Я — Легион

— Твою мать, Сафронова, ты что, совсем ослепла?!

Голос, обладатель которого не попадал в поле моего зрения, по-видимому, отчитал свою неуклюжую коллегу.

— Я… я… простите! — Донеслось откуда-то с другой стороны жалкое лепетание. Хм-м… какой знакомый голос. Где же я его мог слышать?

— Бог простит! Да уйди ты уже отсюда со своей капельницей! Она ему уже без надобности! Бегом на пост, там сейчас никого не осталось!

Что, и всё? Да эта ваша Сафронова мне чуть вену наизнанку не вывернула, а в ответ получила только жалкое «ослепла?!» Будь моя воля, я б высказался в её адрес куда как более резко! Черт, как жаль, что меня такого мертвого никто не спросил.

Кстати, я не то чтобы сомневался в профессионализме здешних врачей, уж живого от мертвого они отличить смогут точно, но все же не до конца принимал тот факт, что я умер. Нет, конечно, этот мой внезапный паралич явно намекал, что со мной что-то не в порядке, но ведь я же был в сознании! Что бы тут со мной не происходило, это было чем угодно, но только не смертью. Или все-таки смерть? Ведь что я о ней знаю? Может, все мертвые так и лежат, слыша все что происходит вокруг, и все видя из-под полуопущенных век, а их потом кладут в гроб, накрывают крышкой, зарывают в землю, и для мертвецов наступает вечный покой, которым они наслаждаются, ощущая как могильные черви по миллиметру пожирают их плоть… бр-р-р! Ужас-то какой!

Но при всем при этом страха почему-то не было. Скорее меня одолевало любопытство, чем же все закончится, сумеют меня откачать или нет? И даже моя проклятая ломка куда-то отступила, перестав терзать нескончаемыми спазмами, без которых я уже и не помнил, как ощущается жизнь. Так что я, можно сказать, почти наслаждался этим своим состоянием.

Внезапно моей кожи коснулась капля Силы. Маленькая, совсем ничтожная по сравнению с целыми гейзерами, которые я привык поглощать, убивая людей. И уж тем более эта песчинка не могла сравниться с огромными океанами энергии, выплескиваемыми после чьей-нибудь тяжелой и мучительной смерти. Но даже эта кроха все же была самым радостным и самым светлым событием, которое я только испытывал в своей жизни. Мой дар сразу же отозвался на нее, включаясь подобно огромному промышленному насосу.

Видимо, наша процессия сейчас оказалась где-то на подходах к операционным, где нередко случалось умирать людям, и здесь в воздухе было разлито некоторое количество эманаций смерти. Их я сейчас и тянул со всех концов, пытаясь наполнить свой неимоверно огромный резерв. Когда-то нескольких минут прогулок по хоспису, где в воздухе были разлиты немногим большие объемы энергии, хватало для того чтобы наполнить меня под завязку. Сейчас же, я ощущал это количество лишь ничтожной каплей в себе, соизмеримой по объему со стаканом воды, вылитым в гигантскую пустую цистерну.

Но все же я не останавливался ни на секунду, впитывая каждую кроху Силы, которая была в этих стенах. Ее было настолько мало для моего развившегося дара, что я ощущал себя просто измученным жаждой путником, на язык которого падала мельчайшая водная взвесь, едва ли более плотная, чем обычный туман. Однако я был несказанно рад и этому.

В какой-то момент, я почувствовал, что снова могу шевелиться, и это осознание, а так же радость от того, что во мне снова есть хоть жалкие крупинки, но все же Силы, затопили мой разум неописуемой эйфорией. Кажется, я даже закричал. Или засмеялся. Не помню, точно. В памяти отпечатались лишь шокированные лица медиков, что прыснули от меня в разные стороны, как мыши от веника. Было так здорово и прекрасно, что казалось будто я — это целый мир, центр вселенной и вообще пуп всего мироздания. Ошарашенный и испуганный вид врачей как бы намекал мне, что они подобного мнения не разделяют, но разве кому-то интересно, что они там себе думают?

Мне стало так хорошо, что вскоре я упал обратно на подушки и забылся долгим и глубоким сном. Настоящим сном. Без сновидений, без галлюцинаций, рожденных болезненным бредом, и без медикаментозной накачки. Впервые с того дня когда меня прошили несколько очередей из автоматов, я наконец смог нормально уснуть.

