Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 11



Начнем с того, что понятие «империя» в его современной трактовке является сугубо европейским продуктом. Этимологически оно несомненно происходит от латинского imperium (власть, господство), которым в Риме обозначали всю совокупность власти, принадлежавшей римскому народу. Выбираемым или назначаемым магистратам в зависимости от их ранга народ вручал «большую» или «малую» власть – imperium maius или minus (merum); существовало также понятие summum imperiae, обозначавшее диктаторские полномочия[23]. При этом понятие imperātor, подчеркивавшее не столько власть, сколько господство, традиционно относилось к военачальнику-триумфатору и начало применяться для обозначения титулатуры лишь начиная со второй половины I века[24]. Причина, по какой римское государство того времени стало называться империей, сводится, скорее всего, к тому, что именно в тот период возобладало ощущение идентичности «римского мира» и всей цивилизованной части земли – οι′κουμε′νη, или orbis terrarum[25]. Imperium в данном контексте воспринимался воплощением высших военных достижений и предполагал абсолютное господство над миром; чуть позже к этому значению прибавилась и духовная компонента, отражавшая принятие империей христианства как единственно верной универсальной религии[26]. После ослабления и крушения римских порядков в западном Средиземноморье название «Римская империя» (Βασιλει′α τω~ν ̔Ρωμαι′ων) было унаследовано правителями Византии, которые на протяжении долгого времени видели своей миссией восстановление ее в прежних границах[27]. Со своей стороны, наследники варварских королей по мере их укрепления также претендовали на титул, впервые фигурирующий на печатях и в письмах Карла Великого как «Augustus, magnus et pacificus imperator» и «Romanum gubernans Imperium et Rex Francorum et Langobardorum»[28]. Формирование в Западной Европе Священной Римской империи, в некоторые периоды своей истории объединявшей до половины территории континента, остававшейся во власти христианских монархов[29], но по сути своей бывшей не более чем конфедерацией, как и последовавший позже упадок Византии, привели к тому, что на протяжении большей части европейского Средневековья значение титула «император» существенно перевешивало содержание «империи». Его носитель претендовал на особый характер своего статуса среди других властителей – даже несмотря на то, что в Западной Европе императорам приходилось на коленях вымаливать прощениe у пап[30], а на Востоке довольствоваться клочками земли, именуемыми «империями»[31]. Однако именно историческая преемственность, идущая от римского государства и утверждения абсолютного характера христианской веры, вызвала «прилив интереса» к империи у многих европейских монархов, особенно заметный в начале Нового времени.

В эпоху Нового времени империи оказались de facto широко распространенными политическими образованиями, по мере того как европейцы (как западные, так и восточные) начали предпринимать масштабные колониальные экспедиции. В этом случае соотношение понятий во многом переменилось: теперь внимание обращалось прежде всего на размеры территорий, которые контролировала та или иная метрополия, и на богатства, владение которыми этот контроль обеспечивал, в то время как титул императора не считался чем-то особенно желанным. Властители Испании, Португалии и Нидерландов – стран, покоривших бескрайние земли за пределами Европы в XVI–XVII веках, оставались королями (правда, король Испании Карл V c 1530 г. до своей смерти в 1556-м был императором – но не заморских владений, а все той же Священной Римской империи[32]). Великобритания и Франция также были королевствами (а последняя некоторое время даже республикой), что не мешало им управлять огромными колониальными империями; при этом Наполеон I принял титул императора в 1804 г. ввиду своих масштабных завоеваний в Европе и обретения контроля над Римом[33], а королева Виктория в 1877 г. стала именоваться императрицей Индии ради соблюдения династических формальностей по отношению к российскому и германскому императорским дворам[34]. Сама Россия была официально провозглашена империей еще раньше, идя к этому на протяжении всего времени, истекшего с момента падения Византии. Священная Римская империя распалась и, по сути, трансформировалась в Австро-Венгерскую, а часть Юго-Восточной Европы подпала под власть Османской империи. Наконец, стоит отметить и вовсе курьезные истории, в результате которых империями провозглашались бывшие колонии: в 1822 г. из-за внутрисемейных конфликтов португальских Браганса – Бразилия, а в том же 1822 г. на волне освободительного движения и второй раз как следствие европейского политического влияния в 1864–1867 гг. – Мексика[35]. Таким образом, остававшийся в большинстве своем монархическим евроцентричный мир к середине XIX века превратился в мир империй, который вот-вот готов был родить новую практику и новый термин – «империализм».

В мире живых и подвижных империй их научное определение не было задачей первоочередной важности; их мало кто стремился четко классифицировать, так как категоризация оставалась довольно сложной, зато имперский характер того или иного общества был заметен невооруженным взглядом, что делало излишне глубокий анализ бессмысленным. Однако именно на основании имперского опыта позапрошлого столетия гораздо позже были предложены все основные определения империи. Их многочисленность и разнообразие вынуждают нас рассмотреть это понятие как бы в трех главных «плоскостях».

