Набат

Рука Асланбека потянулась к лепешке: «Почему он никогда не называет меня по имени и глаза прячет… А что, если Залина проговорилась ему о нашей любви, и теперь Джамбот хочет поговорить со мной? Нет, Залина не посмеет выдать наш секрет, трусиха она большая. Я это сделаю сам. И очень скоро. Сколько они должны таиться? А может, после сегодняшнего случая лучше повременить? Выждать подходящий момент… Значит, ждать, чтобы не было причин отказать моим сватам? Если такое случится, то позор падет на весь род Каруоевых. Ждать, как это делает Буту? Бедный, вздыхает, страдает по Фатиме, а открыться смелости не хватает, просит его поговорить с девушкой. Чудак человек, как можно доверять такое дело другому?»

Ели молча, сосредоточенно. У Джамбота на сердце было тревожно, и он старался предугадать, откуда ему ждать неприятностей. Асланбека же занимали мысли о Залине. Собственно, он никогда с ними не расставался, хотя заставлял себя поменьше думать о ней. Но что он мог поделать? Правда, что любимую в душе берегут. Беречь-то бережет, да как бы, пока они скрывают свою любовь, не объявился жених и не опередил его.

Залаял пес, и чабан вскочил. Шагах в тридцати от них бегал взад-вперед чем-то взволнованный Хабос и звал хозяина, уже спешившего к нему. За Асланбеком двинулся было Джамбот, однако, видя как мечется Хабос, счел за благоразумие вернуться и ждать: не забыл пережитого страха. Но недолго он остался на месте. Увидев, как схватился за голову Асланбек, не задумываясь побежал к нему, крикнул на ходу:

— Что случилось?

— Смотри! — только и смог сказать юноша.

Запыхавшийся Джамбот стоял рядом и ничего не видел: близость юноши всегда его волновала, и он не мог сосредоточиться.

Внизу, на дне глубокой впадины, между камней, лежал ягненок и жалобно блеял. Чабан в досаде ударил себя по бедру.

— Что же делать? А?

В том месте, где они стояли, когда-то возвышалась сторожевая башня, возведенная в далекие времена на случай нападения врагов на аул. Однажды в горах разразилась буря, весь день шел проливной дождь, ночью люди услышали страшный грохот, а утром не нашли ни скалы, ни башни — словно сквозь землю провалились. Принесли тогда аульцы в жертву всевышнему двухгодовалого бычка, баранов, напекли пирогов, наварили пива, произнесли много тостов, смысл которых сводился к тому, что цахкомцы впредь будут прилежней исполнять свой долг перед богом…

— А-а! — равнодушно протянул Джамбот. — В горах и не такое случалось. Подумаешь, ягненок. Не стоит так убиваться. Где бараны пасутся, там и дерутся.

Юноша отступил на шаг: смеется над ним, что ли? Да нет, тот отвернулся, посмотрел на небо, как будто самому себе сказал:

— Никогда в горах не было так жарко.

Нет в нем жалости. Как хорошо, что Залина не похожа на него. А может, притворяется на людях? Говорят же, что от козы не родится ягненок.

— Пойдем, — сказал все тем же тоном Джамбот. — В нем не будет и трех килограммов мяса. Разве вот шкурка…

— Что ты говоришь?!

По тому, как воскликнул Асланбек, Джамбот понял, что обидел юношу, и решил исправить свою оплошность.

— Давно это произошло. Маленьким, я был тогда. В аул пришла весть, что туда, — Джамбот кивнул на впадину, — ночью упал человек. То была настоящая беда… Не могу слушать, как плачет, пойдем, прошу тебя.

Юноша уставился на Джамбота. Уж не хочет ли он, чтобы Асланбек опозорился? Ягненок погибнет, и люди станут с презрением говорить о нем: «Нашли кому доверить наше богатство! Он же мальчишка!»

— Я спущусь вниз, — решил Асланбек.

Он проворно засучил до локтей широкие рукава черкески.

— Ты что надумал? — встрепенулся Джамбот. — Подожди! — и схватил его за руку.

— Зачем ты удерживаешь меня?

— Подумать надо, не спеши сломать шею!

— Ягненок зовет меня… Отпусти!

Джамбот держал его крепко, юноша, хотя и был возбужден, не смел вырвать руку.

— Не пущу… — вполголоса, с нажимом произнес Джамбот.

