Страница 2 из 24
Хочу заранее предупредить, что в истории, если рассказывать ее так, какова она есть, будет слишком много брани. Я хорошая девочка – не хочу, чтобы нецензурщина очерняла мой ангельский образ (который давно уже был продан Дьяволу), поэтому я не буду в точности передавать разговоры. Я хочу попросить вас окунуться в мою жизнь, в такую, какая она есть, по-настоящему, поэтому желаю, чтобы вы представили себе, что почти все диалоги, монологи и вообще какие бы то ни было реплики на самом деле были сдобрены грязной матершиной. Нецензурщина преследовала меня с рождения, как и алкоголь, грязь и бедность. Не забывайте об этом, когда окунетесь в мою историю. Я буду максимально откровенна и совершенно честна. И я обещаю, что на следующем допросе я расскажу все тоже самое, что и вам, следователю, тогда уж будь что будет.
Начало. Детство.
Хм… С чего начать. Наверное, с того, кем был главный герой моей истории, что он из себя представлял. Речь пойдет о моем отце. Я хотела бы сделать несколько мазков на картине его образа, чтобы общее изображение вырисовалось как можно яснее. Для этого я немного расскажу о том, каким человеком Седой был до моего рождения.
Ну, для начала я расскажу, почему он Седой. Настоящий цвет волос отца рыжий, как и мой. Я не очень благодарна ему за такое наследство, но приходится принимать это как данность. Этот рыжий не из тех красивых, не яркий и насыщенный, а блеклый и жидкий. Помимо цвета волос от отца в наследство мне досталась еще и неприязнь к этому самому цвету. Так как Седой, в отличие от меня, мужчина, он мог побриться налысо, чтобы скрыть таким образом то, что ему ненавистно. С этой незамысловатой прической отец ходил с юных лет. Когда его спрашивали: «Олег, ты кто? Брюнет или блондин?» – он, смеясь, отвечал, что седой. Таким вот образом с давних пор к папаше и прилипло это погоняло.
Лично мне часто бывало стыдно, что его, взрослого мужчину, моего отца, все кому не лень обзывают этой кличкой. Очень жаль, что для него это был признак близкой дружбы. Наивный, глупый, он никогда не мог отличить неуважение от дружбы, хотя эти понятия были так противоположны для любого нормального человека.
Так вот, Седой был очень странным типом. Странность эта проистекала, кажется, еще с юношеских лет, а может, и раньше. Я не могу точно сказать, ведь не была прямым свидетелем, знаю о его жизни до меня только по рассказам.
Мои бабушка и дедушка, кстати говоря, были весьма зажиточными приличными людьми. Во времена строящегося коммунизма дед был директором автотранспортного предприятия. Легко представить, сколько возможностей было у человека, занимавшего такой пост. Разумеется, дед пользовался своим положением. Сдается мне, что если бы не папаша, жили бы все припеваючи и по сей день. А что папаша? Да ничего, разве что разорил семью, чуть по миру не пустил. Очень уж бунтовал Седой в молодости. В молодые годы он был наглым и беспринципным мальчиком-мажором, любил раскатать губу на чужих женщин, проигрывался дяденькам в карты, устраивал мордобои на дискотеках. Обо всем этом во взрослой жизни отец вспоминал с гордостью. Он думал, что ему все будет сходить с рук. А еще он так мстил: в нем играла ревность. У него был брат, дядя Витя, старший на десяток лет. Почему-то так сложилось, что дядя Витя стал любимым сыном, хотя обычно сюсюкают младшеньких, а старших пускают на самотек. Но в семье Коневых вышло все наоборот, что огорчило папу и привело к трагичным последствиям. Из-за своих отвратительных незаконных похождений Конев младший нарывался на неприятности. Вытаскивал его из них дед с помощью немаленьких денег. Карточные долги серьезным дядям, изнасилование девчонок с ночных дискотек, угоны машин не у тех людей… Пришло время, когда платить было нечем. Однажды, когда у деда, кроме недвижимости и каких-то там акций, ничего не осталось, папа крупно встрял. Я точно не помню, какая конкретно это была история, что там была за причина, но чтобы непутевого сынка не убили, дед поехал с бандюгами и переоформил те самые акции, которые могли неплохо поддержать семью после развала Советского Союза. Когда уже и акций этих не стало, семья Коневых из уважаемой и обеспеченной превратилась в обыкновенную среднестатистическую. Можно представить, как обозлился на жизнь Седой, когда мой дед впервые отказал ему в покупке фирменных кроссовок. Но еще больше он обозлился, когда моя бабушка на покупку этих же кроссовок, но для дяди Вити деньги нашла. Да, к сожалению моего отца, дядя Витя был любимым сыном. Кто знает, наверное, причина в том, что он-то, в отличие от Седого, семью не обанкротил своими гулянками и дебошами. Но и с дядей Витей все было не так просто: у него была эпилепсия и большие проблемы с головой. Я, честно сказать, никогда не вникала, что конкретно это было, знаю только про ужасные обострения, которые видела своими глазами, и про кучу лекарств, которые дядя Витя пил, сколько я себя помню. А вообще, ходят слухи (кстати, от моей мамы), что и у отца где-то тоже есть желтая справка.
