Страница 2 из 6
Хелен Рисс – эксперт в этом вопросе. Когда мы познакомились, я наконец-то понял, чем руководствовались мои смелые друзья. Они ощущали эмпатию.
Но что же такое эмпатия? Пытаясь определить это свойство, многие выдвигают весьма противоречивые определения. Некоторые говорят, что эмпатия – это сострадание, другие считают, что она – лишь ступень к состраданию и ничего более. А третьим кажется, что эмпатия – нечто врожденное, сколько ее дано от рождения, столько и будет всю жизнь. Одни думают, что эмпатии учатся в детском возрасте, а другие – что ей вообще нельзя научиться.
Хелен Рисс обращается к этой какофонии голосов и заставляет ее утихнуть. Она знает, что эмпатии можно научить, потому что сама этим занимается и изучает явление предметно. Эффективность ее метода проверили уже тысячи медицинских работников. Повышение уровня эмпатии было задокументировано и отражено в результатах научных исследований.
Доктор Рисс работает с фундаментальной чертой человеческой натуры.
Ученые, исследовавшие отличие человека от животного, говорили мне, что эмпатия играет огромную роль в «построении» нашей личности. Она позволяет нам «читать мысли» других людей или, если не ударяться в поэтические формы, – видеть мир глазами другого человека, воспринимать собеседника максимально полно. Возможно, именно эмпатии человечество обязано тем, что до сих пор не уничтожило само себя.
Эмпатия не только помогает в беседах; в ней нуждаются и бизнесмены, и политики. Без эмпатии, не зная, что по-настоящему интересует человека, мы не сможем убедить его, что наше предложение соответствует его личным интересам.
Неудивительно, что многие проявляют интерес к этому свойству, столь полезному сегодня. В нашем языке слово «эмпатия» используется всего около ста лет, хотя писатели и философы изучают этот феномен уже долгое время.
Уолт Уитмен[3], размышляя о том, как страдания одного человека могут повлиять на состояние другого, писал: «Я не спрашиваю раненого, как он себя чувствует. Я сам становлюсь раненым». Мы понимаем, что чувствует другой человек, если сами испытаем подобные чувства. В каком-то смысле, наши собственные чувства – линза, через которую мы смотрим на чувства всех остальных.
Как говорил Дэвид Юм[4]: «Ум одного человека – зеркало ума другого». Эта мысль восходит по меньшей мере к Гомеру, который еще в восьмом веке до нашей эры писал, что его сердце с годами научилось светиться при виде счастья других людей и таять при виде их горя.
Эмпатия и сострадание – разные вещи, но трудно представить одно без другого. Похоже, что эта связь имеет ключевое значение для всех нас – мои друзья были готовы пойти на риск ради безопасности людей, которых даже не знали.
Что позволяет нам общаться с другими людьми? Что помогает нам работать вместе? Как научиться сотрудничать бескорыстно? Какая сила может подтолкнуть нас к лучшей версии самих себя? Как нам приобрести это важнейшее свойство, которое ведет к процветанию? Ответ находится в этой книге.
Введение
Почему эмпатия?
Когда я училась на первом курсе медицинского факультета Бостонского университета, д-р Ричард Чейсин, наш профессор психиатрии, решил наглядно показать, что произойдет с семьей, если кто-то из ее членов получит психологическую травму. Он вооружился стульями, составил их в круг и объявил, что каждый стул символизирует человека. Если из круга убрать один стул, проблема ложится на всю семью – нарушается стройная система, домашним приходится разбираться с эмоциями и последствиями психологической травмы родственника.
Тогда я поняла, что дома все не так плохо: наша семья не была уникальным явлением, как мне казалось до сих пор. Было большим облегчением узнать, что с самого детства моя личность формировалась в соответствии с ключевыми компонентами эмпатии.
