Убегай!

Но нет, красоты в этой музыке не было. Ни капельки.

Саймон не отводил глаз от этой девицы-побирушки, которая уродовала наследие Джона Леннона. Спутанные волосы ее были похожи на воронье гнездо. Щеки ввалились, подчеркивая торчащие скулы. Сама худая как щепка, потрепанная, грязная, надломленная, как и всякая бесприютная бродяжка, погибшее существо.

Эта девица Саймону приходилась дочерью, и звали ее Пейдж.

Саймон не видел Пейдж уже полгода – с тех самых пор, как она совершила то, чему не было оправдания.

Это вконец сломало Ингрид.

– На этот раз оставь ее в покое, – сказала ему Ингрид после того, как Пейдж сбежала.

– То есть?

И Ингрид, чудесная мать, заботливый врач-педиатр, всю свою жизнь посвятившая детям, которые попали в беду, сказала нечто совершенно неожиданное:

– Я не хочу, чтобы она возвращалась в наш дом.

– Да ты что?

– Я серьезно, Саймон. Бог свидетель, я говорю серьезно.

Не один месяц, скрывая это от Ингрид, он разыскивал Пейдж. Иногда поиски были хорошо подготовлены и организованы, как, например, когда он нанял частного детектива. Но чаще всего это были хаотичные случайные попытки – он просто бродил по опасным, кишевшим наркоманами районам города и показывал ее фотографию обколотым грязным бродягам.

И дело всегда заканчивалось ничем.

Где она сейчас? – думал Саймон. Кстати, совсем недавно у нее был день рождения (интересно, думал Саймон, как она его отметила, устроила вечеринку с тортом и наркотиками? Или вообще о нем не вспомнила?). Может, она покинула Манхэттен и вернулась в тот городок, где училась в колледже и где у нее все пошло наперекосяк? Два раза в выходные, когда Ингрид дежурила в больнице и тем самым избавляла его от лишних вопросов, Саймон ездил туда и останавливался в гостинице «Крафтборо» неподалеку от студенческого городка. Пешком ходил туда, вспоминая о том, с каким воодушевлением все пятеро – Саймон, Ингрид, свежеиспеченная первокурсница Пейдж, а также Сэм и Аня – явились в кампус, чтобы помочь Пейдж устроиться, о том, каким безумным оптимизмом были охвачены они с Ингрид, какие радужные надежды питали на то, что здесь ей понравится, что это место со всеми его зелеными полями и лесами станет для выросшей в Манхэттене дочери родным домом, и о том, как вскоре эти надежды увяли и умерли.

В глубине души, так глубоко, что он даже сам не догадывался об этом, Саймону хотелось махнуть на все рукой и не искать ее больше. С тех пор как Пейдж ушла из дома, жизнь у них стала если не лучше, то, по крайней мере, спокойней. Сэм, который весной закончил школу Горация Манна, о старшей сестре и не вспоминал. Вся его жизнь вращалась вокруг друзей, экзаменов и вечеринок – а теперь он думал только о том, как подготовиться к учебе на первом курсе Амхерстского колледжа. Что касается Ани… Саймон и сам не знал, что она обо всем этом думает. Про Пейдж она с ним не заговаривала, – впрочем, Аня вообще говорила с ним не очень охотно. На все его попытки завести разговор она отвечала односложно: «прекрасно», «хорошо», «нормально».

А потом Саймон случайно нашел одну странную зацепку.

Однажды утром, три недели назад, в кабине лифта вместе с ним оказался сосед сверху по имени Чарли Кроули, офтальмолог. Обменявшись с Саймоном обычными соседскими приветствиями, стоя лицом к двери лифта и глядя на табло с мелькающими циферками этажей, Чарли смущенно и с искренним сожалением заявил, что ему «показалось», будто он видел Пейдж.

Саймон, который тоже уставился на табло, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, попросил рассказать поподробнее.

– Это было в парке… мне кажется, это была она, – ответил Чарли.

– Что, она шла куда-то через парк?

– Нет, не совсем шла…

Лифт остановился на первом этаже. Двери открылись. Чарли сделал глубокий вдох.

– Пейдж… я видел ее на Строберри Филдс. Она там играла на гитаре и пела.