Первая касается характера имперской власти. В данном случае исходное понимание imperium было полностью перенесено на воссозданные европейские государственные формы и предполагало наличие жесткой власти, которая сплачивает империю воедино. Так, Дж. Старчи определяет империю как «любую успешную попытку завоевать и подчинить народ с намерением править им неопределенно долго»[36]; один из наиболее известных теоретиков империи М. Дойл говорит об «отношении, формальном или неформальном, в рамках которого одно государство контролирует реальный суверенитет другого политического сообщества; оно может достигаться как силой, так и посредством экономической, социальной или культурной зависимости»[37], а С. Хоув называет империей государство, которое «является большой, сложносоставной политической единицей, обычно создаваемой завоеваниями, и разделенной на доминирующий центр и подчиненные, иногда весьма территориально далекие, периферии»[38]. Такой подход четко отделяет «современную» империю от различного рода общностей, существовавших в период европейской феодальной раздробленности, практически исключая любую возможность расширения империи, кроме чисто силовой (например, присоединение территорий в результате династических союзов), а также разделяя империи и квазифедеративные объединения. В рамках такого определения, например, Австро-Венгерская империя выглядит таковой не столько вследствие унии между двумя имперскими метрополиями, а в большей степени как государство, завоевавшее значительные периферийные территории, прилежащие к этим центрам[39]. В последние десятилетия многие авторы на Западе и в России занимают совершенно противоположные позиции: одни говорят о Соединенных Штатах как о «милостивой империи», чья «великодушная гегемония позитивна для значительной части населения планеты»[40]; другие вспоминают почивший Советский Союз как «империю добра»[41]. На наш взгляд, не только эти экстремальные представления, но и сами по себе рассуждения об «американской империи»[42], ставшие чрезвычайно популярными после завершения холодной войны, относятся скорее к публицистике, чем к научным исследованиям, причем сразу по двум причинам: с одной стороны, современный американский «империализм» базируется скорее на экономическом, чем на военном доминировании, и, с другой стороны, Соединенные Штаты совершенно не намерены «править [какими-либо] народами неопределенно долго», если не сказать, что они не намерены править ими вообще (в данном случае нам остается лишь подчеркнуть различия между империей и гегемонией[43]). Так или иначе, первый элемент, который включен во все определения империи, сводится, говоря современным языком, к утверждению о доминировании «жесткой» силы над «мягкой»; хотя никто не утверждает, что последняя не может использоваться (и используется почти повсеместно) как инструмент сохранения империи («даже если империя и может быть создана силой, она не может управляться только ей одной, даже с использованием репрессий в отношении несогласных, контроля над информацией, и пропаганды; для того, чтобы оставаться сильной, она должна апеллировать к ценности обеспечиваемых ею благ»[44]), мы не встречаем предположений о том, что империя может быть построена исключительно ненасильственным образом. Как и тысячи лет назад, так и во вполне «цивилизованное» время империи создавались и создаются силой.

23

Cм.: Richardson, J. S. “Imperium Romanum: Empire and the Language of Power” in: Armitage, David (ed.) Theories of Empire, 1450–1800, Farnham: Ashgate Publishers, 1998, pp. 3–5.

24

Если первоначально, во времена Римской республики, термин imperium oбозначал военную власть и юрисдикцию, то позже он стал обозначать и территорию, на которую распространялась эта власть (см.: Lexikon der Antike, Leipzig: Bibliographishes Institut, 1987, S. 264). Термин imperator со II в. до н. э. использовался как почетный титул для полководцев, одержавших крупные победы. Со времен Октавиана он используется как преномен (Imperator Caesar), что подчеркивало его получение по наследству. Позже, со времен правления Веспасиана (69–79 гг.), термин imperator, обозначавший могущественную власть над обширной территорией в результате триумфальных побед, использовался для обозначения властителя (см.: Hornblower, Simon and Spawforth, Antony (eds.) Oxford Classical Dictionary, Oxford: Oxford University Press, 2012, p. 728).

25

Подробнее см.: Folz, Robert. The Concept of Empire in Western Europe from the Fifth to the Fourteenth Century, London: Edward Arnold, 1969, p. 4.

26

См. проповедь папы Льва Великого на день святых апостолов Петра и Павла: St. Leo the Great, Sermon 82 на сайте http://www.newadvent.org/fathers/360382.htm (сайт посещен 17 августа 2019 г.).

27

К концу правления Юстиниана Византийская империя включала в свой состав (помимо собственно территории Восточной Римской империи) Далмацию, Италию, Северную Африку, часть Испании; по образному замечанию историков, «Средиземное море снова превратилось в Римское озеро» (cм.: История Византии: в 3 томах / Отв. ред. С. Д. Сказкин. – М.: Наука, 1967. Т. 1. С. 323). На Востоке Византия Юстиниана расширяла свое влияние в борьбе с Персией в Аравии, Сирии, Месопотамии (cм.: там же, с. 324–334). Во многом активная «реконкиста» Юстиниана на Западе могла быть связана с представлением «последним римским императором на византийском престоле» своей великой миссии восстановления христианской империи в борьбе с варварскими королями (см.: Острогорский Г. История Византийского государства. – М.: Сибирская Благозвонница, 2011. С. 122).