Мои родители переехали в Соединенные Штаты банкротами – они потеряли все, что имели, во Второй мировой. Папе было четырнадцать лет, когда для его семьи закончилась привилегированная жизнь – отца с двумя сестрами отправили в лагеря, а их родителей казнили. Семья мамы тоже прошла через подобное – у них отобрали дом и все имущество, потом заключили в исправительно-трудовые лагеря. В одном из этих лагерей умер ее отец. Такова мрачная история нашей семьи. Она висела над нами, как занавески на окнах дома – свет проникает в помещение, но тени никуда не исчезают.
Мои родители были протестантами немецкого происхождения. Их предки переехали в Югославию в начале XIX века и мирно жили в долине Дуная до конца Второй мировой войны. При режиме Тито[5] они попали под этническую чистку, подразумевавшую выселение немцев и других «нежелательных» групп. Ирония судьбы состояла в том, что с немцами при режиме Тито поступали, как с евреями и другими несчастными по всей Европе при Гитлере – их выгоняли из домов и отправляли в концлагеря. На протяжении истории жертвами подобных безжалостных режимов стали миллионы людей. О судьбах многих из них мы до сих пор ничего не знаем.
Мои родители бежали из лагерей благодаря силе своей веры и эмпатии людей, принадлежавших к их церковной общине. Родители встретились и поженились в Австрии, а потом иммигрировали в Америку. Люди, которые не понимали или не хотели понять их историю, осуждали родителей за происхождение и немецкий акцент. Многие предполагали, что, раз они немцы, значит, повинны в ужасных преступлениях, от которых сами пострадали.
Боль войны усугублялась промедлением – родители не спешили сочувственно относиться к своему опыту и позволили ему оказать на них глубокое влияние. Им приходилось нести на себе не только боль потери – Родины, семей и домов, но и терпеть необоснованное осуждение со стороны окружающих. Это глубоко повлияло и на меня.
Будучи ребенком, я очень расстраивалась, когда одноклассники высмеивали других детей за то, что те не в силах были контролировать, – цвет кожи, место проживания или какие-то семейные обстоятельства. Несправедливо судить о книге по обложке. Меня это волновало. Я стала поборником социальной справедливости и остаюсь им по сей день. Желание излечить других людей от эмоциональной боли направило меня на путь психиатрии. Теперь, как профессионал, я выслушиваю истории пациентов, которых клеймили за наличие психических заболеваний или прием больших доз лекарств, воздействующих на психику. Меня до сих пор раздражает, что никто не сочувствует этим людям.
Я довольно рано начала заниматься исследованиями в области эмпатии, еще до того, как эта тема стала появляться в заголовках новостей. Десять лет назад, газеты вроде New York Times, Wall Street Journal и Washington Post трубили о необходимости развивать эмпатию в области здравоохранения. Мы с коллегами в то время работали в психиатрическом отделении Массачусетской больницы общего профиля и исследовали физиологические параметры пациентов и врачей во время беседы. Нам было интересно, совпадут ли у них показатели, если врачи начнут проявлять больше эмпатии – мы искали «вещдоки», чтобы наглядно показать возможность «синхронизации» двух человек.
В наших исследованиях использовалась простая, но очень действенная методика, хорошо зарекомендовавшая себя при определении уровня эмоционального возбуждения. Мы измеряли кожногальванический рефлекс – изменения электрического сопротивления кожи; замеряли в режиме реального времени электродермальную активность, определяли количество пота на коже, степень физиологической и эмоциональной активности испытуемых… Мой бывший студент, а ныне – доктор Карл Марси, нашел долгожданные доказательства. В одних случаях показатели врачей и пациентов синхронизировались, а в других – нет. Когда пациентов просили оценить врачей по шкале эмпатии, оказывалось, что физиологические показатели медиков, которым ставили высокие баллы, были весьма близки к показателям пациентов.
3
Поэт, США.
4
Шотландский философ.
5
Иосип Броз Тито – лидер Югославии с 1945 по 1980 год.