Дальнейшие несколько дней совсем выпали из моей памяти. Я просто спал, будто медведь в зимней спячке, изредка прерывая сон лишь на приемы пищи, не разлепляя глаз, но все-таки большую часть времени меня вскармливали глюкозой внутривенно. Даже гигиенические процедуры над моим безвольным телом не были способны меня пробудить. Вполне естественно, что в таком состоянии ко мне не пускали никого из посторонних, ни полицию, ни дознавателей. И даже извечный круглосуточный караул был выставлен прочь из палаты.

Когда я все-таки очухался, то вообще сначала не понял, где нахожусь, поскольку антураж вокруг меня заметно изменился. Исчез телевизор из палаты, не было больше наручников, отсутствовала ширма, за которой неизменно дежурили полицейские, зато всевозможных медицинских аппаратов, назначение которых мне не было понятно даже приблизительно, только прибавилось.

Я стал с любопытством осматриваться и обнаружил неподалеку от своей койки девичью фигурку, что с ногами забралась на небольшое кресло, и теперь, свернувшись в не самой удобной на вид позе, беспокойно дремала.

— Эй… э-эй! Девушка! Доброе утро! Ну, или день. Девушка! — Я чуть повысил голос, потому что мои тихие реплики оставались совсем без внимания. И только после более громкого окрика неизвестная сиделка зашевелилась.

Она опустила ноги на пол, откинула с лица длинные темные волосы и уставилась на меня осоловевшим сонным взглядом, будто тоже не совсем понимала кто она и где находится. И только сейчас я узнал ее. Это была Анастасия — одна из санитарок, приставленных ко мне.

— А? Что?! Я не сплю!

— Настя, а где я? Почему меня увезли из палаты?

— Вы в интенсивной терапии, у вас несколько раз останавливалось сердце, поэтому распорядились перевести вас сюда.

Санитарка отвечала на чистом автопилоте, кажется, даже особо не понимая, кто ей задает вопросы. Но далее, по мере того, как её глаза приобретали осмысленное выражение, эмоции девушки начинали приобретать оттенки страха, неприязни и даже какого-то отвращения. Хм… странно. Ладно неприязнь, её в этой девушке изначально было в достатке, но остальное?

Словно в ответ на мои невысказанные опасения, санитарка выбралась из кресла и стала пятиться спиной к выходу, не сводя с меня полубрезгливого и одновременно испуганного взгляда. Будто бы перед ней был на пациент, а… я даже не знаю… вздутый пожелтевший труп.

— Настя, а ты далеко собралась? — Предпринял я попытку ее остановить. — Может, останешься, и мы немного поговорим?

— Нет! — Почти выкрикнула она и, одним махом преодолев расстояние до выхода, выскочила за дверь.

М-да. Что ни день, то сплошной праздник. Неужели я, пока был без сознания, успел что-то эдакое натворить, что перепугал весь персонал? В памяти, словно эпизод полузабытого сна, вдруг всплыли коридор, каталка, лица перепуганных врачей, крохи разлитой в воздухе Силы, помрачающая разум эйфория и чей-то дикий необузданный хохот. Матерь божья, это же был мой хохот…

Вот дерьмо! Неудивительно, что она от меня шарахнулась, как от привидения. Все-таки не каждый день люди после остановки сердца вскакивают с дьявольским смехом, будто только что услышали анекдот от Сатаны. Интересно, а Марина так же от меня сбежит, как и ее подруга?

Пока я раздумывал над тем, как сильно успел накосячить, и каковы могут быть последствия для меня, дверь в палату тихонько приоткрылась. Внутрь заглянула белокурая девица, в которой я почти с радостью узнал Маришку. Легка на помине! Судя по легкому сквозняку любопытства, что донесся до меня, эту девушку так просто было не испугать, и она вовсе меня не собиралась избегать, как я того опасался. От осознания этого факта на душе немного потеплело. Все-таки, каждому, даже такому злобному некроманту как я, хочется немного простого человеческого общения, а не изматывающих нудных бесед с дознавателем.

— Сергей, доброго утречка! Давно не виделись! Точнее виделись, но вы постоянно спали. — Маришка просто лучилась позитивом, и явно была рада видеть меня в добром здравии. Ладно, пусть еще не в здравии, но хотя бы просто в сознании.