28

Cм.: Folz, Robert. The Concept of Empire in Western Europe from the Fifth to the Fourteenth Century, pр. 23–24.

29

В состав империи в Средние века и Новое время входили территории Германии, Северной Италии, Бургундского королевства, Швейцарии, Чехии и Венгрии (см.: Властные институты и должности в Европе в Средние века и раннее Новое время / отв. ред. т. п. Гусарова. – М.: Издательство КДУ, 2011. С. 123; Luscombe, David and Riley-Smith, Jonathan (eds.) The New Cambridge Medieval History, Сambridge: Cambridge University Press, 2004, vol. 4, part 1, pр. 41, 43. К началу XVIII века на землях империи проживало около 28 млн человек (Benecke, Gerhard, Society and Politics in Germany, 1500–1750, Buffalo (NY): University of Toronto Press, 1974, p. 162).

30

Cм.: Флекенштейн Й., Бульст-Тиле М. Л. и Йордан К. Священная Римская империя: эпоха становления. – СПб.: Евразия, 2008. С. 261–263.

31

Можно вспомнить, например, Трапезундскую империю, размером соотносимую с современной Грузией, не игравшую существенной роли в политической борьбе XIV–XV веков и исчезнувшую под давлением турок-османов в 1461 г., правители которой, происходившие из византийской династии Комнинов, провозгласили себя императорами, подчеркивая преемственность с Византией до IV крестового похода (cм.: История Византии: в 3 томах / Отв. ред. С. Д. Сказкин. – М.: Наука, 1967. Т. 3, с. 48–49).

32

Подробно см.: Maltby, William. The Reign of Charles V, Houndmills, New York: Palgrave, 2002.

33



Отметим, что при этом император провозглашался «защитником республик» (см.: Merriman, John. A History of Modern Europe From the Renaissance to the Present, New York, London: W. W. Norton & Co., 2010, p. 487). Сама же наполеоновская империя оказалась крайне своеобразным политическим объединением, оказавшим огромное влияние на европейские порядки (cм. подробнее Broers, Michael, Hicks, Peter and Guimerá, Augustín (eds.) Napoleonic Empire and the New European Political Order, London: Palgrave Macmillan, 2012).

34

Подробное oбъяснение причин см.: Rappaport, Helen. Queen Victoria: A Biographical Companion, Santa Barbara (Ca.), Oxford (UK): ABC–CLIO, 2003, р. 133.

35

Cм.: Meade, Theresa. A Brief History of Brazil, New York: Checkmark Books, 2004, рр. 74–75; Kirkwood, Burton. The History of Mexico, Westport (Ct.), London: Greenwood Press, 2000, pp. 87, 104–107.

36

Starchey, John. The End of Empire, London: Victor Gollanz, 1959, p. 319.

37

Doyle, Michael. Empires, Ithaca (NY), London: Cornell University Press, 1996, p. 45.

38

Howe, Stephen. Empire. A Very Short Introduvtion, Oxford: Oxford University Press, 2002, p. 15.

39

Предшественница Австро-Венгрии – Австрийская империя – превратилась в одну из ведущих держав Европы прежде всего благодаря своей династической политике, хотя и завоевания не были чужды австрийским Габсбургам. В результате многовекового противостояния с Османской империй Австрия приобрела Венгрию, Хорватию, Воеводину, Трансильванию, Буковину и Боснию-Герцеговину, по итогам разделов Польши получила часть Польши и Галицию, а в результате решений Венского конгресса распространила свой контроль и на часть северной Италии (см.: Воцелка К. История Австрии. Культура, общество, политика. – М.: Весь мир, 2007. С. 116–121, 147–156, 193–194, 221–222).

40

Kagan, Robert. “Benevolent Empire” на сайте: https://carnegieendowment.org/1998/06/01/benevolent-empire-pub-275 (сайт посещен 1 августа 2018 г.); см. также: Porter, Stephen. Benevolent Empire: U. S. Power, Humanitarianism, and the World’s Dispossessed, Philadelphia (Pa.): University of Pe

41

Cм., напр.: Кремлёв С. СССР – империя добра. – М.: Яуза, 2009.

42

См.: Bacevich, Andrew. American Empire. The Realities and Consequences of U. S. Diplomacy, Cambridge (Ma.), London: Harvard University Press, 2002; Clark, William. Wi

43

Под последней понимается возможность некоего государства навязывать систему отношений между государствами, но не определять внутреннюю политику какого-либо из них (М. Дойл пишет, что «контроль как над внешней, так и над внутренней политикой характеризует империю, тогда как контроль только над внешней [составляет] гегемонию» [Doyle, Michael. Empires, p. 40]; ему вторит И. Валлерстайн, определяющий гегемонию как ситуацию, в которой «некое государство способно навязать свой набор правил международной системе, создав таким образом новый политический порядок» [Wallerstein, Immanuel. “Three Sovereignties” in: O’Brien, Patrick and Clesse, Armand (eds.) Two Hegemonies: Britain 1846–1914 and the United States 1941–2001, London, New York: Routledge, 2018, p. 357]).

44

Wesson, Robert. The Imperial Order, Los Angeles: University of California Press, 1964, p. 139.