Набат

Не на шутку перепугавшаяся Залина сверкнула на него глазами, приняла подругу в свои объятия, зашептала:

— Это же Асланбек.

К счастью, Фатима быстро пришла в себя, но поспешила укрыть лицо руками. Залина делала ему угрожающие знаки, а когда подруга успокоилась, притворно ласковым голосом спросила:

— Откуда ты появился?

— Проводил мимо и услышал смех, подумал, не ангелы ли спустились на землю, и, как видите, я не удержался, чтобы не взглянуть на них, — он развел руками. — Это, оказывается, вы, хохотуньи. Достанется вам, бродите в темноте.

— Что я тебе говорила, Залина? Она такая упрямая, — Фатима провела рукой по гладко причесанным волосам.

— О, она упрямая, как осленок! — Асланбек нагнулся к Залине, шепнул: «Приду».

Девушка громко засмеялась, присела, набрала полную пригоршню воды, плеснула в него, а сама убежала вверх по тропинке.

— Ах ты! — затопал он на месте. — Вот я тебя…

Фатима пошла за ней, но Асланбек загородил ей дорогу, и она недоуменно подняла на него глаза.

— Ты хочешь проводить нас, брат?

Он не сдвинулся. В эту минуту он подумал о том дне, когда в дом Джамбота он пошлет сватов.

— Поговорить с тобой давно хочу, сестра.

— Ты не нашел другого места для этого?

— У старших хороший слух.

Она опустила глаза, почувствовала, что слегка покраснела.

— В нашем ауле живет один человек…

— Я хочу домой… — с мольбой в голосе проговорила она.

— Он просил меня сказать, что давно собирается послать в твой дом сватов.

— Уйди, Асланбек!

— Так что мне сказать своему другу?

— Как тебе не стыдно!

Асланбек пожал плечами.

Плавным движением руки Фатима стянула с плеч легкую косынку, засмеялась смущенно, пошла.

— Постой, куда ты? — крикнул Асланбек.

Черные, гладко причесанные волосы девушки тяжелой косой сбегали к ногам. Она прибавила шаг. Залина подхватила ее под руку, и подруги побежали по тропинке в аул.

— Что он говорил тебе? — спросила Залина, переведя дух.

— Как будто ты не знала! Это ты подстроила.

— Клянусь…

— Не верю…

Девушки вошли в аул и молча разошлись: Фатима свернула на тропинку, а Залина поднялась по склону.

Оставшись одна, Фатима почувствовала, что ей и радостно, и тревожно. Побежала бы сейчас через аул, взобралась бы на утес, который возвышается над нихасом, и взглянула на мир. Какой он?

Прижавшись спиной к калитке, девушка стояла, запрокинув назад голову, пока из глубины двора не позвала мать.

— А ну иди сюда, девочка.

Повязав голову косынкой, Фатима направилась к матери: та доила корову. Опустилась на корточки, потерлась носом о теплое плечо матери, улыбнулась. Мать перестала доить, строго спросила:

— Ты не видела Залину?

— Мы были вместе.

— Искали ее.

— Нана, она уже дома.

— Где вы были так долго?

— У родника.

Мать оглянулась на дочь, строго проговорила:

— Разве ты мужчина, что пришла так поздно? В другой раз не смей задерживаться.

— Хорошо.

Дочь мяла в руках косынку:

— Ты боишься, что меня украдут? Да?

— А зачем тебя красть! В горах много красавиц…

Мать отставила ведро с молоком.

— Это меня увез твой отец-абрек!

Она встала, охнула, постояла, с трудом разгибая спину.

— Нана, расскажи, как это было.

— Ах, оставь…

— Пожалуйста, нана.

Уступила мать уговорам дочери.

— Лето, помню, было жаркое, и мы с сестрой спал ив арбе под навесом. Твой отец со своими дружками, такими же абреками, как и он сам, прокрался в наш дом. До сих пор удивляюсь, почему не залаяли собаки? Они у нас были очень злые. Похитители подняли арбу и пронесли на руках через все село, боялись, как бы не скрипнули колеса. А мы, дуры, спали.

— Нана, — прошептала дочь, — а потом что было?

— Что было? Проснулись, а рядом с арбой скачут мужчины в бурках, башлыках, только глаза сверкают из-под лохматых папах. Испугались мы, заревели, а что же нам оставалось делать? Плачем, а они смеются. Когда я присмотрелась к всадникам, то узнала в одном из них твоего отца. Вот тогда я поняла все… Он несколько раз посылал в наш дом сватов, но мой отец отказывал ему.

