Страница 5 из 11
Поутру, чуть только забрезжил рассвет, Егор запряг в дрожки молодую кобылу, по вороной её масти названную Вороной, кликнул отца и, как только тот уселся на сиденье, щёлкнул вожжой по лошадиному боку, зычно, врастяжку, прикрикнув на лошадь: «Но-о-о, милая!». Ворона тут же прянула и пошла резвой размашистой рысью. Езды до лесничества было никак не меньше полутора часов.
«Ну вот! Почитай, уж приехали», – сказал долго молчавший в дороге Боровков старший, увидев за речной излучиной высокий заросший липами бугор, на котором располагалось лесничество. Оставалось только подняться по крутому мощённому известковым камнем въезду, ведущему на самый верх холма. Изрядно подуставшая Ворона тяжёлым шагом, отмахивая головой, втащила дрожки на поляну, окружённую казёнными строениями лесничества – домами с квартирами лесничего и лесников, конюшней для казённых лошадей, постройками для всякой домашней скотины и всего прочего. На одном из домов с крытым крыльцом в три ступени бросалась в глаза вывеска: «ЛЕСНИЧЕСТВО ПЛАВСКОГО УЕЗДА». На ступенях крылечка стоял, опершись задним местом на балясник, в форменной одежде незнакомый Петру Сергеевичу человек и курил городскую папиросу. Сойдя с дрожек, проситель Боровков прихватил рогожный мешочек с тремя завёрнутыми в чистую тряпицу запечёнными курами и направился к крылечку.
– Доброго здоровья! А что, господин лесничий у себя?
– Ну я лесничий. Тебе чего надо-то?
– Дык мы это… мы Боровковы будем, – сняв с головы картуз и кивнув в сторону Егора, сидевшего на бричке, начал свои сбивчивые разъяснения Пётр Сергеевич. – Крестьяне мы местные. Вот хотели лесу прикупить на дрова. А вы, ваше благородие, стало быть, назначены на должность вместо их благородия Николая Николаича?
– Совершенно верно, сударь. Ну так что ж, дело твоё понятно, проходи в кабинет.
Зайдя в знакомое помещение, старший Боровков остановился у двери, а новый лесничий прошёл дальше и сел за письменный стол, стоявший у стены напротив входа в кабинет.
– Ну так говоришь, лес хочешь прикупить на дрова?
– Дык ведь а как же – обогреваться-то зимой надоть. Прошу прощения, а как вас звать-величать-то?
– Обращайся ко мне «господин лесничий». А что это у тебя в мешке?
– Это? Да это, господин лесничий, курочки печёные. Уж не погребуйте, примите наше угощенье.
– Курочки, говоришь? Так это хорошо, положи мешок вон туда в угол. Так сколько тебе леса-то нужно?
– Пять возов.
– Пять возов?! – сделал удивлённую гримасу лесничий. – Это много.
– Дык семья-то у меня большая, дом немалый – три печи, да баню тоже топить надобно.
– Понятно! Ну а цена тебе известна?
– А то как же! Чай, не первый год казённый лес покупаю – два рубля за воз. Стало быть, красненькая за пять возов.
– Молодец, правильно считаешь. Ладно, Боровков, не будем время попусту тратить! Давай деньги, а я сейчас тебе наряд-разрешение на порубку выпишу.
– Благодарствую, ваше благородие, господин лесничий.
– Ну а завтра также вот в это время снова подъезжай. Дам тебе лесника, Антипом зовут. Наверное, знаешь его – он тебе на делянке деревья на пять возов заклеймит.
Свои наставления лесничий давал, не откладывая ручки, которой писал наряд-разрешение, часто опуская перо в чернильницу и ударяя каждый раз кончиком пера о её дно.
– Ну вот и готово. Получи. Грамотный? Читать-то умеешь?
– Грамотный. Премного благодарен, господин лесничий.
Пётр Сергеевич взял бумагу с двуглавым орлом и стал медленно, по слогам, читать.
– Погодите, господин лесничий. Не пойму никак. Я заплатил за пять возов, а в наряде прописано одиннадцать кубометров. Чего за кубометры такие?
– Да не обращай внимания на это, Боровков. Циркуляр тут пришёл из департамента. Теперь предписано вести учёт порубок и расчёты в этих самых кубометрах. Возы указывать запрещено.
– А-а-а. Ну коли так, тогда ладно. Тогда прощевайте, господин лесничий.
И, поклонившись в пояс, крестьянин Боровков Пётр сын Сергеев покинул лесничество.
