не расшатать. У Анфисы мышцы налились горячим свинцом, глядя на сына, силу свою почувствовала и подумала: «Крепко на земле стоит человек! А если бы еще ее кровь в нем была, Самохваловой».

— Дай я тебя поздравлю, герой ты мой!

Расцеловал ее сын, и у Анфисы к горлу подкатил ком, скорей перевела дыхание, проглотила. Чего это сегодня ударилась в слезу, вот еще новости. Не впервые проявляются у сына такие чувства к ней, но, случалось, она их не всегда замечала. Теперь же сердце переполнилось гордостью за него да и за себя тоже. То, что не удалось сделать ей, успеет сын. Хотелось Анфисе еще дом кирпичный, пятистенок поставить, а то хата Самохваловых саманная, правда, и она еще век выстоит. А если кирпичный поднять, вечно будет напоминать людям о крестьянском роде Самохваловых. Так нет же, Санька в общем доме на самый верхний этаж мечтает попасть. Ишь, на мир желает глядеть с высоты, не боится, что голова закружится.

Еще пожал ей руку Джамбот, и опять мать почувствовала, какая сила в нем, оттого новый прилив тепла волной окатил ее, стало жарко.

На пороге, наконец, появилась и Санька, видно, стояла в сенях, дала мужу побыть с матерью.

— Здравствуй, маманя.

Анфиса ответила сдержанно, удивляясь снохе: никогда не называла ее так-то. С чего бы это?

Разгоряченная Санька с места в карьер:

— На такси привез меня наш-то, червонец отвалил, вот дурень!

Ничего не сказала мать. Джамбот не маленький, сам знает, что лучше, бог с ними, с деньгами, домой вернулись без приключений.

Стянула с головы пуховый платок Санька — кудри во все стороны — и скорей на свою половину хаты.

— Хабур-чебур вон!.. — донесся ее взволнованный голос. — Вот здесь, значит, поставлю одну кровать. Свою! Рядом — твою. И не мечтала…

Невдомек Анфисе, о чем тараторит сноха, и от того, что в неведении была, по коже озноб прошел. Да что это она сегодня, чуть что — начинает дрожать, зуб на зуб не попадает. Не от предчувствия ли какой-то беды все это?

Закрепилась мысль, что предчувствие это. Не иначе, а то откуда бралась дрожь, если телом здорова. Но почему прежде в ней не было способности предчувствовать, а именно теперь появилась, распроклятая?

— Стол в сарай, а раздвижной в самый центр поставим, — продолжала строить планы Санька.

«Ну, теперь-то ясно».

Анфиса уж рот открыла, чтобы крикнуть снохе: «Ты командуй у матери с отцом», да удержалась, вспомнила историю с водителем. Тьфу… Скажи под горячую руку, — Санька вон какая закрученная — на всю жизнь виноватой останешься. Взглянула на сына с укором: «А ты чего молчишь, или дашь бабе хату вывернуть наизнанку?»

Сложив руки на груди, Джамбот улыбался уголками губ, а брови вздыбились. Это выражение лица мать хорошо знала: сердится значит, еще мгновение — и вспылит.

Успокоилась Анфиса: не позволит Джамбот жене самоуправствовать в доме. Про кровати талдонит Санька, знать, купила новые? Все на Фатиму поглядывает, мол, вот кто живет! Так за соседкой разве угонишься? Она в магазине столько лет, в районе и в области завела дружков. А что ей, красивая, ростом и фигурой бог не обидел, на десятерых хватит. Зато имеет, что душе угодно. Эх, Санька, Санька, шла бы ты к своим свиньям, уж бабы прибегали с фермы, ругаются…

— Пианино уберем, а на его место — сервант. В комиссионке приметила сервиз… Японский! Вот!

Ударил в ладоши Джамбот:

— Умница! Пианино по боку, а на эти деньги…

Он подмигнул матери, но та ответить ему не успела. К ним выскочила Санька, скинула пальто, бросила на стол.

Покосилась на нее Анфиса: дура, кто же на стол кладет одежду. А та, подбоченившись, подступилась к мужу. Вздохнула Анфиса: петух, а не баба; самый момент сейчас дать ей по губам, враз бы утихомирилась. Взял бы уж Джамбот на свою душу грех такой.

— Как по боку?!

— Продадим, — пояснил сын. — Деньги?.. Пустим на цветной телевизор.

Шея у Саньки вытянулась вперед, того и гляди вцепится баба в Джамбота. Встревожилась Анфиса, приподнялась в постели на локтях: вдруг подмога сыну потребуется. Уж умолять стала его про себя: «Да молчи ты, соглашайся, позора не оберемся до конца света».

— Вот тебе! — сложила Санька вместе три пальца.

— Ты ни разу и не притронулась к нему, а тыща рублей тютю… У Луки цветной экран, ты сама…

Жена не дала договорить.

— А, может, мне это пианино не нравится, теперь рижский желаю!

Не выдержала Анфиса:

— Да хоть аглицкий приобрети.

Сын согласился:

— Купи, только когда играть-то станешь на своем рижском?

Провела Санька руками по кудрям, убрала, а то глаза заслонили, посмотрела на мужа вприщур:

— У-у, бестолковый… Людей догонять надо!

Произнесла она это презрительно, крутнулась на месте, но Джамбот поймал ее за плечи и притянул к себе.

— Ладно, кончай алалакать, устали от тебя. Знаем, талант в тебе пропал!

— Уйди, — дернула она плечами, заплакала. — Дура я, дура, на музыкантшу посылали учиться… В тебя влюбилась.

— Велено тебе умолкнуть или нет? — повысил голос Джамбот.

Анфиса попыталась перевести разговор в шутку:

— Или белены объелась?

Сын рассмеялся:

— И верно!

Санька не высвободилась из его объятий, примирительно сказала:

— А тебя бзык ужалил!

Поняла Анфиса: ссора миновала. Сын прав, к чему разводить скандалы, разве что смешить станичников, дала тебе судьба Саньку — живи.

— Город лизнула кончиком языка и с ума сходит баба, — еще примирительней продолжал Джамбот. — Да нам ли с тобой тягаться с городскими? Ты в сортир бегаешь хоть в какой мороз, а у них кожа нежная, розы и те крепче против них. С ними не равняйся, они к городу привычные, а тебя туда брось — помрешь, как рыба на сковородке.

Кивнула Анфиса одобрительно: правильные слова говоришь, сын, еще не научилась ходить, а уже норовит скакать..

— И сортир построишь теплый, — с уверенностью заявила жена. — Дурень ты мой, пока я туды да обратно, весь мой бабий жар на морозе остается.

— Ладно, не вой, гудора известная, дадут квартиру — будешь наводить лоск, а здесь покудова мы у матери квартиранты.