Страница 37 из 40
- Можно узнать, в чем меня обвиняют?
- Обвиняют не вас, а директора и его "заместителя, которого Евгений Степанович пригрел и защищал, Вас же вызвали как свидетеля.
- И пострадавшего, - добавил Олег Ильич, за что удостоился предупреждающего взгляда
Я рассказал о том, как воспринял предложение Владимира Лукьяновича, что ответил.
- Вы могли и схитрить? - Выходит, не сумел. - Предвидели, что вас ожидает? - Это было нетрудно. - И все-таки "не сумел"... Или не хотел? Самое печальное - потерять себя... "Вырвал-таки, очкастый черт! Почему я откровенничаю с ним? Чем он расположил меня к себе? Небось задаст сейчас еще несколько вопросов "на откровенность", а потом незаметно расставит ловушку".
- Петр Петрович, прежде чем мы расстанемся, должен вас предупредить...
"Вот оно, начинается!.." Я спросил, не скрывая иронии: - Никому не рассказывать о нашей так называемой беседе? Его лицо преобразилось. Бледные щеки округлились, губы изогнулись. Он засмеялся длинно и заливисто, и ему вторил Олег Ильич. Затем он снял очки и тщательно протер линзы замшевой тряпкой. Глаза у него без очков оказались темно-серыми, близорукими, какими-то беспомощно-добрыми. - Почитываете детективы, Петр Петрович? Он надел очки, и взгляд тотчас изменился, в нем появилась необходимая твердость.
- Предупреждение вам иного рода... - В его голосе все еще слышались затихающие смешинки... - Вы, несомненно, заметите в виварии новые датчики. Не удивляйтесь. Мы сочли необходимым поместить там автоматические телекамеры, микрофоны и другие сигнализаторы.
Я пожал плечами: - Если это не помешает опытам... - Не помешает. Рад был познакомиться с вами, Петр Петрович. Он встал и подал мне холодную твердую руку.
В коридоре лабораторного корпуса я едва не столкнулся с Александром Игоревичем. Он подозрительно уставился на меня:
- Вы оттуда? - А вы туда? - Сейчас все наши пути там пересекутся. Вы знаете, что Владимир Лукьянович арестован за разного рода махинации, а Евгений Степанович отстранен от работы? Он остался доволен произведенным эффектом. - Видимо, Вовина карьера на этом закончится. Впрочем, того и следовало ожидать, коли ворон забрался в гнездо орла...
Ему позарез необходимо было выговориться, и он не скрывал этого:
- Вы не представляете, что за тип Владимир Лукьянович. Мы учились в одной школе, хотя и в разных классах. Вовке часто доставалось от ребят - и справедливо, и несправедливо. Его дразнили "орангутангом", затем переименовали в "фавна" - это когда он стал за девчонками бегать... При его внешности, сами понимаете, на быстрый успех надеяться трудно, требуются быстрые ноги и незаурядная наглость. Ведь он к тому же и учился неважно, и способности были весьма посредственные. А выделяться хотелось. Вот уж кому не надо было вводить полиген Л. В этом человеке стремление к лидерству подавляло все остальное, хотя и пытался он скрывать жажду власти. Вовка подружился с какими-то полууголовными типами, добывал им выпивку, а они за это колотили ребят по его подначке. Вовку стали бояться в школе. Он этим пользовался вовсю. Подкуп, угроза, шантаж. Меня не оставляет чувство, что уже тогда полностью сформировался его бармалейский характер и методы достижения власти.
- А Виктор Сергеевич?
- Что - Виктор Сергеевич? Вовка был доставала классный. Это же он тогда для института экспериментальную установку "Зитта" добыл. Всегда был в курсе всех новинок. И еще одно немаловажное обстоятельство. Он сумел к Жене, к Евгению Степановичу, в полное доверие войти. Женя его продвигал, защищал перед Виктором Сергеевичем, за что в конце концов поплатился. Вовка втравил Евгения Степановича в "охотничьи пикники", а должен вам доложить, что Евгений Степанович всегда был и заядлым охотником, и заядлым бабником, что, естественно, не исключает одно другое. Потом уже "охоты" кончились, а аферы продолжались. Тем временем у нас в институте появлялось все больше Вовкиных людей - обязанных ему чем-то или боявшихся его. А когда он Женю в самую трясину затащил, сам же написал на него докладную. На допросах его люди выступили в общем разоблачительном хоре. Одновременно нахваливали Владимира Лукьяновича, хотели его до директорского кресла дотащить. Но не сумели. Не то поле деятельности выбрал Вовка. Ему бы куда-нибудь в торговлишку, а он в академический институт. Вот и надорвался...
Он еще раз с видимым удовольствием повторил "надорвался" и спохватился:
- Договорим после, а то ведь меня там ждут...
* * *
Я шел по знакомым улицам, по которым любил гулять и любоваться открывающимися отсюда приднепровскими пущами, песчаными пляжами, арками мостов, лаврскими главами. Уходящее солнце долго подбиралось к куполам, шарило длинными лучами по зелени, нащупывая маковки, но зато потом, найдя и обрадовавшись, разом зажгло, запустило целый сонм древних золотых звездолетов, устремленных в закатное небо.
Когда-то на этих улицах мне хорошо думалось. А теперь те же дома и деревья и даже свечи каштанов в зеленых подсвечниках вызывали во мне глухое раздражение. В чем дело? Вот дом с противошумными выступами, за ним - арка, которая мне так нравилась. Ни дом, ни арка не изменились. Чего же мне не хватает?
Ага, нет запаха акации. Она еще не цветет.
Я затормошил, напряг память, воображение - и появился запах акации.
Вспомнил, что из дома напротив часто доносилась музыка. Воспроизвести ее в памяти было нетрудно. Ну вот, есть и музыка. Как будто есть все, а чего-то не хватает...
Эврика! Тогда гудели комары. Я снова затормошил воображение, и появился тонкий комариный зуд. И там же, в моей памяти, девушка взмахнула обнаженной рукой, защищая меня от назойливого насекомого: "Прочь, соперницы-комарихи, не дам вам пить кровь милого!" - "Себе оставишь?" - "Догадливый!"
Я понял, что обманывал себя, притворяясь, будто не знаю, чего мне не хватает на этих улицах, чтобы они вновь стали любимыми. Со мной не было Тани. Без нее город стал пустым, безразличным. Нечего хитрить с собой - не поможет. Вот на том перекрестке мы прощались, дальше провожать ее не разрешалось. Теперь перекресток пуст.