Все, что творилось на душе Асланбека, было видно на его лице. Брови сдвинулись в одну линию, губы упорно сжались. Понял Джамбот, что не уговорить ему Асланбека, не удержать, но все же он не хотел сдаваться. Мелькнула мысль, что в ауле Асланбека считали самым почтительным из молодых, и он ухватился за нее, провел рукой по коротко подстриженной бороде с редкой проседью.

— Не хочешь ли ты ослушаться меня?

К своей радости, он увидел, как юноша покачал головой, понял, что это подействовало на него, и, чтобы не выдать своего торжества, отвернулся. Почувствовал вдруг сильную усталость.

— У сердца есть предчувствие. Сегодня оно мне говорит, чтобы я не дал тебе ошибиться, сын мой… — медленно проговорил он.

Закусил Асланбек губу: «Что бы значила твоя забота». Он стоял в нерешительности.

Ягненок все еще блеял, но его было едва слышно.

— Долг младшего слушаться старших. — Джамбот покосился на юношу. — Не помню, чтобы я сел в присутствии отца своего. А уж возразить ему… и подумать не смел.

Тряхнул головой Асланбек, словно дремоту отогнал: «Боишься, как бы при тебе не случилось со мной несчастья, чтобы не пришлось тебе потом оправдываться перед людьми. Но я не собираюсь погибать».

— Я не родился сыном своего отца, если не достану ягненка. Пусть даже земля и небо столкнутся! Только очень прошу тебя, не мешай мне. Разве тебе не жалко его?

— Я тоже человек, и сердце у меня есть, конечно… Пойми, погибнуть из-за ягненка не мужество, — по спине Джамбота пробежали холодные мурашки. — Ты подумал о своем отце? Горе ему будет трудно выдержать, поверь мне.

— Ты, кажется, хоронишь меня!

Джамбот взял себя в руки, лицо не выдавало его волнения: оно было, как обычно, непроницаемо:

— Бери ношу по силе.

— О чем ты говоришь! Какая смелость нужна, чтобы спуститься в эту яму?

В эту минуту в Асланбеке все кипело. Голос Джамбота показался ему отвратительным. Едва он не закричал на него, но сдержался. Ах, убирался бы он скорей к себе в шалаш. Вот с таким человеком ему придется породниться. Не сможет он притворяться перед тестем.

Задумался Джамбот. Кажется, случилось то, чего он больше всего боялся: потерял уважение Асланбека. Он давно мечтал расположить его к себе, искал повода встретиться с ним. Из-за этого остался на ночь в горах, надеясь побыть с ним наедине, пока не придет из аула бригада. Сумеет ли он когда-нибудь приблизить Асланбека к себе? Быть накоротке с ним, видеть его в своем доме — было затаенной целью Джамбота. И вдруг необдуманным словом он все разрушил. Ах, какой он ишак! Вот к чему, оказывается, ныло у него в груди? Джамбот повысил голос.

— Хватит! Ты мужчина или баба? Возьми себя в руки! Двух… трех баранов дам. Сколько хочешь. И ягнята есть у меня. Никто о нем не узнает… Ничего не пожалею для тебя!

— Уйди! — Асланбек с силой отстранил от себя Джамбота. — Что ты уговариваешь меня? Не мальчик я!

Другому бы не простил Джамбот грубости, проучил бы, не задумываясь.

— Стой! — выкрикнул он.

И чего так печется о нем Джамбот?

— Ты видишь, какой крутой спуск!

— А если бы… Если бы на моем месте был твой сын? — у Асланбека дрогнул голос.

Снова наступила очередь Джамбота побледнеть. Ну и характер у мальчика. В кого только он? Не в мать, конечно. Все же в проклятого Хадзыбатыра пошел. Вот это и есть то, что люди называют божьей карой.

— На своем настоять хочешь? Ну, спасешь, а потом что? Думаешь, о тебе слава пойдет в горах?

Юноша не слушал его.

— А меня бы ты достал оттуда? — теперь уже со злостью спросил Асланбек.

— Щенок! — ребром ладони Джамбот стер пот со лба. — Кажется, ты забыл, что я в отцы тебе гожусь.

Юноша опустил голову.

— Вот что… Принеси мне веревку, — неожиданно мягко попросил его Джамбот. — Да живо.

— Какую еще веревку? У меня нет веревки.

— Ты ее найдешь в шалаше, — голос Джамбота снова зазвучал глухо. — Может, тебя проводить?

— Зачем тебе понадобилась веревка? Ничего не пойму.