В общем, с момента обнищания папа обиделся на жизнь, но любить ее не перестал. Он так же крутился с сомнительными типами, зазывал девок с ночных дискотек на съемные квартиры, пил, курил, даже пробовал что-то посерьезнее. Жениться он и не думал, долгосрочные романы не крутил. Все его отношения с девушками были мимолетными, основанными только на сексе. У моего отца была одна страшная черта: когда девушка соглашалась пойти к нему домой на попойку, по его мнению она обязана была отдаться, иначе папаша ее жестоко избивал, а потом все равно получал свое. Отец был уверен, что если баба идет в гости к мужику за выпивкой, она заранее готова к постели, иначе же она просто разводила, которая не хочет платить за алкоголь, а разводил надо наказывать. Женщин он бил жестоко, почти всегда безнаказанно, потому что обычно они были из тех, за кого некому заступиться. Для меня странно, что его никто и никогда не останавливал. Седой уверен был в верности своих суждений, в чем пытался убедить и свое окружение (типов с настолько низким уровнем морали, что им было просто плевать, кого их собутыльник бьет и имеет). Возможно, он просто знал, кого насилует, поэтому не боялся, будучи уверенным в своей безнаказанности, ведь папаша никогда не додумывался поднять руку, скажем, на ту же Настю, на ту же Вику, потому что знал, что головы ему тогда не снести.
Можно предположить, что такое отношение к женщинам имеет корни в его отношениях с собственной матерью. Те обиды, которые он взращивал в себе, на мою бабушку и своего брата устроили в его голове такую свалку на почве ревности и недолюбленности, которую он до самой смерти так и не разгреб. Гнев свой он выплескивал не только на посторонних женщин, зашедших в его квартиру. Больше всего он вымещал свою ненависть на родную мать. Лично я уверена, что наш мир сошел с ума, а подтверждение тому – никто ни разу не остановил этого монстра, когда он избивал на глазах у всех соседей мою бабушку, пожилую женщину, выбивая из нее пенсию. Такие случаи были нередки. Все ее тело покрывали большие гематомы, не успевавшие сходить: он то и дело ставил новые. Однажды Седой выбил бабушке зубы. Она долго не могла есть. А ведь до пенсии эта старушка была видным стоматологом, только вот в старости эта ее профессия не помогла ей ничем, даже в трудную минуту. С братом-инвалидом мой отец обращался точно также. Исключением, как самому Седому казалось, был мой дед. Седой всем кричал о любви к отцу и сам в нее верил. Однако, даже на него мой папашка смел поднять руку. В каком аду жили все члены этой семьи под предводительством сущего дьявола в лице Конева Олега… А ведь кто не видел всей той жути лично, не верил, что Седой, такой хороший мужик, мог творить все эти зверства, о которых жужжали в облаках слухов, разносившихся по нашему району.
Кстати, еще одна отличительная черта моего отца – он никогда не работал, до тех пор, пока не похоронил всю семью. Примечательно и то, что не работая, он умудрялся устраивать шумные попойки и яркие гулянки для всех желающих. А деньги он брал, грабя собственных родителей. Седой обирал их до копейки, пропивал все с толпами сомнительных товарищей и подруг, а потом сидел на воде из-под крана вместе с родителями и братом до следующей пенсии, ведь редко кто приносил ему кусок хлеба или копейку за пропитое.