— Почему? — встревожилась дочь.

Мать посмотрела на нее так, будто видела впервые.

— Кто-то из рода твоего отца в старое время на чьем-то кувде выпил прежде, чем старший произнес тост.

— А причем отец? — невольно воскликнула Фатима.

— Как причем? Он же принадлежал к роду опозорившегося.

— Мне жалко отца.

— Он оказался не из тех, кто дал бы обидеть себя.

— Нана, тот, провинившийся, не был братом моего отца, даже жил в другое время. Ничего не понимаю.

— Ну и что? Позор одного лег на весь род.

— Это жестоко, нана.

Мать перевела дыхание:

— А как ты думала? Раньше было строго… Попробовала бы я пойти к роднику, вроде тебя, поздно. Да я и не догадалась бы поступить так.

— Прости, нана, я больше не огорчу тебя, — она прижалась к матери.

— Ты вся горишь.

— Я бежала домой.

— Ты уже большая, чтобы бегать, как девчонка. Что скажут люди! Ох-хо, придет время такое, дай бог, и ты поймешь, как нелегко быть матерью… Ну иди, дед заждался.

Дочь подхватила ведро с молоком и легкой походкой направилась к дому.

Буту не сиделось на месте, он ходил по двору, ругая в душе Асланбека, не догадавшегося дать ему знать, что же ответила Фатима. Теперь он должен томиться в неизвестности всю ночь. Придется на рассвете отправиться в горы к нему. Что, если Фатима посоветовала искать жену в другом ауле или обиделась, что он посмел через Асланбека объясниться ей в любви? Эх, знала бы она, что ни на минуту не перестает думать о ней, вместе с ней бродит по горам, беседует… Сколько сказочных путешествий они совершили… Конечно, Буту мог бы открыться своему отцу, но он не знает мнения девушки. Он пошлет сватов, а Фатима откажет…

Досадуя, что до завтра не сможет увидеться с другом, Буту схватил вилы, вонзил с силой в кучу свежей травы и отнес корове: она стояла перед хлевом и лениво жевала.

Негромко зарычала собака. Буту оглянулся: поверх калитки на него смотрел улыбающийся Асланбек.

— Ты?! Откуда ты взялся? — поразился Буту, хотя в эту минуту думал о нем.

— Впусти в дом, укрой поскорей от чужих глаз, о моем здоровье спроси, угости чем бог послал, а потом спрашивай, кто я, к чьему роду принадлежу.

Асланбек прошмыгнул во двор.

— Отец ушел в район, так что мы одни, — прошептал Буту, увлекая за собой друга.

Переступив порог и не ожидая приглашения, Асланбек опустился на скамейку, вытянул перед собой ноги.

— В орешнике отсиживался, ждал, пока совсем стемнеет.

— Ты избегаешь кого-то?

Буту поставил перед ним столик с едой, вернулся к шкафу, достал граненый графинчик, стопки.

— А как ты думал, отара в горах, а я в ауле.

— Это верно.

Буту старался вести себя так, будто ему безразлично, с какими вестями явился Асланбек. Но того не так-то легко было провести: он украдкой наблюдал за ним и нарочно тянул.

Буту наполнил стопку аракой и поставил перед другом.

— Ты же знаешь, что я не пью.

— Вино двери сердца открывает.

— Ничего тебе не скажу, раз так.

Буту не стал настаивать и произнес:

— Пусть осетин, где бы он ни был, останется осетином, чтобы помнил обычаи отцов и не забыл землю, в которой похоронены его предки!

— Не говори такие красивые слова, лучше побереги их для своей свадьбы, все равно я не притронусь к араке.

Подумав, что, пожалуй, хватит держать друга в неведении, Асланбек прошелся по комнате, остановился позади него, положил руки ему на плечи.

— У тебя голова и без араки кружится… Встретил я Фатиму, передал ей все, как ты просил меня.

Ни словом не обмолвился Буту, ни один мускул не дрогнул на смуглом лице, даже головы он не поднял. И все же, боясь выдать свое волнение, встал, подкрутил фитиль в керосиновой лампе, снова сел. Вот тут Буту изменила выдержка, руки упали на колени, а лицо вытянулось в ожидании, когда же Асланбек скажет главное.