Три дня кряду Пётр Сергеевич с сыновьями валили годные на дрова сухостойные да заболевшие сосны с берёзами, обрубали ветви, пилили стволы на трёхметровые брёвна, грузили на подводы и возили к себе в усадьбу. Много трудов – семь потов пролили Боровковы, но управились с Божьей помощью. Но, странное дело, на все три дня поселилась в душе старшего Боровкова не понятно откуда взявшаяся тревога. Вестилось ему что-то нехорошее, и не мог он взять в толк, отчего.
И вот не успели отец с сыновьями разгрузить последнюю пятую подводу с брёвнами, как к ним подъезжает верхом на жеребце лесник Антип, что деревья по наряду клеймил.
– Здравствуй, Сергеич! – говорит.
– И тебе доброго здоровьица! – отвечает Пётр Сергеевич.
– Ну что, весь лес-то привёз?
– Слава Богу, управились. А тебя какая нужда сюда скакать заставила?
– Да вот, понимаешь, лесничий приказал проверить, нет ли у тебя переруба.
– Какой ещё переруб, Антип? Вот гляди – все брёвна тут аккурат от пяти возов, как в наряде.
– Возы возами, Сергеич, – ответил лесник, спешился и, привязывая к росшей у забора берёзе жеребца, продолжил объяснение своего неожиданного наезда, – а мне, понимаешь, велено проверить по кубометрам. В наряде-то у тебя не возы указаны, а одиннадцать кубометров. Так ведь?
– Ну так.
– Вот я щас расчётец-то проверочный и произведу, как господин лесничий научил.
Достал тут Антип из кармана свёрнутую в моток какую-то тесёмку с нанесёнными на ней чертами и цифрами и начал снимать ею мерки со сложенных стопами брёвен. Снимает мерку за меркой и в тетрадочку карандашом записывает. Закончив дело с мерками, Антип присел на подходящее брёвнышко и продолжил что-то сосредоточенно писать, то и дело облизывая губы, пришепётывая и почёсывая в затылке. Пётр Сергеевич, нагнувшись, заглянув в Антипову тетрадку, увидел, что лесник в столбик умножал и делил, а ещё ноздри старшего Боровкова уловили плывущий от лесника запашок, который ни с чем не спутаешь, – Антип был под хмельком.
Наконец, закончив тяжкий умственный труд, он криво улыбнулся и как будто даже весело изрёк:
– Ну вот, Сергеич, у тебя переруб на три кубометра. Не одиннадцать, как по наряду тебе разрешено, а четырнадцать.
– Да как же так, Антип? Откуда ж переруб-то взялся? Ты ж сам видишь: за пять возов уплачено – пять возов и вывезено из леса. Какой же переруб могёт быть?
– Не знаю. Не знаю, Сергеич. Только переруб в наличии, а это, брат, воровство казённого леса, и я, как государевой службы человек, должон об сём доложить лесничему, а он беспременно – полицмейстеру.
– Погоди, Антипушка, ведь это ж тюрьма!
– Может, тюрьма, может, острог, может, каторга – почём мне знать. Суд определит.
«Вот оно отчего так тревожилось-то мне. Сердце лихо чуяло», – мелькнула мысль в голове Петра Сергеевича.
– Как же так, Антипушка? Ведь без вины виноватый получаюсь. Ты уж придумай чего-нибудь, а мы к тебе со всем уважением.
– Чего ж тут придумаешь, Сергеич? Легко сказать – придумай… Если что, мне ведь отвечать придётся! Придумай ему… Ладно, так и быть: коли мне пару целковых дашь, доложу господину лесничему, что нет у тебя переруба.
И дал, конечно, Пётр Сергеевич Боровков эти два рубля леснику Антипу, да ещё и Господа Бога возблагодарил «за избавление невеликой ценой от суда и тюрьмы, а пуще того – от посрамления честного имени». И не знал простодушный человек, что новый лесничий оказался нечистым на руку чиновником, мошенником и казнокрадом, не первой жертвой которого он стал.
Из века в век на Руси, как, впрочем, и во всём мире, пользовались приблизительными мерами веса, объёма, длины и прочими. В частности, такой приблизительной мерой был «воз». Воз использовался для определения количества сена, брёвен, хвороста, дров и иного прочего, что перевозилось лошадьми на повозках или санях. При этом количество груза на одном возе ограничивалось, главным образом, его весом, который могла тянуть без чрезмерных усилий лошадь. Применительно к брёвнам один воз примерно соответствовал трём кубическим метрам (кубометрам) древесины, или, соответственно, примерно двум с половиной тоннам по массе. Когда на рубеже XIX и XX веков циркулярами государственной власти стало предписываться переходить на точную метрическую систему, для многих нечистых на руку чиновников на местах появились возможности для разного рода жульничества из-за неграмотности населения, не имевшего возможности для пересчёта старых мер в метрические и вынужденного по этой причине доверять чиновникам. Примером такого жульничества как раз и может служить случай с П.С. Боровковым.