Кажется, Чарли заметил ошарашенное лицо Саймона.

– Понимаешь… типа, мм… для денег.

В груди у Саймона что-то оборвалось.

– Для денег? Это как какой-нибудь…

– Я хотел дать ей немного, но…

Саймон кивнул, мол, все в порядке, пожалуйста, продолжай.

– …но Пейдж была… она будто не замечала, что творится вокруг, она, кажется, даже не поняла, кто я такой. Я побоялся, что…

Чарли замолчал, и так все было понятно.

– Мне очень жаль, Саймон. Честно.

Такие, значит, дела.

Саймон сомневался, стоит ли рассказывать об этом Ингрид, ему очень не хотелось ее расстраивать. Зато в свободное время он стал чаще прогуливаться в районе Строберри Филдс.

Но Пейдж так и не встретил.

Он заводил о ней разговоры с другими бродягами, которые играли и пели там, спрашивал, видели ли они ее, показывал фотографию на экране мобильника, сначала бросив в гитарный футляр пару банкнот. Кое-кто говорил – да, видели и могут рассказать еще кое-что про нее, если Саймон не поскупится и пожертвует что-нибудь. Он не скупился и жертвовал, но ничего не получал взамен. Большинство же честно признавались, что не знают этой девицы, хотя теперь, видя Пейдж во плоти, Саймон понимал, в чем тут дело. Между этой обколотой, исхудавшей, кожа да кости, женщиной и его некогда прелестной дочерью не усматривалось ничего общего.

Тогда Саймон принялся дежурить на скамейке возле Строберри Филдс; обычно он садился прямо перед табличкой – забавно, что на нее никто не обращал внимания, – где было написано:

И, наблюдая за происходящим, он заметил нечто странное. Музыканты, все, как один, вонючие и грязные бродяги, всегда играли в разное время и по очереди. Смена одного гитариста следующим проходила замечательно гладко. Они играли по часу и менялись обычно в начале каждого часа, организованно и четко.

Являлись будто по расписанию.

За пятьдесят долларов Саймона познакомили с человеком по имени Дейв. Это был старый, потасканный уличный музыкант с огромной шапкой седых волос, густая бородища его была кое-где схвачена эластичными резинками, а с затылка на спину свешивался перевязанный тесьмой конский хвост. Этот Дейв, похожий и на изрядно потрепанного жизнью пятидесятилетнего с гаком мужчину, и на семидесятилетнего старика, прожившего жизнь без особых проблем, растолковал ему, как это все работает.

– В прежние времена был тут один парень, Гэри дос Сантос… Знаешь, кто это?

– Имя знакомое, – отозвался Саймон.

– Ну да, если ты бывал здесь в лучшие времена, парнишка, ты бы вспомнил его. Гэри был как бы мэром Строберри Филдс… сам себя назначил. Крутой парень. Правил здесь где-то лет двадцать, и при нем все было тихо. А чтоб было тихо, на всех страху нагнал, всех держал в кулаке. Потрясный был чувак, понимаешь, о чем я?

Саймон кивнул.

– А потом, где-то в две тысячи тринадцатом году, Гэри помер. Лейкемия. Совсем молодой, сорок девять лет. И это место… – Дейв сделал неопределенный жест рукой в перчатке без пальцев. – В общем, без нашего фашиста все как с цепи сорвались. Полная анархия. Макиавелли читал? Ну вот что-то в этом роде. Музыканты тут каждый божий день мордобой устраивали. За территорию… понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Пытались сами навести порядок, да куда там – половина из этих парней и одеться нормально не могут самостоятельно. Понимаешь, один козел играет и играет, не может остановиться, тогда другой тоже начинает играть, потом оба орут друг на друга, посылают куда подальше, даже когда рядом детишки малые. Иногда и по морде друг другу заедут, ну и конечно, копы тут как тут, вот и все… Смекаешь, в чем дело?

Саймон снова кивнул.

– Страдала наша репутация, я уж не говорю про кошельки. И тогда мы собрались все вместе и договорились.

– О чем?

– Расписание сделали. С десяти утра и до семи вечера каждый час – смена.

– Серьезно?

– Да.

– И это работает?