Красный шайтан

Валерий Ковалев

Красный шайтан

«Ваше благородие, госпожа Удача,

Для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце постой, не зови,

Не везёт мне в смерти, повезет в любви…»

(из песни Булата Окуджавы)

Глава 1. В Орловских степях

– Мишка, вставай! – донесся снаружи зычный голос.

Спавший в каретном сарае на сене подросток открыл глаза, чихнул и, натянув ботинки, вышел наружу.

Из ворот залитого солнцем росистого двора выезжала одноконная пролетка, посредине стояли отец с матерью и кряжистый усатый человек, рядом баул* и перевязанный шпагатом сверток.

– Ну, здорово, крестник, – пробасил усатый, сделав несколько шагов навстречу и облобызал в щеки. – Эка вымахал (отстранил) уже с меня будишь.

– Да ладно вам, дядя Гиляй, – рассмеялся Мишка.

– Кому Гиляй, а кому Владимир Алексеевич, – строго сказал отец. – Быстро умываться.

Спустя час все вместе завтракали в белом доме с мезонином за празднично накрытым горничной столом.

Глава семьи – Дмитрий Васильевич Поспелов, отставной майор, управлял государственным конезаводом, поставлявшим армии орловских рысаков, его жена, Лидия Петровна, занималась хозяйством, а сын заканчивал гимназию в Орле, откуда приехал на летние каникулы.

Навестивший семью гость по фамилии Гиляровский был известным московским репортером и близким другом отца, вместе с которым они служили на Кавказе в последнюю русско-турецкую кампанию. А еще отличался любовью к лошадям, охоте и всяческим приключениям.

В подарок Мишке крестный привез новенький винчестер*, отцу турецкого табака, а матери изысканные французские духи.

– Ну а у тебя как дела Михаил? – продолжая начатый разговор, хлопнул москвич рюмку анисовой водки.

– Да вроде ничего, – пожал тот плечами, мечтая сбежать из-за стола и опробовать винтовку. – Через год оканчиваю гимназию.

– Это если закончишь, – набив трубку, окутался отец душистым дымом.

– Чего так? – закусывая осетровым балыком, взглянул на парня Гиляровский.

– Учится хорошо, – почмокал чубуком старший Поспелов, – но дерется стервец и дерзит учителям.

– Ничего, я тоже таким был,– рассмеялся Владимир Алексеевич.

– Думаю отдать его в военное училище, – покосился на сына отец.– А вот Лида возражает.

– Да, я против, – помешала хозяйка ложечкой янтарный чай. – Все офицеры пьяницы и дуэлянты.

– Ха-ха-ха! – грохнули мужчины смехом (парень тоже заулыбался).

– А ты что скажешь отрок*? – хлопнул его Гиляровский по плечу.

– Подраться я уважаю, а там как раз этому учат, – прищурил Мишка кошачьи глаза.

– Вот и будешь за Веру, Царя и Отечество – взмахнул зажатой в кулаке трубкой отец, а мать вздохнула (тот был крут и возражений не терпел).

После завтрака гость часок соснул с дороги, затем Дмитрий Васильевич велел запрячь дрожки* и они вместе с гимназистом на облучке, выехали на завод.

Он находился в версте от усадьбы, на берегу сонно текущей речки. За ней до самого горизонта серебрилась ковылем* степь с зелеными перелесками, высоко в небе кругами парил ястреб.

– Эх, влепить бы по нему из винтовки, – прищурился, сидевший на облучке за кучера Мишка.

– А попадешь? – покачиваясь сзади с отцом, сунул понюшку табака в нос Гиляровский и чихнул.

– Он Володя, у меня стреляет, будь здоров, – ответил отец. – Натаскиваю с детства. А еще в рубке и джигитовке.

Миновали деревянный мост через реку, за ним, рядом с березовой рощей, открылся завод. На въезде, за огороженной жердями территорией, стоял рубленый, добротный дом с открытой террасой, в глубине две конюшни с подсобными строениями, а в самом конце обширный манеж для тренировки лошадей.

На нем рослый мужик в красной рубахе и с бичом, гонял по кругу вороного жеребца на длинной корде*.

– Тпру! – натянул Мишка вожжи, въехав на территорию.

Качнув рессоры, пассажиры шагнули вниз, а навстречу уже спешил второй – бородатый и с серьгой в ухе.

– Здравия желаю, ваше благородие! – вытянулся в двух шагах. – Так што на заводе все в порядке. Табун гуляет в степи, больных лошадей нет, людей тоже.

– Рекомендую, мой старший конюх, – обернулся управляющий к гостю.

– Как зовут тебя, братец? – пожал тот крепкую мозолистую ладонь.

– Ефим, барин.

– Казак?

– Точно так, уроженец станицы Усть-Хоперской Донского округа.

– А что Ефим, – кивнул Поспелов в сторону площадки, – получается с Вороном?

– Непокорный черт, – покосился туда старший конюх. – Час назад сбросил с седла Яшку.

– Папа, а разреши мне? – сказал молчавший до того гимназист.

– Ну что же давай, – откликнулся отец, – глядишь, получится.

– Я только переоденусь, – шмыгнул тот носом и поспешил к дому.

– А не расшибет? – засомневался Гиляровский.

– Ништо, – улыбнулся Ефим. – Минька у нас парень шустрый.

Все направились к манежу, по дороге Ефим громко позвал, – Яшка!

– Ась?! – выглянул из конюшни лохматый малый с вилами в руках.

– Быстро тащи сбрую, будем снова объезжать Ворона!

Тот исчез, а группа подошла к месту и остановилась.

– Хватить, гонять, Иван, поводи, чтобы остыл, – приказал потному мужику управляющий. Тот перестал щелкать бичом, жеребец замедлил ход, а потом остановился, кося на людей злым глазом.

– Да-а, видный экземпляр, – поцокал Гиляровский языком. – Настоящая орловская порода.

– Тридцать пять вершков в холке, длина туловища тридцать два, вес двадцать пять пудов, – гордо изрек Поспелов.

Между тем Яшка доставил сбрую, а за ним появился гимназист, в полотняной рубахе навыпуск и заправленных в сапоги штанах.

Едва удерживая храпящего Ворона, трое конюхов взнуздали его, закрепили на спине седло и воззрились на управляющего.

– Давай, – хлопнул он по плечу сына.

Тот быстро подскочил к жеребцу, схватил узду и птицей взлетел на спину. Мужики прянули по сторонам, а конь, встав на дыбы, попытался сбросить наглеца. Но не тут-то было – Мишка вцепился в него словно клещ и удержался, а когда упрямец высоко подбросил круп, дал пятками по бокам. Ворон взвизгнул, лягнул копытами и понесся в конец манежа к жердяной ограде. Легко перемахнув ее, задробил в степь быстро уменьшаясь в размерах.

– Ходко идет, черт, – приложил к глазам ладонь старший конюх.

Пара вернулась минуть через двадцать. Жеребец, роняя с удил пену, шел мелкой рысью, раскрасневшийся Мишка, чуть подскакивал в седле.

Спрыгнув, передал уздечку Ивану и подошел к крестному с отцом.

– Ничего, – оценил родитель. – Можешь.

– Не то слово, – тряхнул его за плечи Владимир Алексеевич. – Словно я в молодости.

Жеребца хорошо выводить, напоить и задать корму, – приказал Дмитрий Васильевич, и они втроем направились к дому. Фактически это была контора, состоявшая из двух половин. Во второй, жилой, кухарка уже накрыла стол. Умылись, отобедали русскими щами и бараньим боком с кашей, под которые взрослые хлопнули по рюмке «смирновской». Затем оба поднялись на второй этаж в светелку, чуток приспнуть, а Мишка отправился на реку.

Там, раздевшись догола, всласть поплавал, надрал в норах пару десятков раков и, завязав в рубаху, отправился назад. Раков отдал кухарке и пошел в людскую* к конюхам, где после обеда те играли в дурака.

– А ну ка дядя Ефим, сдай и мне, – уселся рядом.

Очередного «дурня» били картами по ушам, у Ивана они уже были красные. Сражались час, гимназист ни разу не проиграл.

– Это што, тебя так в гимназии натаскали? – удивился Яшка.

– Ну да, – учитель географии, – рассмеялся Мишка.

Когда летняя жара спала, а солнце клонилось к закату, они с отцом и крестным, пили на террасе чай. На столе тихо пофыркивал начищенный самовар, все прихлебывали из чашек.

– Да, хорошо тут у вас,– не то, что в Москве, раздолье, – черпнул ложечку меда из вазочки Владимир Алексеевич